Исполнитель желаний - Александр Скрягин

«Чего это, интересно, они ждут?» – спросил он себя.

В переулке появился приземистый мужичок в сизой майке, туго обтягивающей пузырь живота. В руке он держал черный пластиковый пакет. Мужичок протиснулся между кустами в невидимое посторонним убежище.

Ювеналов с Кукарцеым поднялись и поздоровались с ним за руку.

Мужичок вынул из пакета небольшой бумажный сверток и вручил его Толе. Женя что-то протянул толстяку, похоже – денежную купюру, но с чердака рассмотреть было трудно.

После этого пузан вынул из своего пластикового пакета бутылку пива, одним движением открыл о край ящика и, судя по жесту, предложил присутствующим. Но друзья отказались. Они кивнули головами и начали протискиваться сквозь акацию. Выбравшись на тротуар, конспираторы встряхнулись, словно собаки после дождя, и побежали по тротуару в ту строну, откуда пришли.

Через секунду дружная парочка скрылись из глаз майора.

Оставшийся в одиночестве мужичок опустился на край фонтана и присосался к бутылке. Ее донышко смотрело в точку зенита, будто маленький телескоп.

«Что за беготня? Что за покупки?» – спросил себя майор.

Этим вечером самые обычные вещи, происходящие в поселке, вызывали у него неясные подозрения и тревогу.

Впрочем, основания для этого у майора Мимикьянова, конечно, были.

14. Ворон Пахом Пантелеевич Панкрашин

Ефим осторожно спустился с чердака.

Лестница поскрипела, но выдержала. Он положил ее в траву, прислонив к бревенчатой стене.

Густая трава покрывала весь профессорский огород, расположенный на задах дома. Последние два года, когда он принадлежал Вулканову, культурные растения на овощных грядках не росли. Тянулись к небу только лопухи, крапива и чертополох. В противоположность профессорской, половина огорода, принадлежавшая Анне Аршавской, кудрявилась высокими помидорными кустами.

На Ефима пахнуло сырым грибным запахом. Поселившийся несколько лет назад в Академическом поселке гриб – шампиньон, раскинул под всем поселком свое тело – мицелий, – состоящее из тончайших, почти невидимых нитей, длиной в сотни метров. И в каждом подходящем месте, сыром и защищенном от ветра – в кустах, у стен домов, под заборами, – гигантский организм рождал и выталкивал на поверхность свои плоды – белые круглые шарики. Каждый из них люди ошибочно считали самостоятельным грибом.

Майор вышел на улицу.

Было еще светло, но воздух уже приобрел легкий сиреневый оттенок. Едва заметный, но неуничтожимый, как предчувствие. Со стороны плоских городских многоэтажек на поселок неотвратимо надвигался вечер.

Ефим дошел до стены старых тополей, уходящих вершинами в вечереющее небо. Это была лесозащитная полоса железной дороги. За ней находилась платформа и маленький деревянный вокзальчик пригородной станции «Академическая». Чуть в стороне – старое паровозное депо с большой прилегающей территорией.

Когда-то рельсовый путь – служил главной дорогой, соединяющей город с поселком.

По вечерам из суставчатого зеленого тела электрички вываливалась на асфальтовую платформу многочисленная армия дачников. Безлюдная станция заполнялась веселым шумом голосов, шарканьем подошв мужских ботинок и стуком женских каблучков. В городе оставались графики с результатами научных экспериментов, не оконченные холсты и нервные театральные репетиции. А впереди – беззаботный вечер, ужин на веранде с бокалом вина и интересные разговоры с зашедшими на огонек соседями.

Приезжавшие на электричке имели необычные занятия. Они и людей делали необычными.

Над их головами словно потрескивали электрические разряды, и воздух начинал подрагивать от возбуждения.

Теперь проще было добраться в «Академический» по федеральной автотрассе или, как сделал Ефим, с южной городской окраины пешком, через заросшую кустами поляну. У игрушечного вокзальчика с надписью «Академическая» по-прежнему утром и вечером останавливалась электричка. Но почти никто не спускался на платформу, и редко кто садился в ее вместительные вагоны.

Ефим двинулся вдоль лесозащитной полосы.

«Артур Валентинович Акраконов, конечно, совсем не домашняя кошечка с бантиком. – размышлял он. – Но, похоже, к краже в доме профессора он отношения не имеет. Судя по его реакции на слова профессора о взломанном сейфе, это для него оказалось таким же сюрпризом, как для меня утром в кабинете у Гоши Пигота. Не думаю, что он притворялся… Значит, сейф вытащили из дома Вулканова не его люди… Но тогда, чьи? Похоже, кроме Артура еще кто-то начал охоту за секретами проекта «Атомос». С Артуром понятно. Артур хотя бы уже известен. А тот второй пока в темноте. И, значит, – особенно опасен. Кто же это? » – строго спросил майор сам себя.

