Избранник смерти - Евгений Валерьевич Решетов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вы чего, судари?! — опасливо крикнул сидящий за рулём толстощёкий мужик с зализанными набок чёрными волосами. Ежели бы я был мужеложцем, то носил бы такую же причёску.
— Помощи просим, сударь. Господом богом прошу, довезите нас до Петрограда, — взмолился Лука, бросившись к водительской двери.
— Лаврентий, встань напротив переднего бампера, а то вдруг зализанный уедет, — шепнул я младшему Астафьеву, а сам остался стоять на обочине, чтобы не рисковать. А то вдруг всё-таки блесну своими глазами?
— А чего случилось-то, господа? — прогудел слегка успокоившийся мужик, поначалу явно допустивший мысль, что его хотят ограбить.
— Авария! — крикнул я, заметив растерянные взгляды двоюродных братьев, не знающих, что именно сказать. — Сгорел наш автомобиль!
— А-а-а, так это ваш автомобиль там догорает. Ясно-ясно. А как же вас так угораздило, судари? И не пострадал ли кто? Я там кровь видел и ошмётки плоти.
— Да мы в коня врезались, — неожиданно решил «помочь» мне Лаврушка, переминающийся с ноги на ногу перед капотом.
— В коня? — изумился мужик. — Дык там и куски порванной одёжки лежат!
— А конь тот в пальто был! — иронично сказал я и серьёзно добавил: — Это мы так шутим, сударь, от нервов. На самом деле мы от дедушки возвращались, и он нам с собой мясца дал, а мы его, значится, в старый плащ и завернули. А теперь мясо это, наверное, волки растащили или другие хищники. Мы же его с собой брать не стали. Около автомобиля оставили.
— А-а-а, — понятливо протянул дотошный водитель, почесал затылок и выдал: — У меня в автомобиле место токмо для двоих сыщется. Краски я для художников в город на продажу везу. Они почти всё заднее сиденье и занимают.
— Я куплю ваши краски, сударь! Сколько за них хотите? — громыхнул подошедший Всеволод, уже успевший оттереть лицо от крови и грязи. — И ежели я избавлю от них ваш автомобиль, то уместимся ли мы все в нём?
— Надо сказать, что у меня краски отменные, самые лучшие. Немецкие. А в автомобиле с трудом, но разместимся все, — проговорил хитрый купчина, явно набивая цену.
Старший Астафьев подошёл к водительской двери и, практически не торгуясь, согласился на предложенную торговцем цену, а та оказалась весьма существенной, будто эти краски делали из крови единорогов. Лука даже челюсть уронил на грудь, но встревать в сделку не стал. Я же подумал, что Всеволод, несмотря на то, что его семья небогата, ведёт себя так, будто у него за спиной пыхтят трубами заводы, пароходы и фабрики. На деле же Астафьевы имели лишь лесопилку и клок сельскохозяйственной земли. Впрочем, это его дело. Хочет корчить из себя мажора? Пускай.
После того как сделка состоялась и деньги перекочевали из одного кармана в другой, Астафьевы и Кантов выгрузили из машины ящики, освободив в ней место.
Краску они поставили прямо на обочине, заставив водителя закудахтать:
— Судари, нельзя же так! А ежели, кто врежется? Беда случится. Я уж лучше сам ящики-то в кусты снесу.
Купчина принялся торопливо перетаскивать краску в кусты. И выбрал он самые густые заросли, а когда управился, то цепким взором окинул окрестности, явно запоминая место. Я понимающе усмехнулся. Только он домчит нас до Петрограда, как мигом сюда вернётся и заберёт ящики. Думаю, и Всеволод прекрасно это понимает, однако он не стал ничего говорить и молча уселся на переднее пассажирское сиденье. А нам втроём пришлось потесниться на заднем сиденье. Причём, потесниться в прямом смысле. Мы с Лукой едва не размазали Лаврушку по двери. Но лучше так, чем идти пешком. Посему младший Астафьев всё же с энтузиазмом в глазах воспринял то, что автомобиль пусть и с натугой, но наконец-то тронулся с места.
Купец сразу же принялся выжимать из машины максимальную скорость. Он будто боялся, что полёвки и кроты своруют краски и начнут живописью заниматься. Поэтому мы довольно быстро домчались до предместий Петрограда, а ещё чуть погодя остановились на окраине столицы. Тут купец быстро нас высадил, развернул тачку и помчался обратно. А нам повезло практически сразу поймать извозчика в картузе с треснутым лакированным козырьком. Он за двугривенник согласился довезти наш квартет до нужного адреса, то бишь до дома Кантовых. Решено было ехать именно туда.
Мы загрузились в покачнувшуюся карету, после чего раздался сорванный голос извозчика:
— Но-о! Пошли, родимые!
Понурые кони зачавкали копытами по раскисшей грунтовке, а я протёр ладонью мутное стекло и принялся с любопытством смотреть на город. Окраина мало чем отличалась от Гати — те же свечки за окнами и бревенчатые дома, только многоквартирные, трёхэтажные. А вот потом грунтовка сменилась брусчаткой и появились кованные уличные фонари, похожие на перевёрнутую буквой «J». Тут электрический свет падал на изысканные особняки со стрельчатыми окнами, срывал покров тьмы с восседающих на карнизах горгулий и терялся среди витых колонн.
Центральная же часть Петрограда была создана из узких улочек, порой переходящих в набережные с балюстрадами, а те, в свою очередь, тянулись вдоль нешироких речушек с каменными арочными мостиками. Здесь мимо панорамных окон увеселительных заведений ходили немногочисленные люди в старомодных одеждах, ездили глазастые автомобили и цокали копытами лошади, запряжённые в экипажи. А однажды из-за угла с грохотом выбрался деревянный трамвай, выкрашенный красной облупившейся краской.
Дом семейства Кантовых обнаружился недалеко от центра города, на засаженной клёнами улице. И выглядело их семейное гнездышко, как покрытый черепицей двухэтажный особняк с кое-где отвалившейся штукатурной лимонного цвета. Кажись, дела у Кантовых нынче шли не очень хорошо. Вон и трещина в стене, а один из кованных балкончиков выглядел весьма ненадёжно. Выйдешь на такой — и он превратится в одноразовый лифт. Но судя по высоте особняка, потолки в нём ого-го какие, метра четыре! И я в этом убедился, когда оказался в тёмном холле вместе с Астафьевыми и семинаристом. Последний открыл украшенные резьбой входные двери своим ключом, а уже внутри произнёс:
— Слуги ушли, а сестрица моя и папенька, наверное, уже ко сну отошли, потому и темнота в доме царит.
— Наверное, лучше не шуметь, сударь? Или, наоборот, шуметь — мол, гости явились? — спросил я и заметил краем глаза колышущийся тюль. Кажется, кто-то забыл
