Как я был вундеркиндом - Владимир Машков

– А почему вы всё время один? – спросил я.

А-квадрат неопределённо хмыкнул.

– У вас семья есть? – не отставал я.

– Была, – коротко ответил он.

– А это сын? – я показал на чеканку.

– Сын, – кивнул он и стал разглядывать лохматого весёлого мальчишку, как будто видел его в первый раз.

– А почему он к вам не приходит?

– Не знаю, – пожал плечами А-квадрат. – Может, потому, почему ты хочешь от меня уйти…

Учитель подсел к столику, на котором стоял телефон.

– Какой номер у бабушки?

Я сказал.

А-квадрат набрал номер и, глядя на меня, словно говорил со мной, а не с бабушкой, сказал в трубку:

– Елизавета Петровна, добрый вечер! Вас беспокоит Смелковский. Как здоровье? Рад слышать. Елизавета Петровна, у меня к вам не очень приятный разговор, к сожалению. Да, он касается Севы. Не волнуйтесь, с ним ничего не случилось. Вы знаете, после года занятий с ним я пришёл к твёрдому убеждению, что у мальчика нет ярко выраженных математических способностей. Ну что поделаешь, не все становятся учёными. Вот почему я считаю, что абсолютно нет смысла тратить моё время и ваши деньги. Послезавтра – первое число, так вот с послезавтра мы расторгаем наш договор. До свидания, Елизавета Петровна. Да, надо смотреть правде в глаза.

Положив трубку на рычаг, А-квадрат спросил:

– Ты этого хотел?

– Да, – ответил я. – Вы сказали правду.

– Нет, я соврал, – горячо воскликнул учитель. – У тебя есть способности, и через пару лет ты сам в этом убедишься. Но раз ты хочешь уходить, значит, уходи…

Я быстро оделся, потоптался в прихожей.

– До свидания, Александр Александрович.

– Будь здоров! – учитель положил мне руку на плечо. – Завтра придёшь? Научу делать чеканку…

– Приду, – с лёгким сердцем пообещал я.

Я ещё не знал, что не приду к Александру Александровичу ни завтра, ни послезавтра, ни послепослезавтра, и даже через неделю не приду. Снова у меня не будет ни капельки свободного времени. Правда, совсем по другой причине.

Когда я сообщил Грише, что последний учитель сам от меня отказался и теперь я вольный человек, мой друг нахмурил брови:

– Ты поступил необдуманно.

– Это почему же? – опешил я.

– Все остальные науки, верно, ничего не стоят, – рассуждал Гриша, – но матеша – очень полезная наука. Потому что она приносит пользу не только тебе, но и твоим друзьям.

Ах, вот оно что! Теперь мне стало понятно, почему Гриша отговаривал меня бросать занятия у Александра Александровича. Гриша беспокоился о себе.

– Не волнуйся, – успокоил я друга. – Моих знаний хватит, чтобы справиться с любой задачкой для третьего класса…

– Ну тогда другое дело, – просиял Гриша.

– А во что мы будем играть?

Мне не терпелось поноситься сломя голову по улице. Я застоялся, как жеребёнок в конюшне.

– Счас придумаем, – небрежно бросил Гриша. – Айда во двор!

Мы спустились на лифте вниз и выскочили во двор.

У меня начиналась новая, детская, жизнь.

ГРОМ СРЕДИ ЯСНОГО НЕБА

До родительского собрания было ещё добрых полтора часа, а мама уже стала наряжаться. Когда она облачилась в своё самое праздничное платье, в котором она обычно ходит в театр или в гости, в спальню заглянул папа. Увидев мамины приготовления, папа слегка побледнел:

– Ирина, позволь узнать, куда ты собираешься?

Не отрывая взгляда от зеркала, у которого она примеривала бусы и откуда она прекрасно видела папу, хотя он стоял у неё за спиной, мама ответила вопросом на вопрос:

– А ты куда?

Папа тоже облачился в вечерний костюм и сейчас ломал голову, какой из его многочисленных галстуков лучше всего подойдёт к нему. Мамин вопрос застал папу врасплох. Папа растерянно повертел в руках галстуки, будто они могли помочь ему найти ответ.

Папа был человек прямой, и он сказал правду:

– К Севе на собрание. А ты куда?

– И я туда же, – невозмутимо ответила мама.

Она уже надела бусы, поглядела в зеркало и осталась собой довольна.

Мамино спокойствие и вывело из себя папу.

– Но послушай, Ирина… – возвысил голос папа.

– Я слушаю, – ещё невозмутимее произнесла мама.

Папе надоело разговаривать с маминым отражением, он стал рядом с зеркалом и посмотрел маме прямо в глаза.

– Ирина, сегодня моя очередь, – твёрдо сказал папа.

– Ну и что? – Маму ничем нельзя было пронять.

