Александр Алехин. Жизнь как война - Станислав Андреевич Купцов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Широко распространена версия, что мать Алехина страдала от алкоголизма. Например, об этом упоминал патриарх отечественных шахмат Юрий Авербах в интервью газете «Спорт-Экспресс»: «Мать будущего чемпиона мира лечилась от алкоголизма, часто уезжала за границу, и Александр фактически воспитывался бабушкой»2.
Альтернативной причиной того, почему она слишком часто скрывалась в своей комнате, когда к Алехиным приходили гости, называют морфинизм. Одноклассник гениального шахматиста Павел Попов писал: «В доме Алехина я бывал очень часто, но мать никогда не видел. Она почти не выходила за пределы своей спальной. Обычно говорилось, что она больна. Впоследствии я узнал, что она – безнадежная морфинистка»3.
Любимый писатель Алехина – Чехов – тоже оказался в плену зависимости, когда умирал от туберкулеза. Ему прописывали массу «лекарств», в том числе опиум и героин – тогда это считалось нормой. И еще ему давали морфий – сильнейший анальгетик, подавляющий чувство сильного физического дискомфорта и болей психогенного происхождения… Когда Чехову становилось плохо, родственники впрыскивали все новые и новые дозы, и он чувствовал облегчение – наркотик снимал боль. Тогда методы лечения сильно отличались от современных, и больные, которым давали морфий, нередко получали зависимость, с которой впоследствии не могли справиться.
Еще один писатель того времени, Михаил Булгаков, тоже подсел на морфий: ему прописали наркотик… как средство от аллергии. А потом Булгаков написал рассказ «Морфий», в котором поделился своим опытом наркозависимости. Его герой, врач, вроде бы умный человек, знакомый с механизмом воздействия сильнодействующих препаратов на мозг пациентов, стал наркозависимым и на протяжении всего рассказа пытался себя успокоить, что ничего не происходит, он вот-вот оправится, хотя на самом деле уверенным шагом направлялся к бездне. Однажды он преступил черту, начал совершать злодеяния, но какой-то голосок нашептывал вновь и вновь, что все еще можно поправить, поэтому сегодня-завтра следует впрыснуть новую дозу, а уже потом, как схлынет кайф, разбираться с жизнью. Этот предательский «голосок» всегда звучит в головах наркоманов и не дает возможности снова контролировать свою жизнь. Пожалуй, нет рассказа, который бы лучше описывал патологическую зависимость от морфия.
Не только одноклассник Алехина Павел Попов, но и алехиновед Александр Котов утверждали, что Анисья Ивановна пыталась справиться с зависимостью от наркотика. Если это так, можно представить, каково было Алехину видеть ее в таком состоянии, понимать, что это неизлечимо, а все попытки помочь разбиваются о непреодолимую тягу. Тяжело, невозможно бороться с тем, что возвращается вновь и вновь, даже если ты поклялся никогда больше не употреблять. Зависимость слишком велика, чтобы уметь отказаться…
В Висбадене мать Алехина снова оказалась в обществе врачей. По сути, шахматист приезжал к матери, чтобы попрощаться. С ней рядом также находился его отец, прекрасно понимавший, насколько все плохо. С началом войны немцы интернировали супругов в Висбадене, и пришлось долго возиться с бумагами, чтобы выбить Анисье Ивановне столь необходимую ей поездку в Базель. Год швейцарские врачи сражались за нее, но в 46 лет Анисья Ивановна скончалась – как обычно говорится в таких случаях, «после долгой и продолжительной болезни». Панихиду по почившей совершили 31 декабря 1915 года в церкви при доме Воронежского губернского дворянства.
Трудно сказать, что опечалило Алехина больше: смерть бабушки, которая возилась с ним, пока родители занимались своими делами и решали проблемы, или уход матери, но, очевидно, оба события потрясли его и не могли не повлиять на характер. Есть устойчивая точка зрения, что увлечение Алехина зрелыми женщинами, чуть ли не годившимися ему в матери, напрямую связано с трагедией в Базеле. Он якобы отчаянно пытался разыскать в своих возлюбленных ту, которая ушла слишком рано. Алехин получал от зрелых женщин, с которыми его регулярно сталкивала судьба, материнскую ласку и заботу, а сам продолжал больше всего на свете любить шахматы, никого по-настоящему не впуская в свое сердце.
Шахматы оказались для Алехина своего рода морфием: они заглушали боль, скрашивали внутреннее одиночество и при этом становились одержимостью, без которой трудно представить чемпиона мира в любом виде спорта. Эта одержимость украла у него все то, что есть у обыкновенных, заурядных людей. Если бы не «безопасный шахматный морфий», державший Алехина в тонусе, не позволяя судьбе сломить его волю, тяга к алкоголю наверняка проявила бы себя раньше.
Испытания для него только начинались.
Глава 7. Под свистом пуль
Первая мировая стремительно истощала ресурсы российского государства, делала позиции царской власти все более уязвимыми. Опасные брожения в обществе возникали задолго до войны, но она стала тем огнем, который поджег фитиль, ведущий к взрывной развязке. Внешний враг простимулировал врага внутреннего, придав ему недостающих сил.
Но поначалу война сплотила жителей империи, особенно когда последовали первые фронтовые успехи. Алехин внимательно следил за полевыми сводками. Он предсказуемо воспылал ненавистью к Германии, которая причинила ему столько бед. Что может быть главным для человека, одержимого чем-то? Максимальное невмешательство в дело всей его жизни. Война не давала Алехину заниматься шахматами столь же сосредоточенно, как раньше, выступать на представительных турнирах с участием звезд калибра Ласкера. Возможно, поэтому он решил внести свой вклад в «битву миров».
Через некоторое время после окончания училища Алехин стал жить вместе с отцом и братом в Москве, в Гусятниковом переулке. Он регулярно посещал местный шахматный кружок и, не имея шанса играть с противниками самого высокого уровня, зачастую проводил партии с любителями. «Даже среди слабых шахматистов встречаются такие, которые в нужную минуту находят правильный план, хитрую защиту, необычайный маневр, наводят этим мастера на новые идеи… Своими ошибками они дают ему случай поупражняться в остром использовании промахов противников»1, – говорил Алехин.
Шахматист находил за доской любую возможность – как для заработка, так и для повышения своего мастерства. В условиях войны Алехин в охотку гастролировал по городам империи и жертвовал гонорары, заработанные на выставочных турнирах, коллегам, которые оставались в немецком плену.
Инициатором пожертвований стал Юлий Сосницкий – игрок, внявший призывам консула Федора Броссе покинуть Германию. Он разместил свое обращение к шахматистам в журнале «Шахматный вестник». И уже в выпуске под № 19–20 за 1916 год появились промежуточные данные по выделенным денежным средствам. Алехин пожертвовал 50 рублей с сеанса в Москве и 58 рублей – с сеанса в Петрограде. Сам Сосницкий отдал гонорар