Как я был вундеркиндом - Владимир Машков

Сидя за столом, директор некоторое время внимательно изучал меня с ног до головы. Я сразу вспомнил, как он недавно говорил обо мне Янине Станиславовне: «Ноги коротковаты».

– Вообще-то я занят. – Директор провёл ладонью над седым ёжиком, показывая этим, что дел у него выше головы.

– Я на пять минут, – торопливо сказал я и закрыл за собой дверь. – У меня очень важное дело.

– Хорошо, – сдался директор. – Только покороче.

– Вы уволили Янину Станиславовну, это несправедливо, она хороший тренер, она ни в чём не виновата, один я во всём виноват, – выпалил я, приблизившись вплотную к столу директора.

Спокойствие не покинуло директора, но в его замёрзших глазах появилось любопытство.

– А, так ты тот самый, который едва…

– …не утонул, – подтвердил я его догадку.

– Верно, не утонул, – согласился директор. – Но мог. И если бы это случилось, виноваты были бы мы с Яниной Станиславовной. Я – как директор, она – как тренер. Янина Станиславовна, кстати, это прекрасно поняла. И попросила меня, чтобы я её освободил от работы. Я её не увольнял, она сама ушла.

– Но она ни в чём не виновата, – упрямо повторял я. – Я сам хотел утонуть.

– Почему? – не понял директор.

– То есть я не хотел утонуть, – запутался я. – Я хотел сделать вид, что тону, и чуть не утонул на самом деле.

– Но зачем тебе это понадобилось?

В голове директора никак не укладывалось то, что я говорил.

– Я не хотел ходить в бассейн, – растолковывал я. – И я подумал, если сделаю вид, что тону, меня на пушечный выстрел к бассейну не подпустят. Теперь вы понимаете, что Янина Станиславовна ни в чём не виновата. Один я виноват.

Директор сперва сидел неподвижно. Вдруг его плечи задёргались, всё тело затряслось, а изо рта стали вылетать какие-то «кхе» да «кха». Наверное, директор сдерживался, чтобы не расхохотаться. Значит, ему было смешно, что я чуть не утонул, а Янину Станиславовну ни за что ни про что уволили?

– Неужели ты думаешь, что тебе кто-нибудь поверит? – Директор овладел собой. – Значит, ты собирался утонуть, потому что не хотел ходить в бассейн? Нет, этому никто не поверит, а все в один голос скажут – виновата Янина Станиславовна.

– Вы войдите в моё положение, – я едва не кричал. – Кроме того, что я ходил в школу, я занимался музыкой, математикой, английским и плаванием. Я света белого не видел. И потому я решил избавиться от бассейна, чтобы жить по-человечески, то есть как все мальчишки живут.

– Интересно, чтобы жить, он захотел утопиться, – хмыкнул директор.

Определённо я его забавлял. Его холодные глаза отогрелись, ожили. Может, он не успел ещё сегодня искупаться в бассейне?

– Но я же понарошке, – надрывался я. – А на самом деле я и не думал топиться.

Нет, я совершенно ничего не мог объяснить директору. Он меня не хотел понимать.

– Хорошо, допустим, я войду в твоё положение, стану на твою точку зрения.

Директор вышел из-за стола и стал со мною рядом. Поглядел внимательно на кресло, в котором только что сидел. Поглядел точно так, как я недавно смотрел на него. Тогда я понял, что он и вправду стал на мою точку зрения.

– Садись, – вдруг предложил мне директор. – Чего ты стоишь?

Я опустился на стул, директор уселся напротив.

– Допустим, я стану на твою точку зрения, – повторил директор. – Но ведь ни у кого из учителей ты не тонул. На музыке ты не захлёбывался, на английском ты не шёл ко дну, на математике ты не пускал пузыри? Верно?

Что верно, то верно. Я согласился с директором.

– Значит, – подхватил он, – задумав утонуть в бассейне, ты тем самым хотел подчеркнуть, что тебе очень не по душе тренер. И поэтому я поступил правильно, уволив Янину Станиславовну.

– Нет, неправильно, – крикнул я. – Ну как, скажите, пожалуйста, я мог утонуть на английском?

– При желании всё можно, – уклончиво ответил директор.

– Но как? – не отставал я от него. – Я ходил на занятия ко Льву Семёновичу домой. Где я мог там утонуть? В ванной, что ли?

– Балкон у твоего англичанина есть? – вдруг спросил директор.

– Есть, – ответил я и затаил дыхание: что же скажет директор.

– Ты же мог выйти на балкон и продемонстрировать, что хочешь свалиться вниз головой? – спросил директор.

Я замялся, промычал: конечно, мог бы. Но зачем?

– Ага, мог бы, – радостно ухватился за мои слова директор. – Мог бы, но не сделал. А почему?

– Потому что это глупо, – буркнул я.

