Исполнитель желаний - Александр Скрягин

– Ужас! – покачал головой Мимикьянов.

– Да… – согласился профессор. – А вывод из этого эксперимента может быть только такой: мозг человека не может нормально функционировать без какой-то подпитки извне. Из окружающей Вселенной поступает что-то абсолютно необходимое для его нормального существования. Без этого незаметного влияния человеческое сознание неминуемо деградирует.

– Интере-е-есно! – оценивающе протянул Ефим. – И что же это за влияние?

– Академик Тригуб еще после войны предположил, – ответил вконец увлекшийся темой профессор, – что это – поток сигналов, идущий от Сознания Вселенной.

– Поток сигналов от Сознания Вселенной? – переспросил Ефим, чтобы удостовериться, что он правильно понял.

– Да. Видимо, эти сигналы передается какими-то неизвестными волнами. Они отсекаются свинцовыми пластинами и композитным покрытием так же, как и обычные электромагнитные волны. Эти неизвестные сигналы, очевидно, каким-то образом воздействуют на мышление человека. Все мы – люди, являемся приемниками по отношению к Большому Сознанию Вселенной.

Профессор сделал паузу и начал чертить прутиком песок у своих ботинок.

– Кстати, я полагаю, – сощурившись на солнце, продолжил он, – как раз эти неизвестные сигналы и создают новые виды животных. Рыбы превращаются в земноводных, лягушки – в пресмыкающихся, а из ящеров получаются млекопитающие. Именно благодаря этим сознательным командам Большого Сознания, и происходит эволюция жизни на планете… А совсем не в результате случайных ошибок в наследственном механизме живых существ, как считал Чарльз Дарвин, и думают все его многочисленные последователи… Но это так, к слову…

Профессор поднял глаза в бледно-голубое, выцветшее за лето сибирское небо. По нему медленно крохотной серебряной стрелкой двигался самолет, оставляя за собой расплывающийся инверсионный след.

Ефим обдумывал, то, что услышал.

Зрители у входа в Дом актера оживились. Среди них появился исполнитель роли князя Эдвина – постоянный партнер Анны Аршавской – Иннокентий Банкрутов. Женщины закружились вокруг него, как электроны, вокруг атомного ядра. Иннокентий с хорошо сыгранной скромностью улыбался и ставил на протянутых программках спектакля начальную букву своей фамилии – «Б». Жены и дочки докторов наук, членов-корреспондентов и академиков прятали программки в свои сумочки, как великую ценность. Свою программку протянул даже Артур.

– Но среди обычных людей встречаются и такие, – продолжил Вулканов, – чей мозг работает не только на прием, но и на передачу! Очень редко, но встречаются!

– На передачу?! – не понял и переспросил Ефим.

– Именно! На передачу! Они являются не только приемниками сигналов, идущих от Большого Сознания, они способны сами передавать ему информацию. Связь этих людей с Сознанием Вселенной – двухсторонняя ! Они не только приемники, но и передатчики!

Чтобы лучше соображать, Ефим даже потер свое волчье ухо.

– Поясните, профессор!

– Эти редкие люди могут передавать Большому Сознанию свои желания, – сказал Вулканов.

– Передавать Большому Сознанию свои желания? – снова переспросил Ефим.

– Да. Свои Желания. – подтвердил профессор. – Услышав эти желания, Большое Сознание начинает перестраивать естественный ход событий так, чтобы они исполнились.

– Как это понимать? – не понял Мимикьянов.

Седой лис усмехнулся:

– Например, шарик рулетки останавливается в той ячейке, где такой счастливчик захочет, а не в той, где должен был остановиться. Таких людей мы и назвали – Передатчики !

– Передатчики?

– Да, люди-передатчики. Кстати, с одним из них, причем одним из лучших, ты, Ефим, хорошо знаком, и даже видели его в работе. Это – Федор Степанович Тыртышный. В последних сериях он начал угадывать сто цифр в ста играх.

– Вот это да! – ахнул Ефим.

– Только на самом деле он не угадывает, а организовывает попадание шарика в ячейку! Сам не зная того, Федор Степанович связывается непосредственно с Большим Сознанием, и Оно заставляет шарик попадать в ту ячейку, на которую Тыртышный сделал ставку. О реальном механизме происходящего, Федор Степанович даже не догадывается. Как это у него получается, объяснить не может… Просто ясно представляет себе желаемый результат, и тот, словно по волшебству, возникает в реальной жизни…

Оба собеседника погрузились в раздумье.

