Под тенью феникса - Андрей Годар

Это угнетало, так как начинало казаться, что такая дорога будет продолжаться до бесконечности, увлекая меня в никуда. Знаю, это звучит забавно, будто плохая проза, но у меня, у этого мальчика на пустынном хайвэе было именно такое ощущение, и оно прямо ощутимо давило, пригибая к земле и отнимая все силы. Дети вообще легковерны, осознание тщетности всех усилий и неминуемой погибели принимается ими так же легко, как и вера в Санта Клауса. Нужны были какие-то вехи, ориентиры. Сначала я успокаивал себя тем, что отмечал изменяющееся расположение квадратов полей вокруг и парников на них. Это помогало несколько приглушить отчаяние, но по-настоящему я воспрял духом, когда увидел далеко впереди столб с табличкой. Я

так обрадовался, что припустил к нему что было мочи, но вскоре выбился из сил, так что оставшиеся сотни метров проехал гораздо медленнее.

Всё ближе и ближе, щит приближался, и то, как он постепенно увеличивался, приятнейшим образом отмеряло дорогу. Я больше не болтался в страшном однообразном пространстве, я ощущал, что еду вперёд по дороге, и цель, что ожидает меня где-то далёко впереди, все же становится всё ближе и ближе. Скоро стал виден и перекресток, ради которого и был размещён указатель, и белые буквы на зелёном щите. Внизу было указано что до какого-то городка направо осталось четыре мили, а вверху… Вверху было написано: «Austin – 218 m». Двести восемнадцать миль впереди, против уже покрытого мной расстояния в две мили. Я в жизни и чисел-то таких себе не представлял ранее. Самым большим всегда казалось число 100 – «Бабушка подарила Реджи сто долларов», «Тэксес Рейнджерс в сто раз круче Нью Йорк Янкиз», «Томми, я тебе уже сто раз говорила – выключай свет в коридоре». А тут сразу в два раза больше, плюс немного сверх того.

Но, с другой стороны, я проехал целых две мили. Я прошёл пускай небольшую, но всё же существенную часть пути, мои усилия уже нельзя было назвать напрасными! Вот эта последняя мысль казалась более свежей и сильной, от неё ужас перед немыслимо длинной дорогой становился уже не таким бескрайним. И где-то впереди должна ещё быть та самая заправка, после которой я обычно засыпал.

Дальше я ехал уже более целеустремленно, что ли. Правда, начали сильнее доставать разные мелочи вроде набитых карманов и обуви. На мне были кеды, ещё не очень старые, но с заломленными внутрь задниками – я часто ленился завязывать и развязывать шнурки и потому натягивал любую обувь просто, как тапки. Мало того, что подошвы были оплавлены, так ещё и задники начинали сильно натирать ноги, причём заметил я это, только когда они содрали с моих ног уже по приличному лоскуту кожи. Чуть не каждые двести метров приходилось останавливаться и отгибать их назад, было очень больно. Мучения продолжались до тех пор, пока я не заметил на обочине пустой стаканчик с трубочкой, из которого я вырвал два куска жёсткой бумаги и вставил в кеды за пятку, отчего боль сразу заметно уменьшилась. А ещё я постоянно пил колу – она совершенно не утоляла жажду, просто наполняя живот. Вот так едешь, внутри полон уже под самое горлышко, булькаешь, а пить хочется и всё тут. Наверняка её специально такой делали, чтобы можно было хлебать до бесконечности, просто ради удовольствия. Уже полбутылки в себя влил, а легче не становилось, просто вёз дальше эту гадость не на руле в бутылке, а в себе, ещё и отрыгивал постоянно.

Когда я остановился и отошёл облегчиться, на горизонте появилась машина. Когда она приблизилась, я рассмотрел, что это был микроавтобус, точнее кэмпер – большая машина, внутри которой была кровать, кухня и туалет. У отца Микки с соседней улицы был такой фургончик и, когда он был не заперт, мы часто там играли. Помню, ещё постоянно восхищался тем, какая это замечательная машина и какие люди дураки, что все поголовно её себе не покупают, а ездят на маленьких машинках и постоянно останавливаются, чтобы сходить в туалет, перекусить и переночевать.

Это был старый угловатый кэмпер бежевого цвета, водитель начал тормозить заранее, увидев мой розовый велосипед издалека. Я с радостью подбежал к велосипеду, поднял его и начал махать рукой, пока машина не остановилась рядом. За рулём сидел невысокий лысеющий дядька в больших очках, которые увеличивали его и без того немаленькие глаза. Это были глаза… ну не то чтобы рыбьи, но какие-то холодные, пустые. Даже не помню, видел ли я подобные раньше. Он смотрел на меня этим мёртвым взглядом достаточно долго, и ничуть не изменился в лице, когдая неуверенно опустил руку, которой до этого так радостно махал. Он пялился, будто что-то прикидывая, но при этом смотря не в глаза другому живому человеку, а будто на что-то неодушевлённое, незначительное. У меня явственно внутри начало холодеть от этого ожидания, и тут он расплылся в улыбке, приоткрыл дверь, и сказал: «Эй, малыш. Иди к дяде».

Я как в землю врос, не мог пошевелиться, да и не знал, стоит ли это делать. Я не видел перед собой взрослого человека, каким привык его видеть. Скорее это ощущалось, как будто из кабины меня зовёт холодное тупое насекомое, выглядящее как человек. Это сложно объяснить, но ни в его лице, ни во взгляде, ни в голосе не было ничего того, что бывает у взрослых, когда они говорят с детьми, а дети такое очень остро чувствуют. Невольно вспомнилась безумная женщина, и с каждой секундой этот мужик всё более походил на неё.

Он позвал меня ещё раз, шире открыв дверь и поманив рукой, а я всё так и стоял как столбик. Тогда его улыбка стала более острой, превратившись в азартную ухмылку, а сам он спустил на асфальт ногу и вышел из машины, держась чуть боле расслабленно, чем это могло бы выглядеть естественным. Я непроизвольно начал пятиться, подтаскивая за собой велосипед и не сводя глаз с ухмыляющегося лица водителя, а он медленно шёл вперёд, чуть расставив в стороны руки с раскрытыми ладонями, будто показывая, что мне нечего бояться. Кажется, я мотал головой и бормотал что-то вроде того, что:«не надо» и «мне страшно», но он продолжал так же приближаться – уже молча, только скалиться не прекратил. И вот тут я отшвырнул велосипед ему под ноги и припустил, что было мочи, вперёд через поле. Я слышал, как звякнул сигнальный звоночек, когда на велосипед обрушился удар ноги, слышал сдавленную ругань и приглушенный рыхлой землёй топот у себя за спиной. Поначалу шаги звучали совсем близко, так что, казалось,

обернись – и этого уже хватит, чтобы тебя схватить. Но потом топот начал становиться всё тише, пока не прекратился вовсе, а я всё бежал, покуда несли ноги.

Когда я всё-таки остановился и обернулся, то увидел, что дорога осталась совсем далеко. Её едва ли можно было заметить отсюда, если бы не стоявший у обочины фургон. Всматриваясь в том направлении, я рассмотрел и маленькую фигурку человека, который шёл к фургону. Видимо, он отстал едва ли не сразу, как только понял, что схватить меня сразу не получится. Кажется, он даже не оборачивался, но за это я поручиться не могу, слишком велико было расстояние, чтобы чётко видеть. Подойдя уже почти к самому фургону, фигурка присела на корточки, просидела так несколько мгновений, затем села в машину и уехала. Я дождался, пока фургон скроется из виду, потом для верности подождал ещё немного, и пошёл назад.