– Не только, – торжествующе произнёс директор. – Ты не сделал этого, потому что уважаешь учителя английского языка. А к Янине Станиславовне ты не питаешь почтения и потому хотел утонуть в бассейне.

Я молчал, подавленный его словами. Я ничего не мог сказать против. Тут только я понял, что натворил, когда в один совсем не прекрасный день задумал топиться.

– И к тому же за время своей работы она не воспитала ни одного разрядника, – равнодушно проговорил директор, и в его глазах вновь появились льдинки. – Поэтому и пришла к выводу, что быть тренером – не её призвание.

– Она на меня возлагала надежды, – я вновь обрёл дар речи.

– Возлагала, – подтвердил директор. – А ты чуть не утонул.

Разговор вернулся к тому, с чего начался. И тогда я решил, что ничего тут не добьюсь и мне пора уходить. Я поднялся, буркнул: «До свидания!» – и пошёл к двери. На пороге я обернулся и воскликнул: «А всё-таки она не виновата!»

Очень похожие слова давным-давно произнёс великий учёный Галилео Галилей. Когда его заставили признать, что Солнце вертится вокруг Земли, а не наоборот, то Галилей тихо, чтобы никто не подслушал, воскликнул: «А всё-таки она вертится!»

Но я произнёс свои слова, что Янина Станиславовна всё-таки не виновата, совсем не тихо, а громко, чтобы дошло до ушей директора. А он уткнулся в бумаги на столе и сделал вид, что ничего не слышит.

ОЖИВШАЯ ЧЕКАНКА

Когда я вышел из кабинета директора, почувствовал, что у меня сосёт под ложечкой. Когда я расстраиваюсь, у меня появляется волчий аппетит.

Я направился в буфет, взял пару бутербродов и стакан кефира. Принялся жевать и сразу успокоился. А как успокоился, стал размышлять.

Словами директора не проймёшь. Надо доказать ему, что он совершил ошибку, когда позволил уйти Янине Станиславовне. Вернее, надо доказать директору, что Янина Станиславовна – замечательный тренер, что она может, если захочет, вырастить олимпийского чемпиона.

– Севка, привет! – вдруг услышал я радостный крик.

Я оторвался от размышлений и увидел, что напротив меня за столиком сидит Игорь, с которым мы вместе занимались плаванием. Мокрые волосы у него были зачёсаны набок. Ага, только что из воды.

– Привет, Игорь! – ответил я. – А кто у вас теперь тренер?

– Сергей Егорович. Помнишь, он малых тренировал?

– Помню, – кивнул я. – Ну и как?

– Янина была лучше, – сказал Игорь.

– Это точно, – подтвердил я.

– А ты что, не будешь больше ходить?

Игорь улыбался, наверное, обрадовался, что встретил меня.

– Не знаю, – пожал я плечами, а сам не мог оторвать глаз от Игоря.

Где я видел эту улыбку – рот до ушей, хоть завязочки пришей?

– Приходи, – сказал Игорь и принялся уплетать сосиски.

– Постараюсь, – ответил я и спросил: – Игорь, где мы с тобой раньше виделись?

– Что с тобой? – поразился Игорь. – Мы с тобой второй год в бассейн ходим.

– Угу, – промычал я. – А до бассейна мы не виделись?

– Вроде нет, – ответил Игорь и тоже стал ко мне приглядываться.

Мимо нашего столика прошёл высокий мужчина в спортивных брюках и с журналом под мышкой.

– Смелковский, – сказал он Игорю, – завтра в четыре тренировка. Не забудь.

– Не забуду, Сергей Егорович, – сказал Игорь и повернулся ко мне: – Через две недели у нас соревнования, «Олимпийские надежды». Теперь мы тренируемся каждый день.

Но я уже не воспринимал того, что мне говорил Игорь. Смелковский, вспомнил я, так это же фамилия Александра Александровича!

– Игорь, кто твой папа?

– Физик, – Игорь опустил голову. – Но он не живёт с нами.

– А где он живёт?

– Во Владивостоке.

– А как его зовут? А-квадрат?

– Нет, Александр Александрович.

– Ну, правильно – А-квадрат.

– Ты его знаешь? – встрепенулся Игорь.

– Как-то встречались, – неопределённо ответил я.

– Где, во Владивостоке?

– Ага.

Я соображал, что делать дальше. Вроде всё сходится – и фамилия, и отчество. И похож он здорово на ту чеканку. Или не похож?

– А ну-ка улыбнись! – велел я Игорю.

– Чего-чего? – опешил тот.

– Ну растяни рот до ушей!

До чего непонятливый человек – просто ужас.

– Зачем? – до Игоря по-прежнему ничего не доходило.

Нет, наверное, он не сын Александра Александровича. Тот всё схватывает на лету.

Я понял, что пока всё растолкую Игорю, уйдёт много времени, и тогда я применил недозволенный приём. Я пощекотал его под мышками.

Игорь взвизгнул, а рот его, как и требовалось, растянулся до ушей.