Новый мир. № 5, 2003 - Журнал «Новый мир»

— Арамчик! — жалобно произнесла коротышка.

Арамчик — тощий, длинношеий «учитель» этих «учениц» — сидел на первой «парте» и даже не обернулся, лишь резко вскинул узкую ладонь, что должно было, видимо, означать: «Тишина! Внимание! Не отвлекаемся на пустяки!» Огромные оттопыренные уши его, подобные крыльям, были багрово просвечены светом из бара, верней, из занимающего почти весь бар аквариума.

Из соседнего помещения доносился гулкий звон воды, падающей из крана в ведро, с наполнением ведра этот звук становился все глуше, потом, слегка скособочась, появилась вторая «ученица», напоминающая первую, с плещущим ведром воды. Подойдя к стойке, она сняла босоножки, поднялась с натугой на стул, а потом на стойку и, соблазнительно согнувшись, обрушила в аквариум содержимое ведра. Послышалось шипение. Из камней, оставшихся на дне, в образовавшийся слой воды поднялась светло-зеленая муть. Сладко запахло болотной гнилью — и я почему-то жадно ее вдохнул. Сладкие воспоминания.

Я помню, как однажды голышомЯ лез в заросший пруд за камышом.Колючий жук толчками пробегалИ лапками поверхность прогибал.Я жил на берегу, я спал в копне.Рождалось что-то новое во мне.Как просто показать свои труды.Как трудно рассказать свои пруды.Я узнаю тебя издалекаПо кашлю, по шуршанию подошв.И это началось не с пустяка:Наверно, был мой пруд на твой похож.Был вечер. Мы не встретились пока.Стояла ты. Смотрела на жука.Колючий жук толчками пробегал.И лапками поверхность прогибал.

Вспомнил эти стихи, потом огляделся с отчаянием: вот чем кончается все!

Когда-то я написал эти стихи вот этой женщине, сейчас она абсолютно безучастно сидела рядом, страстно думая о другом, о своем! А я еще надеялся вытащить ее словами — а мы вообще молчим уже час. Называется — встретились, уединились! Аквариум, однако, приковывал и ее взгляд. Она тоже чуяла, что сейчас это не просто аквариум, а измеритель Времени, а может быть — Вечности. Пока он не наполнится, ничего вокруг другого не произойдет.

И снова — действие не менялось абсолютно — «ученица» вышла из гулкого помещения с корявым ведром, с натугой влезла на липкую дерматиновую стойку бара, обрушила воду за стекло, муть поднялась с тихим шипением — и новая волна гнилостного запаха. Не разгибаясь, она обернулась к Араму. Тот оставался недвижен. Бесконечность только лишь начиналась, вся была еще впереди. «Водоноша» спрыгнула с бара. С подоконника из таза с прозрачной водой пучились черные глазки золотых рыбок — похоже, лишь они проявляли некоторое нетерпение, иногда булькали, всплескивали хвостом. Нонна, в отличие от рыбок, не суетилась. Во взгляде ее была ледяная решимость, способность пересидеть любую Бесконечность и сделать, как надо ей. У меня нет такой силы. Все, я проиграл. Сил было лишь на протухшую реплику:

— Скажи, ну зачем ты пьешь?

Голова ее медленно повернулась. Ледяной взгляд. Потом — кивок выпяченным подбородком в сторону аквариума:

— А ты зачем… был там?

Вот так. И аквариум сгодился. Теперь там, а не в прежнем окне, Вселенский Компьютер, показывающий все мои грехи. Просто куда она ни глянь — полная информация обо мне!

— Ну, все! — Я резко поднялся. Ждать, пока гулко наполняется следующее ведро, — значит утратить остатки воли. — Вставай! — Пальчиками я сжал ее хрупкую шейку, чуть-чуть потянул вверх. Встала как миленькая! Подвел к выходу — никто на нас даже не поглядел — и, отпустив шею, пихнул ее довольно сильно, так что она вылетела на дождь, поскользнулась в луже.

— Так, да? — произнесла хладнокровно. Грязь, стекающая с пальто, ее абсолютно не смущала. Ее, похоже, ничем теперь абсолютно не смутишь!

— Так, представь себе! — заорал я. Хорошо, что хоть в «Арарате» сдержался.

Моя воля тоже может что-то: я поднял руку — и материализовался пикап-«каблучок». Может, тот именно, под который час назад кидалась она? Будет, однако, по-моему. Не снизойдя до разговора с шофером, распахнул дверцу, впихнул Нонну внутрь и сам вжался туда же.

— В больницу!

Водила рванул с места не уточняя — знал, видимо, из какой больницы клиенты шастают по гнилым пустырям.

В затхлый больничный коридор мы вошли с ней подчеркнуто отдельно, и она сразу же, не оборачиваясь, ушла к себе, а я остался у двери.

— Ну что… убедились? — произнес Стас, пробегая мимо.

Я молча кивнул.

Глава 8

Троллейбус жалобно скрипит. Изредка выплывает фонарь, озаряющий лужу, рябую от дождя. Иногда лужи — цветные от редких окраинных реклам, но веселит это мало.

