Как я был вундеркиндом - Владимир Машков

А мне надо было не думать, а быстро решать. Я стал мямлить, нести какую-то чепуху, словно я не Всеволод Соколов, гордость и слава школы, а, например, Ситников.

Девочки, не сводившие с меня восхищённых глаз, в это мгновение решительно и бесповоротно выбросили меня из своих сердец.

А Клавдия Васильевна посадила меня на место и поставила двойку.

Наверное, про всё про это учительница рассказала на собрании. А может, и не рассказывала.

Просто моё воображение отказалось дальше работать. Я уже не мог представить, что говорили в оправдание мои родители, какими глазами глядели на них другие родители и что ещё сказала Клавдия Васильевна. Мои фантазии были прерваны вторжением грубой реальности. Мама с папой вернулись с родительского собрания.

На папу было больно смотреть. Таким подавленным я никогда его не видел. Ну, может, лишь в те дни, когда проигрывала его любимая команда.

Против ожидания, мама была спокойна. Она лишь бросила на меня гневный взгляд, от которого я весь сжался:

– Разговор отложим на завтра, а сейчас иди спать.

В постели я долго ворочался. Ничего не поделаешь – за свободу надо платить дорогой ценой.

Ну теперь маму с папой калачом не заманишь на родительское собрание. Теперь в нашей семье будет так, как в некоторых семьях. Там поступают двояко. Или никто из родителей не идёт на собрание, хотя кто-то из них идти должен, потому что собрание называется родительским. Или родители вместо себя посылают бабушку, дедушку, а то и хуже того – старшего брата, старшую сестру ученика, хотя они никакого права не имеют приходить на собрание, которое называется родительским.

НУЛЬ БЕЗ ПАЛОЧКИ

Я открыл дверь, и у меня испуганно забилось сердце. В доме было ужасно тихо. Ни в одной из комнат не горел свет, хотя за окном сгущались сумерки. Может, родители куда-нибудь ушли?

На цыпочках я пробрался по коридору, заглянул в большую комнату, и у меня ещё сильнее застучало сердце.

В комнате были мама с папой и бабушка с дедушкой. В сумерках не очень-то разберёшь, но я увидел, что сидели они, поникнув головами, явно чем-то опечаленные.

– Что случилось? – громко спросил я. – Почему вы не включаете свет?

Мама с папой и бабушка с дедушкой вздрогнули, зашевелились, но не сказали ни слова. Наконец дедушка подал голос:

– А и правда, Сева, зажги свет.

Я щёлкнул кнопкой выключателя. От яркого света мама и бабушка зажмурились, папа прикрыл ладонью глаза, а дедушка расплылся в улыбке и радостно потёр рукой лысину. Дедушка любил, когда светло.

Но если они все дома, то выходит, что с ними ничего не случилось. Ну, а всё-таки, что произошло?

– Итак, у тебя нет никаких талантов?! – то ли спросила, то ли сообщила мама.

– Ну, отец, не ждал я от тебя такого финта, – папа страдальчески сморщился, как будто пропустил левый прямой в челюсть. – Знаешь, как это называется? Удар ниже пояса.

– Столько потрачено сил и денег, – бабушка всплеснула руками. – И всё насмарку.

Фу, гора с плеч. Значит, все живы-здоровы… Теперь всё понятно. Мои учителя сообщили моим родным, что я никакой не вундеркинд, а самый обыкновенный третьеклассник, каких хоть пруд пруди или набирай класс за классом.

Я достаточно хорошо знал моих учителей и потому мог представить, как всё произошло.

Валентина Михайловна, которая разрывалась между учениками и больной Юлей, вероятней всего, позвонила и сказала:

– У Севы очень средние данные. Я пыталась развить его слух, есть сдвиги, но весьма скромные. Сева перегружен занятиями, поэтому освобождение от музыки пойдёт ему лишь на пользу.

Лев Семёнович договорился с моей помощью о дне и часе, когда его сможет принять бабушка. В назначенное время он явился – строгий чёрный костюм, галстук-бабочка трепещет под кадыком, бледное, оттого и более торжественное лицо.

– Как ни грустно сознавать, – произнёс, вполне вероятно, Лев Семёнович, – но на старости лет я потерпел фиаско. В одну реку нельзя войти дважды, как справедливо утверждали древние. Дар педагога, учителя – дар бесценный, и не каждому дано им владеть, поэтому позвольте мне откланяться.

Лев Семёнович шаркнул ножкой, а рукой сделал такое движение, как будто галантно помахал широкополой шляпой с перьями.

Бабушка долго и мучительно соображала, в чём смысл слов старого дипломата, а потом робко призналась:

– Лев Семёнович, дорогой, я ничего не понимаю… Объясните по-человечески…

Я представляю, как расстроился учитель. Ему казалось, что он выразился изящно, а теперь приходилось обыкновенными словами растолковывать то, что и так всем ясно.

