Повесть о Сонечке - Марина Цветаева

Подхожу. Она, громким шепотом: - Марина! А правда, те монашки пели, как муха, которую сосет паук? Господи, прости меня! Господи, прости меня! Господи, прости меня!

- Что она говорит?

Аля, приподымаясь: - Марина! Не повторяйте! Потому что тогда Володя тоже соблазнится! Потому что эта мысль у меня была от диавола, - ах, Господи, что я опять сказала! Назвала это гадкое имя!

- Алечка, успокойся! - Володя. (Мне: - Она у вас всегда такая? - Я: - Отродясь.) - Вот ты уже дома, ты сейчас будешь спать, а утром, когда проснешься...

В его руке темное, но явное очертание яичка.

========

Аля водворена и уложена. Стоим с Володей у выходной двери.

- М. И., Аля у вас крепко спит?

- Крепко. Не бойтесь, Володя, она никогда не просыпается!

Выходим. Идем Пречистенским бульваром на Москва-реку. Стоим на какой-то набережной (все это как сон) - смотрим на реку... И сейчас, когда пишу, чувствую верхними ребрами камень балюстрады, через которую мы оба, неизвестно почему, страшно перегнулись, чтобы разглядеть:

прошлое? будущее? или сущее, внутри творящееся?

Это была ночь перил, решеток, мостов. Мы все время что-то высматривали и - не высмотрев здесь - переходили на очередную набережную, на очередной мост, точно где-то было определенное место, откуда - нам вдруг все станет ясно во все концы света... А может быть совместно - со всем этим: Москва-рекой, мостами, местами, крестами - прощались? Мнится мне (а может быть, только снится мне), что мы на одном из наших сторожевых постов, подходя к нему, встретили Павлика - отходящего, очевидно тоже и то же ищущего. (В ту Пасхальную ночь 1919 г. вся Москва была на ногах и вся, приблизительно, в тех же местах возле-кремлевских.)

А может быть, друг с другом - прощались? Слов этой ночи, долгой, долгой, долгой, многочасовой и повсеместной - ибо вышли мы в час, а возвращались уже при полном свете позднего весеннего рассвета - слов этой ночи - я не помню. Вся эта ночь была - жест: его ко мне. Акт - его ко мне.

В эту ночь, на одном из тех мест, над одними из тех перил, в тесном плечевом соседстве со мной, им было принято, в нем тверже камня утвердилось решение, стоившее ему жизни. Мне же целой вечности - дружбы, за один час которой я, по слову Аксакова, отдала бы весь остаток угасающих дней...

========

Как это началось? (Ибо сейчас, вопреки тем мостам - начинается.)

Должно быть случайно, счастливым и заранее in den Sternen geschriebenen5 случаем ее прихода - в его приход.

- Как, Володя, вы - здесь? Вы - тоже бываете у Марины? Марина, я ревную! Так вы не одна сидите, когда меня нет?

- А вы, Сонечка, одна сидите, когда вас нет?

- Я! Я - дело пропащее, я со всеми сижу, я так боюсь смерти, что когда никого нет и не может быть - есть такие ужасные часы! - готова к кошке залезть на крышу - чтобы только не одной сидеть: не одной умереть, Марина! Володя, а что вы здесь делаете?

- То же, что вы, Софья Евгеньевна.

- Значит: любите Марину. Потому что я здесь ничего другого не делаю и вообще на свете - не делаю. И делать не намерена. И не намерена, чтобы мне другие - мешали.

- Софья Евгеньевна, я могу уйти. Мне уйти, Марина Ивановна?

- Нет, Володечка.

- А мне уйти? (Сонечка, с вызовом.)

- Нет, Сонечка. (Пауза.) А мне, господа, уйти?

Смех.

- Ну, Марина, сделаем вид, что его нет. Марина! Я к вам от Юры: представьте себе, у него опять начинается флюс!

- Значит, мне опять придется писать ему стихи. Знаете, Сонечка, мои первые стихи к нему:

Beau t?n?breux6, вам грустно, вы больны: Мир неоправдан - зуб болит! Вдоль нежной Раковины щеки - фуляр - как ночь...

- Фу-ляр? Клетчатый? Синий с черным? Это я его ему подарила - еще тогда - это год назад было? Я отлично помню, у меня был нашейный платок - я ужасно люблю нашейные платки, а этот особенно! - и я к нему пришла - а у него флюс - а я обожаю, когда больны! А особенно - когда красивые больны - тогда они добрее... (пауза)... когда леопард совсем издыхает, он страшно добрый: ну, добряк!! - и у него такая ужасно-уродливая повязка - вязаная - нянькина, и я, подумать не успев... Потом - угрызалась: папин фуляр, а у меня от папы - так мало осталось...

- Сонечка, хотите, отберу? И даже выкраду?

- Что` вы, Марина, он теперь его ужасно полюбил: каждый флюс носит!

- Володя, созерцательно: - Флюс - это неинтеллигентная болезнь, Софья Евгеньевна.

- Что-о? Дурак!

- Володя, так же: - Ибо она от запущенного зуба, а запущенные зубы, в наш век...