– Если ты помнишь, – папа заговорил мягко, но настойчиво, – в прошлый раз, когда ты вернулась с собрания, ты жаловалась на ужасную духоту.

– Верно, – согласилась мама. – В школе невыносимо топят.

– Вот видишь, – радостно ухватился папа за мамино согласие. – Зачем тебе снова мучиться? Сегодня пойду я…

Папа повернулся к зеркалу и стал завязывать синий в красную полоску галстук.

– Но сегодня, – произнесла мама так, как будто не слышала, что говорил папа, – но сегодня я всё предусмотрела. Я надела лёгкое платье с короткими рукавами.

Папины руки задрожали, галстук не захотел завязываться. С досады папа сунул галстук в карман пиджака.

– Ну хорошо, – собрав всю силу воли, папа заговорил спокойно. – Неужели тебе не надоело каждый раз выслушивать одно и тоже: «Ах, какой ваш сын прекрасный-распрекрасный, он гордость и слава школы, спасибо, большое спасибо, что воспитали такого сына».

– Я вижу, что тебе надоело слушать, как хвалят твоего сына, – парировала мама. – Ну что ж, сегодня я избавлю тебя от этой малоприятной и скучной обязанности.

Папа простонал. Он понял, что допустил промах. А мама, воспользовавшись папиной оплошностью, нанесла ему решительный удар.

– Целый день крутишься на работе, устаёшь, как собака, – пожаловалась она. – А вечером за вами убираешь, стираешь, готовишь… Неужели я не имею права хоть на несколько минут радости? Неужели я не могу пойти к Севе на собрание, чтобы услышать, какого прекрасного сына я воспитала?

Мама поняла, что папа повержен. Но насладившись победой, проявила великодушие:

– А почему бы нам не пойти вдвоём на собрание?

– В самом деле, – обрадовался папа. – Отличная мысль.

Он достал из кармана синий в красную полоску галстук и в одно мгновение завязал его.

Всё кончилось миром, и мама с папой отправились на родительское собрание, совершенно не подозревая, что их там ждёт.

Я захлопнул книжку, которую вовсе не читал, а лишь делал вид, что читаю. Теперь мне не было перед кем притворяться!

…Я могу во всех подробностях представить, как всё произойдёт на собрании.

Торжественные и гордые, мама с папой усядутся на первую парту, чтобы быть поближе к Клавдии Васильевне и чтобы не пропустить мимо ушей ни единого слова учительницы, когда она станет хвалить меня. Маму с папой не смутит, что Клавдия Васильевна чуть сдержаннее обычного с ними поздоровается и с некоторым укором поглядит на них.

Упоённые славой, скорее всего, мама с папой ничего не заметят и не почувствуют, что гроза надвигается.

Первый гром среди ясного неба грянет в ту минуту, когда Клавдия Васильевна, вместо того чтобы восхвалять их удивительного сыночка, начнёт превозносить Люду Тисович, которая всегда шла второй, следом за мной.

Но уверенность во мне так велика, что мама с папой решат, что Клавдия Васильевна просто изменила своему принципу и самое интересное оставила напоследок.

Тут они не ошибутся. И правда, самое потрясающее произойдёт в конце.

Подробно рассказав об успехах тех, кто получил пятёрки и четвёрки, Клавдия Васильевна скороговоркой сообщит о двоечниках и лентяях. Почему скороговоркой? Да потому, что родители двоечников и лентяев, как обычно, не пришли на собрание и некому было слушать, какие не очень хорошие дети у них растут.

И вот настал мой черёд.

Я даже зажмурился, потому что всё представил себе так ярко, словно сам сидел вместо мамы с папой на родительском собрании.

Клавдия Васильевна откашляется, наберёт побольше воздуха и, наконец, произнесёт:

– А теперь о Соколове. Я не знаю, что с ним произошло. За последние две недели Сева получил столько двоек и троек, сколько не получал за всю свою жизнь. Я не знаю также, что случилось с Севиными родителями. Я передавала, чтобы они зашли в школу, неоднократно писала в дневнике, но всё впустую…

И тут мама с папой вспомнят, что уже с месяц они не заглядывали в дневник сына. А чего заглядывать? Чтобы в сотый раз полюбоваться на мои пятёрки?

Правда, пятёрок давно не было. Всё моё время поглощала борьба с учителями, и я перестал делать уроки.

Заглянув случайно в мою тетрадку, Клавдия Васильевна ахнула. Целую неделю я не выполнял домашних заданий. Тогда Клавдия Васильевна и произвела первую запись в моём дневнике. А мама с папой, как известно, не заглянули в дневник.

Но самое ужасное произошло на открытом уроке. Как вы помните, открытый урок – это был единственный урок, на котором Клавдия Васильевна меня вызывала. Я вышел к доске, глянул на задачку и не узнал её. Просто таких задачек я никогда не решал. Ребята, наверное, решали, а я сидел и читал книгу. Я начал соображать, как же к ней подступиться.