Они не слышали скрип песка под каблуками приблизившихся к скамейке туфель. И, когда неожиданно услышали рядом громкий голос, с недоумением подняли головы.

Перед ними стояла высокая полная женщина. На ней было длинное вечернее платье. Его синий бархат искрился на солнце. Женщина возмущенно покачивала тяжелыми золотыми серьгами. Это была – директор Дома ученых всесильная Зоя Павловна Царегородцева.

– Леонид Иванович! Ну, где же вы? Актеры переоделись. Аршавская уже в Каминном зале! Вам же приветственное слово говорить! – строгим тоном произнесла она.

– Почему это мне? – возмутился Вулканов, мгновенно вынырнув из своего внутреннего мира. – Не хочу я! Пусть Федоровский говорит, это его дело!

– Леонид Иванович! Вы, как маленький! Мы же договаривались! – произнесла директриса тоном преподавательницы младших классов, разговаривающей с тупым ребенком.

– Ну, Зоя Па-а-лна! – заныл Вулканов. – Ну, согласитесь! Ведь Федоровский – председатель Совета Дома Ученых, а не я! Не я! Почему же он никогда не выступает? Ему положено!

– Леонид Иванович, давайте не будем спорить! Мне, что: теперь идти Федоровского искать и потом уговаривать? Как дети, честное слово, как дети! Пожалуйста, Леонид Иванович! Я вас прошу!

Демонстрируя глубокую обиду, профессор молчал.

– Ну, хотите, я вас поцелую, а? Миленький, Леонид Иванович, хотите? – пошла на крайние меры хозяйка Дома Ученых.

– Хочу! – отведя глаза в сторону, согласился профессор.

Ефим подозревал, что одно время между Вулкановым и Зоей Павловной существовали особые отношения. Но до конца уверен не был. Профессор был отличный конспиратор.

Зоя Павловна приблизила свое большое холеное лицо к сухой щеке Вулканова и осторожно прикоснулась к нему губами, покрытыми сиреневой помадой.

Удовлетворенный Вулканов посчитал, что ломаться достаточно и поднялся со скамейки.

Вслед за ним встал и Ефим.

Конвоируемые директрисой, они отправились на банкет, где должна была присутствовать сама звезда местного музыкального театра Анна Аршавская. Песок на дорожке жалобно скрипел под каблуками внушительной Зои Павловны: тяжко ему приходилось.

Капитан Акраконов попасть на банкет так и не смог.

13. На чердаке старого дома

Оставив профессора допивать чай, Ефим спустился с веранды.

Но направился не к калитке, ведущей на улицу, а завернул за угол дома.

На всякий случай он решил посетить чердак, где Толя Кукарцев нашел странную модель рулеточного колеса. Что это за странное место, где просто валяются сувениры стоимостью в сто тысяч долларов, да к тому же еще, обладающие какими-то сверхъестественными свойствами?

В траве у тыльной стены дома лежала деревянная лестница.

Майор приставил ее к бревенчатой стене. Лестница доставала как раз до края крыши. Попробовав крепость пары перекладин, он осторожно отправился вверх. Лестница поскрипывала под его ногами, но все-таки держалась.

Достигнув невысокого, в ладонь, бортика, окаймляющего скат крыши, майор осторожно перенес через него ноги и оказался на уходящей вверх металлической поверхности. Нагибаясь вперед всем корпусом, майор стал медленно подниматься к чердачному окну. К счастью, давно некрашеное железо стало шершавым, и летние туфли не скользили.

Через несколько метров Ефим с облегчением ухватился ладонью за стенку маленького теремка, служившего входом на чердак. Прикрывающие его застекленные створки с крестообразным переплетом были закрыты снизу на большую кованую задвижку.

Майор с трудом отодвинул слегка прихваченный дождевой ржавчиной толстый стержень и распахнул створки.

Из черного пространства чердака дохнуло теплой пылью и сладковатым запахом старого дерева или бумаги.

Пригнувшись, насколько хватило гибкости поясницы, майор по-крабьи влез в маленькое отверстие и спрыгнул на темные доски чердачного пола.

Осмотрелся.

Перед ним лежало длинное и просторное помещение. В самой высокой центральной части его высота составляла примерно полтора человеческих роста. Чердак освещался светом из четырех круглых слуховых окон и стеклянных створок теремка-входа. В падающих из этих отверстий столбах света задумчиво плавали невесомые пылинки.

На равном расстоянии друг от друга высились широкие каменные колонны двух печных дымоходов. Во всех домах поселка давно уже существовало центральное водяное отопление, но так было не всегда.