- Идите вы ко всем чертям: зубным врачам! ?Неинтеллигентная болезнь!? Точно бывают интеллигентные болезни. Болезнь, это судьба: нужно же, чтобы человек от чего-нибудь умер, а то жил бы вечно. Болезнь, это судьба - и всегда, а ваша интеллигентность вчера началась и завтра кончилась, уже сегодня - кончилась, потому что посмотрите, как мы все живем? Марина руками разрывает шкафы красного дерева, чтобы сварить миску пшена. Это - интеллигентно!

- Но Марина Ивановна и разламывая шкафы остается интеллигентным человеком.

- Которым никогда не была. Правда, Марина, что вы никогда не были интеллигентным человеком?

- Никогда. Даже во сне, Сонечка.

- Я так и знала, потому что это все: и стихи, и сама Марина, и синий фонарь, и это чучело лисы - волшебное, а не интеллигентное. ?Интеллигентный человек? - Марина! - это почти такая же глупость, как сказать о ней ?поэтесса?. Какая гадость! О, как вы глупы, Володя, как глупы!!

- Софья Евгеньевна, вы мне только что сказали, что я - дурак, а ?глупы? - меньше, так что вы... разжижаете впечатление.

- А вы - еще сгущаете мою злобу. Потому что я страшно злюсь на вас, на ваше присутствие, чего вы у Марины не видали, вы актер, вам в студии нужно быть...

(Пауза.)

- ...Я не знаю, кто вы для Марины, но - - Марина меня больше любит. Правда, Марина?

(Беру ее ручку и целую.)

- Ну, вот и я говорю - больше. Потому что Марина вам руки никогда не целовала. А если и скажете, что целовала...

(Володя: - Софья Евгеньевна!!)

...то только из жалости, за то, что вы - мужчина, бессловесное существо, неодушевленный предмет, единственный неодушевленный предмет во всей грамматике. Я ведь знаю, как мы вам руки целуем! У Марины об этом раз навсегда сказано: - ?Та-та-та-та... Прости мне эти слезы Убожество мое и божество!? Только - правда, Марина? - сначала божество, а потом - убожество! (Чуть ли не плача.) И Марина вас, если я попрошу, выгонит. Правда, Марина?

Я, целуя другую ручку: - Нет, Сонечка.

- А если не выгонит, то потому, что она вежливая, воспитанная, за границей воспитывалась, но внутренне она вас - уже выгнала, как я только вошла - выгнала. И убирайтесь, пожалуйста, с этого места, это - мое место.

- Сонечка, вы сегодня - настоящий бес!

- А вы думали - я всегда шелковая, бархатная, шоколадная, крэмовая, со всеми - как с вами? Ого!! Вам ведь Вахтанг Леванович говорил, что я - бес? Бес и есть. Во всяком случае бешусь. Володя, вы умеете заводить граммофон?

- Умею, Софья Евгеньевна.

- Заведите, пожалуйста, первое попавшееся, чтобы мне самой себя не слышать.

Первое попавшееся было Ave Maria - Гуно. И тут я своими глазами увидела чудо: музыки над бесом. Потому что та зверская кошка с выпущенными когтями и ощеренной мордочкой, которой с минуты прихода Володи была Сонечка, при первых же звуках исчезла, растворилась сначала в вопросе своих огромных, уже не различающих меня и Володи глаз, и тут же в ответе слез - ну прямо хлынувших: - Господи Боже мой, да что же это такое, да ведь я это знаю, это - рай какой-то.

- Ave Maria, Сонечка!

- Да разве это может быть в граммофоне? Граммофон, я думала это ?Танец апашей? или по крайней мере - танго.

- Это мой граммофон, Сонечка, он все умеет. Володечка, переверните пластинку.

- Оборот пластинки был - ?Не искушай меня без нужды?, Глинки, одна скрипка, без слов, но с явно - явней и полней, произнесенных бы - слышимыми бессмертными баратынскими.

- Марина! Я и это знаю! Это папа играл - когда еще был здоров... Я под это - все раннее детство засыпала! ?Не искушай меня без нужды?... и как чудно, что без нужды, потому что так в жизни не говорят, так только там говорят, где никакой нужды уже ни в чем - нет, - в раю, Марина! И я сейчас сама в раю, Марина, мы все в раю! И лиса в раю, и волчий ковер в раю, и фонарь в раю, и граммофон в раю ..

- А в раю, Софья Евгеньевна, - тихий голос Володи, - нет ревности, и все друг другу простили, потому что увидели, что и прощать-то нечего было, потому что - вины не было... И нет местничества: все на своем. А теперь я, Марина Ивановна, пойду.

Сонечка в слезах: - Нет, нет, Володя, ни за что, разве можно уходить - после такой музыки, одному - после такой музыки, от Марины - после такой музыки... (Пауза, еле слышно) - От меня...

...Я в жизни себе не прощу - своего нынешнего поведения! Потому что я ведь думала, что вы пустой красавец - и туда же к Марине, чтобы она вам писала стихи, а вы бы потом хвастались!

- Марина Ивановна мне не написала ни одной строки. Правда, Марина Ивановна?

- Правда, Володечка.

- Марина! Значит, вы его - не любите?

Я, полушутя: - - Так люблю, что и сказать не могу. Даже в стихах - не могу.