Ответить на этот вопрос он не мог.

Но, возможно, на него мог ответить один человек, живущий в поселке.

Майор и направлялся к нему.

Он остановился у высокого забора. В глубине двора высился крепкий дом, сложенный из непропитанных шпал.

В этом доме обитал гражданин Панкрашин, четырежды отбывавший срок по различным статьям уголовного кодекса, личность в криминальной среде известная и уважаемая.

В другое время Пахом Пантелеевич Панкрашин стал бы Вором в Законе. Но времена изменились.

Когда-то Воры в Законе представляли собой особую касту людей, противопоставившую себя главным ценностям этого мира – семейному уюту, богатству и положению в обществе. Вор же ни при каких условиях не должен был обзаводиться семьей, владеть собственностью и работать.

Нынешние Воры в Законе вступали в выгодные браки, имели официально признанных детей, точно так же, как и остальные обычные члены общества. Они дрались за обладание оптовыми рынками, игорными домами и авторемонтными фирмами, с тем же энтузиазмом, что и обыкновенная городская интеллигенция. Называющие себя Ворами в Законе гордились должностями в правлениях акционерных обществ и банков, как и обычные члены общественного стада.

Звание Вора в Законе зарабатывалось теперь не ходками за колючую проволоку, отказом от сотрудничества с лагерной администрацией и реальным авторитетом в уголовной среде. Нет. Теперь это звание зарабатывалось деньгами. Те, кто сегодня гордо именовал себя Ворами в Законе, нередко вообще ни разу и не сиживали за решеткой.

Нынешние обладатели старого криминального титула, как правило, не имели в своем образе жизни вообще ничего общего с рядовыми представителями уголовного мира. Мало того, даже не желали с ними общаться.

И немаленькая, украшенная синими наколками армия осталась без командиров и пастырей.

Оказавшись на свободе, ее рядовые солдаты обнаруживали себя в незнакомом мире, еще более безжалостном, чем тот, что они оставили за колючей проволокой.

Те, кто помоложе и поотчаяньей, шли в дерзкие преступные группировки «спортсменов». В погоне за большими деньгами они стреляли и резали без разбора. И очень скоро сами ложились под пулями таких же отморозков или милицейских оперработников.

Совсем слабые опускались в жалкий мир бомжей, бродяг и нищих.

Но существовали еще и третьи – не утратившие желания существовать с каким-то своеобразным комфортом, и не желающие возвращаться за решетку. Однако, жить в этом вольном мире для них оказалось совсем не просто. И они стали инстинктивно сбиваться в стаи. Чтобы выживать и добывать себе хлеб насущный.

Конечно, способы этой добычи далеко не всегда были законными. Но, и тяжкие преступления в этих «синих» общинах были редки. Причина крылась не в особом уважении к закону или, тем более, моральном уровне. Нет. Подобные вещи среди матерых уголовников найти рудно. Настоящая причина состояла в том, что настоящие организованные преступные группы составлялись ради одной цели – обогащения. Обогащения любыми путями. А у этих новых воровских общин главной целью, при всем тюремном хвастовстве, являлось не обогащение, а – выживание. Просто выживание в этом жестоком, даже по их меркам, мире.

Большие деньги, в сущности, им были не нужны, да и не по зубам. Отсюда – уровень дерзости и жестокости в этих шайках махровых уголовников был куда ниже, чем в преступных группировках, состоящих из призеров республиканских чемпионатов по боксу и стендовой стрельбе.

Эти стаи выдвигали из своей среды собственных лидеров. Близких им по духу и жизненным целям. Не нося громкого звания Вора в Законе, они пользовались в криминальном сообществе огромным авторитетом.

Атаманов этих воровских общин так и называли – воровские начальники или по первым буквам словосочетания – вороны.

Вот таким вороном и был Пахом Пантелеевич Панкрашин.

До армии Пахом работал на тракторе в северном лесхозе. Служил на границе. Но на гулянье, которое устроила семья по его возвращению в родное село, к его брату пристали два пьяных водителя тягочей-лесовозов. Пахом отделал обоих так, как показывали в сержантской «учебке». К несчастью, один из его противников умер. Так Панкрашин заработал первый срок. Суд учел все обстоятельства, и он получил не так уж много – четыре года за неосторожное убийство. Но в колею легко попасть, трудно из нее выбраться.