После нашей прогулки с женой Стас, утвердив свое умственное превосходство, еще долго трепал меня.

«Ну, вы поняли наконец, что бессильны? Может быть, даже и мы бессильны, но обязаны попытаться!»

И — «попытать». Больные, как я слыхал, это «глубинными бомбами» называют. Почему бы не испробовать? Только вот что останется после них?

В конце Стас по заслугам меня оценил: «Конечно, методы словесного воздействия отрицать нельзя, — он снисходительно улыбнулся, — но, мне кажется, у вас нет… достаточного морального веса, чтобы воздействовать на нее».

А я-то наивно считал, что у нас есть духовная близость, более того, даже программа какая-то есть: «Жизнь удалась, хата богата, супруга упруга». Оказалось — только «глубинные бомбы» есть. Или — выбирай — «кино» в том окне, «мыльная опера», где я главный злодей. Финал: нож. Глаза не разбегаются, а скорее — сбегаются к переносице, чтобы не выбирать ничего. Да и «глубинные бомбы», оказывается, надо еще «проплатить». Когда я, морально подавленный, дал согласие, Стас высокомерно («Я в этом не разбираюсь») в отдел маркетинга отправил меня, где мне «выкатили» за лечение такой счет, как за отдых на море. Впрочем, «на море» она уже как бы отдохнула — все деньги мои угрохала в ту ночь, когда выбежала из дому. Как это умудрилась она: пятьсот долларов — за четыре минуты? Должна, что ли, кому-то была? Может, тому швейцару? Но он бы, наверное, сказал? Он-то как раз свой «моральный вес» ощущал в полной мере и не стал бы лгать и юлить — зачем это такому славному человеку? Виноват, впрочем: не пятьсот. Четыреста. Сто баксов она сохранила в потном кулачке. На них и гуляем — иногда даже скачем верхом.

Подписал договор — длинный список лекарств. «Успокоительных». Прежней, веселой, уже не увижу ее! Подписав — «выплата в течение месяца», — вернулся, отодвинул тряпочку на дверях, уже как бы издалека на нее посмотрел. В выпуклых своих очках разглядывала какой-то журнальчик… Прощай.

Лужи уже сплошь стали разноцветными — въезжаем в царство нег и сказочных наслаждений возле станции метро «Площадь Александра Невского». Что ли загулять? Хлебнул горького я сегодня достаточно — надо чем-то вкусным запить, вроде пива. Запой мне, к сожалению, не грозит — такая роскошь мне, увы, недоступна.

Вылез у станции. Станционная жизнь бурлит. Кроме жриц любви (тут в основном почему-то провинциальные) теперь еще кучкуются амазонки навроде той, что так лихо в больничку меня домчала. Табун их — под конным памятником Александру Невскому, своей бронзовой дланью как бы благословляющего их. И они уверенно конской грудью наезжают на пеших жриц любви, теснят их с площади, при этом — хохочут. Откуда уверенность в них такая? Высоко сидят? Долго стоял смотрел. Интересно. После больницы-то! Эти — умнее пеших: торгуют не своим телом, а телом коня. Почему, интересно, тут только девочки, почему конных мальчиков нет? В другом, видимо, месте? Надо будет узнать.

Ну все. Погулял — и достаточно. Но тут одна конная Лолита наехала на меня: «Прокатимся, барин?» Формулировка, не скрою, мне понравилась. Да и сама она тоже. Мелькнуло вдруг: не та ли самая красавица зеленоглазая, что догоняла нас на Валдае верхом? Да нет — сюда она вряд ли доскакала. Боб это не одобрит. Похожая просто. Впрочем, все они почему-то похожи между собой. Генерация? Плотные, сбитые, маленькие — без коней вряд ли им удалось бы конкурировать тут с прежним контингентом. «Давай!» Она вынула ножку из железного стремени, я вдел туда свой лапоть, взлетел. И сразу — почти равным Александру Невскому почувствовал себя.

Поерзал, устраиваясь. Устраиваться тут интересно оказалось: сразу же кто-то третий, нас обоих волнующий, между нами возник. А считалось, что все давно закончено в этой сфере. Третье дыхание! Вопрос, оказывается, в том, с кем дышать. Третье дыхание, оказывается, может и сладким быть.

Затряслись. Довольно болезненно это — на хребте лошадином без седла. В седле только ее попка помещалась, ритмично подпрыгивала.

В витринах Старого Невского отражение ловил: смотримся неплохо. Как бы я главный, высокий, а она — беззащитное существо. Вспомнил любимую в детстве конфетную коробку: Руслан везет Людмилу из плена на коне. Мощный Руслан, впереди — беззащитная Людмила, к нему прильнувшая, а сзади, к седлу притороченный, седой, злобненький старикашка Черномор. Точно не сказать — к мельканию в витринах приглядывался, — на кого я больше похож: на стройного Руслана или согбенного Черномора. В конце концов решил: в зависимости от витрины. По звонкой брусчатке перед модным рестораном процокали и снова — на глухой асфальт. Пробки, семафоры не для нас: проскальзывали грациозно. За Московским вокзалом, на широком Невском с мощным движением въехали на тротуар, теснили конской грудью прохожих.