– Милая Елизавета Петровна, что тут непонятного? Просто-напросто я оказался никудышным учителем. Я не только ничему не научил Севу, но я разучил, отучил его от того, что он знал. Севины знания английского сейчас ниже, чем они были тогда, когда я стал с ним заниматься. Теперь вам всё ясно?

Бабушка кивнула. Теперь ей было всё ясно.

Пожелав бабушке крепкого здоровья, а мне – настоящих учителей и больших успехов, Лев Семёнович удалился.

А перед визитом старого дипломата был телефонный звонок от Александра Александровича.

А ещё раньше я чуть не утонул в бассейне, и о занятиях плаванием не могло быть и речи.

И что же получается? Была у меня куча учителей, а теперь ни одного. Можно кричать «ура». Но почему такое уныние среди моих родных? Надо радоваться, а не печалиться.

– Столько надежд мы на тебя возлагали, – мечтательно протянула бабушка. – Я думала, доживу до того счастливого дня, когда тебя покажут по телевизору и о тебе все заговорят… Нет, не доживу…

И правда, столько учителей со мной занималось, и всё напрасно. Бабушка так на меня надеялась, а я её подвёл. И мама с папой надеялись, и я тоже их подвёл. Один дедушка на меня не возлагал своих надежд. Хорошо, что хоть дедушку не подвёл.

– Может, с горем пополам окончит восемь классов и пойдёт в слесари-водопроводчики, они прилично зарабатывают. – Мама, как всегда, не поддавалась всеобщей панике. – Впрочем, блестящее будущее водопроводчика не для тебя – на двоечках да троечках далеко не уедешь.

– Тогда уж лучше в футболисты, – воспрянул духом папа. – Или в хоккеисты… Заграничные поездки и всё такое прочее…

Я понимал, что у моих родных произошло крушение надежд.

Но при чём тут я? Таких, как я, миллионы мальчишек и тысячи девчонок. Но их родители не мучают.

Ну что я им сделал? Почему они глядят на меня, как на прокажённого?

Я повернулся и ушёл к себе в комнату.

Если говорить честно, я страшно огорчился, что у меня нет никаких талантов. То есть мне, конечно, ужасно надоело быть вундеркиндом, но в глубине души я надеялся, что хоть какой-нибудь завалящий талантишко у меня отыщется. Не отыскался. Оказалось, что ровным счётом ничего… В общем, нуль без палочки.

Я упал на тахту и уткнулся лицом в подушку.

Вдруг чья-то рука коснулась моего плеча. Я обернулся – дедушка.

– Ты чего тут разлёживаешься? – сердито спросил дедушка. – Мы опоздать можем.

– Куда? – пробурчал я.

– А это ты видел?

Дедушка помахал перед моим носом билетами в кино. Билеты были настоящие – синие с чернильными штампами.

– На что? – я приподнялся и сел на тахте.

– На Чарли Чаплина, – объявил громогласно дедушка.

И мне показалось, что сейчас дверь отворится и в комнату влетит смешной и грустный человек, похожий на мальчишку.

Вскоре я сидел вместе с дедушкой в тёмном зрительном зале и визжал от хохота, глядя на приключения Чарли Чаплина – золотоискателя. А когда я вспомнил, что завтра после школы мы встречаемся с Гришей, я напрочь забыл все огорчения сегодняшнего дня.

ГРИША БЕЖИТ ПО СЛЕДУ

По-мальчишечьи весело, будто заложив два пальца в рот, свистел ветер. Мороз кусал нос и щёки. Снег скрипел под ногами, как новые неразношенные ботинки. Сжимая в руке автомат, я крался следом за Гришей. Автомат был пластмассовый, ствол красного цвета, а приклад – чёрного.

Гриша в правой руке держал пистолет, а в левой – сразу два поводка, на которых были его собачки – Уголёк и Кнопка. Собаки то тянули в разные стороны, то бежали рядом.

Гриша шипел на них:

– Тише, черти, мы на вражеской территории…

Но собаки не хотели понимать, что они на войне. Они были рады, что Гриша вывел их на прогулку после долгого заточения. Почуяв волю, Уголёк и Кнопка радостно лаяли и носились по снегу.

– Закрой им рот, – попросил я. – Они нас выдадут…

– Что я с ними могу поделать? – расстроился Гриша. – Они совсем не умеют в войну играть.

Крадучись, мы обошли вокруг дома. Наших противников нигде не было. Ничего удивительного, услышав Гришиных собак, они надёжно спрятались.

– Собаки нарочно подыгрывают противнику, – рассердился я. – Они предупреждают его о нашем появлении…

– Тоже скажешь, – обиделся за собак Гриша. – Сам топает, как слон. Тебя за сто километров слышно.

Я не успел ничего ответить Грише, потому что в ту же минуту застрекотал автомат и следом за ним раздался мальчишеский голос: