Купчая - Юлия Григорьевна Рубинштейн

не старая или пользовались ею недолго. И железная рама посредине. Сварная конструкция. Перекрещенные уголки, швеллеры, дверь с мощной рукояткой и рядом с дверью – щиток. Две кнопки. Озолс достал из кармана фонарик – хоть и лето, но ведь ясно, что в развалине, с которой срезали электропроводку, света не будет. Луч фонарика выхватил из пыльного сумрака отчётливое:

AUF.

Ниже была сплошная ржавчина.

Рука Озолса невольно дёрнулась нажать кнопку. Ты дурак, остановил он сам себя. Провода срезал сегодня русский жулик. Кнопка никуда тебя не впустит, хоть на ней и написано «вверх» по-немецки. Написано «вверх» – значит, есть и «вниз», и нужно…

Потом он приходил сюда с электриком Валерой, тоже черпавшим из туфельно-джинсового потока и поэтому более-менее доверенным. Тоже после смены. Тоже в грязной спецовке, причём настоял, чтобы и электрик оделся так же. Спецовка от въевшейся окалины стояла колом, гнулась с трудом, сгибы вдавливались в тело – точно так же, вдруг подумалось, в тело и в мозги вдавливалось всё заводское: проходная, плакаты, зам главного инженера, говоривший только по-русски. «AUF» не вдавливался – ложился в руку, как хорошая импортная ручка или телефонная трубка.

– Ну, вы как в кино, шеф. Привидения из канализации.

– Ты знай смотри. Умный и в навозе золото найдёт.

Валера подтвердил, что оборудование не советское. Но затруднился определить год постройки будки даже приблизительно. По той простой причине, что такого оборудования не знал. Только высказал догадку: похоже на шахту лифта. Шахтной клети, – так, пояснил он, принято называть подъёмник на шахтах. У Валеры все разговоры сворачивали на шахты и их электрооборудование: он был питерский – никогда не говорил «ленинградский», что особенно потрафляло Озолсу – и начинал электриком в метро.

Ещё интереснее, подумал Озолс. Шахта в Риге. Да, не в центре, в черту Риги Усть-Двинск вошёл после второй мировой. Но кто и какие богатства тут рыл? Русский царь, неровен час? Или во время первой независимости?

Голову вдруг словно фонариком осветило изнутри.

Надпись – немецкая.

Теперь Озолс понимал, что всё время думал об этом. О немецких родственниках или партнёрах Иманта Гайгала. О реституции, Силине и его родных-легионерах. И презрительном отношении Силиня к нему, Озолсу, к его немалому – немалому, чёрт побери! – состоянию, к его промыслу, к его предложениям. Что он найдёт в этой шахте с немецкой надписью возле кнопки на щитке – пока неизвестно. Но там должен лежать козырь старше того, что на руках у Силиня.

Почему должен – Озолс не знал. Пока не знал.

Предстояло действовать.

И Озолс действовал. В ближайшие же дни он поставил начальству Валеры коньяку – не магазинного, а из своих запасов, созданных ещё до подделки всего и вся при деятельном участии злополучного Гулии, великого знатока – и будку снова электрифицировали. К немалому удивлению монтёров, там обнаружился немецкий трансформатор довоенного выпуска, но Озолс, пройдя очередной раз рядом, сказал:

– Репарационный. Здесь послевоенного много.

И его сварочному опыту поверили.

Тот же Валера отсоветовал Озолсу пробовать вообще включать эту кнопку.

– Там наверняка вода, – сказал он. – Вы хоть камешек киньте…

– Что ж, до моря кто-то докопался? – с усмешкой спросил его Озолс.

– Нет. Я ж вам говорил – это как в шахте. В шахте всегда вода, если не откачивать. А тут кто откачивал? Вон всё какое ржавое. Вода там, говорю. Выбьет электричество…

Камешек Озолс кинул. Он несколько раз ударился о стенки, о железо, породив негромкое, но гулкое, многократное эхо. Озолс не был уверен, что различил плеск воды. Но почему бы не подумать и о такой возможности? А подумав, он организовал рыбалку с портовыми спасателями и аварийщиками. На них Озолса вывел Имант Гайгал. Он к тому времени уже вышел из дела и сторонился Озолса. Оба знали, почему: реституция. Гайгал на ней выгадает, козыри у него, а он, Янис Озолс, козырей пока не имеет. Но разговор в баре и последующее знакомство с водолазами – Озолсу были нужны именно водолазы – всё это прошло гладко, при полной видимости дружеских отношений. Мешать бизнесу бывшего партнёра Гайгал не собирался.

Принимающей стороной был Озолс – он добывал лодку, снасти, выставлял напитки и закуски. Угодить портовикам оказалось легко – все они были русские, их интересовали водка, пиво и уха. Водка и пиво имелись, лодка вместе с неводом (запрещённая снасть, но в деревне хотя бы километрах в двадцати от города на это смотрят сквозь пальцы – да и кому там особенно смотреть, жить-то всем надо) тоже проблем не составила, поэтому уха удалась на славу. Всё-таки рыба должна быть свежей, никогда не поймёт этого тот, кто покупает рыбу в магазине. А русские покупают только магазинную, лежалую, подтухшую, другой им никогда не продадут – значит, только такой рыбы они и заслуживают. Накушавшись того, другого и третьего, портовики пообещали Озолсу просимое: легководолазное снаряжение. С баллонами, линьками, со всей мелочью, без которой как без рук. И в грязь лицом не ударили. Осенью костюм, дыхательное и прочее оборудование, баллоны уже лежали в ящике, не особенно бросавшемся в глаза среди обломков кровли той самой будки.

Потом пришлось вскрывать железную дверь. Бытовое, кухонное словечко «железная» оказалось для этой двери очень неподходящим. Сталь не брало ни простое сверло, ни быстрорежущее, ни болгарка. Наконец на третий день безнадёжных, как рыба об лёд, попыток работяге, которому Озолс посулил златые горы, удалось засверлиться каким-то особым алмазным буром. Озолс достал к этому времени немного взрывчатки – он-то точно знал, что неподкупность советского офицера такой же миф, как и несокрушимость Советского Союза. Хлопнуло хорошо, одна стена будки треснула. Что удивило Озолса – хлопок был двойным. Работяга присмотрелся к перекорёженной двери повнимательнее:

– А вот это не мой патрон.

Озолс присмотрелся тоже. Действительно, следы копоти были не только вокруг расковерканного замка с рукояткой, но и под дверью.

– Так что, начальник, ищи сапёров. Там ещё кто-то что-то заложил, – подытожил работяга, и возразить было нечего.

Конечно, сапёры, точнее – минёры, нашлись тоже. Дело шло уже к зиме, дожди вперемешку со снегом хлестали сутками, и некому было глазеть на Озолса и его возню в завалившейся будке. Извлекли две мины, как они выразились, «общим тротиловым эквивалентом десять килограмм». Да ещё сказали, что взрывчатка времён Второй мировой, предположительно германская. Вот эту находку Озолс решил обнародовать. Дескать, он не какими-то тёмными делами занимается – он нашёл и с помощью специалистов обезвредил старый военный боеприпас, Вторая мировая оставила на заводе мрачный след, ныне ликвидированный его, Озолса, усилиями. Будка, на которую воры полезли срезать провода, рухнула неспроста, это взорвался детонатор, а боеприпас не взорвался, он отсырел и испортился, но его надо было извлечь – и вот