Купчая - Юлия Григорьевна Рубинштейн

Фонарик показал, что вода была и впрямь близко. Несколько метров. И что туда уходит толстый стальной трос. Прямо посередине. Начинаясь непосредственно в хаосе рухнувшей кровли – никто так и не разбирал её, что скрывают обломки – даже предполагать Озолс не брался. Что-то скрывают, это явно. Тоже довоенное. В каком состоянии, какого производства – что гадать, лезть надо, по тросу – нельзя, а держась направления троса – самое то. Работяги свинтили несколько звеньев лесенки наподобие пожарной, из дюралевых трубок, чтобы полегче. В первую вылазку Озолс взял с собой Валеру. Правила водолазного дела требовали страховки. Резиновую рубаху и шлем в самом деле было не надеть одному, по крайней мере – без привычки. А в Валере он был пока уверен.

Рубаха отвратительно воняла резиной, от талька свербило в носу, акваланг изрядно давил плечи, шлем то и дело обо что-нибудь стукался. По лесенке в воду… Вода была чёрной, литой, полированной. Как смола. Морская – волновалась, рябила, речная – струилась, колодезная – отражала, скажем, крышу над колодцем, кусочек неба и самого Озолса. Эта – была черна совершенно, непроницаемо, исключая всякие догадки. Ничего совершенного, конечно, нет. Это манок для таких, как Анеля. Интересно, а та, синеглазая, что об этом думает? Сейчас всё равно – она далеко, а когда он вынет из воды свой козырь – ей крыть будет нечем, и будет опять же всё равно. Нога в тяжеленном, со свинцовой подошвой, ботинке ушла в воду. Плеск не разнёсся – он тут же заглох. Ниже, ниже, вот вода охватила, обжала ноги, бёдра, грудь, передёрнуло холодком даже под шерстяной фуфайкой, качнулась смоляная поверхность перед стеклом шлема. Лесенка кончилась. Один раз дёрнуть сигнальный конец, привязанный к поясу – «потрави». Конец стал провисать, Озолс оттолкнулся от лесенки – вперёд, к тросу. Вот трос. Фонарик освещает его, может быть на метр-другой. Трос идёт отвесно вниз, и конца не видно. А сколько можно водолазу идти вглубь? Этого Озолс точно не знал. Знал предел глубины для аквалангиста – около девяноста метров, но там, кажется, существовали какие-то особые правила подъёма с глубины, постепенно, на это требовались часы. Он дёрнул два раза – «выбирай». Вот конец лесенки. Озолс высунул из воды голову в шлеме и сказал, стараясь, чтобы вышло громко и разборчиво:

– Протрави десять метров конца! Как понял?

Валера повторил – десять метров, и показал растопыренные пальцы – десять. Озолс снова дёрнул один раз.

Снова к тросу. Вот натянулся конец. Он нырнул на десять метров? Никакой разницы с поверхностью. Так же черно и так же ничего не видно дальше короткого луча фонарика, бессильного пробить неподвижную черноту. Он поплыл и наткнулся на стену. Каменная стена, скрещённые стальные профили поверх камня, вроде продолжения той конструкции, что наверху. Угол. Смежная стена тоже такая же. Все четыре стены такие же. Двигаться становилось всё труднее, он тяжело дышал, нос щипало. Дёрнул конец два раза и очутился у лесенки. Вылез еле-еле.

– У вас кровь из носа, – встревоженно сказал Валера, когда отвинтил шлем.

Ну, ничего, подумал Озолс. Первый раз всегда тяжело.

Потом он пытался промерить глубину шахты. А что? Шахты. Ведь у лифта тоже шахта. Только промер никак не получался. Груз на бечёвке, брошенный сверху, показывал разные результаты. То около двадцати метров, то непонятно сколько, пятьдесят или больше. Значит, зацепляется за что-то. Двадцать метров – не так уж много, если опускаться не спеша и подниматься с остановками, как говорили тогда портовики-спасатели – Озолс уточнял у них правила погружения с аквалангом и подъёма с глубины. Часа два придётся затратить, но зато нос цел будет. Да что там нос. Расписывали во всех неаппетитных подробностях и куда худшие неприятности, которых вовсе не хотел он на свою голову.

Снова герметичная рубаха, воняющая резиной и щекочущая горло тальком, снова тяжесть ботинок, шлем, сигнальный конец у пояса. Сам проследил до погружения, чтобы Валера отмотал двадцать метров конца. Лесенка. Объятия воды. Вода не может любить или ненавидеть – значит, она не имеет над ним власти, её объятия бесстрастны и поэтому бессильны. Он, Озолс, сильнее: им движет… ну, не страсть, конечно, но несомненное чувство, пожалуй – холодный, подчинённый его воле азарт. Он ищет свой козырь.

Вниз шёл не спеша – заранее договорился с Валерой, что тот будет дёргать конец каждые пять минут, так отследил полчаса. Так и есть. В луче фонарика видно: ниже его ног трос, идущий отвесно вниз, прикреплён к металлической дужке толщиной с его запястье. И вроде бы внизу ещё что-то есть. Дёрнул ещё раз. Ботинки встали на твёрдую опору. Пошёл. Нет, не пошёл – нагнулся вперёд, косо лёг на воду, попробовал двигаться, разводя руками, как при плавании. Вода не пускала. Она была ощутимо плотнее привычного моря, того моря, что у пляжа. Приходилось всем напряжением мышц, связок, нервов, воли проталкиваться сквозь её сопротивление. Сердце колотилось, как будто в бане парился, и давящий дыхание банный жар тёк по спине. Но ноги всё время волоклись по твёрдому и плоскому! Вот край, закраина вроде порожка, дальше между полом под ногами и стеной – широкая щель. Понятно. Вот куда проваливался груз. Пора дёргать два раза…

Валера поднимал его, как было оговорено у них заранее – полтора часа, с остановками. Когда Озолс вылез, он был мокрым до нитки и измотан до невозможности, но кровь из носа не шла. Приспособился, понял, как правильно. И Валере правильные инструкции дал.

Некоторое время ходил как в тумане – ни о чём не мог думать, кроме лифта под водой. Ведь яснее ясного было, что он побывал на крыше кабины лифта. Исправного. Или почти исправного, только заклинившего. Требовалось разобрать наконец рухнувшие остатки кровли в той будке, осмотреть механизм, невидимый сейчас под мусором – Озолс не сомневался, что там есть механизм, и что он цел. Команду такую он отдал – дело шло уже опять к осени, всевозможные уборки, строительный мусор ни у кого бы не вызвали подозрения. Двое русских, точно знавших, что Озолсу достаточно сказать слово, и их выкинут с завода и из квартир, вылизали там всё дочиста. Механизм был. Был некий стальной ящик, куда даже оказалось можно проникнуть – опять с Валерой. Несмотря на то, что лючки приржавели и не хотели открываться. Ничего, уступили болгарке – это была всё-таки не дверь самой шахты, рассчитанная на… Вот тут в мозгах начинался полный