Перекресток волков - Ольга Белоусова

Кроха засопел, заворчал, с треском развернул учебник и принялся что-то зло чиркать в тетради. Я улыбнулся. Эдди тоже частенько спрашивал у меня, зачем ему в лесу математика. Действительно, зачем? Охота на оленя не требует знания интегралов. Тем не менее я довольно успешно находил веские (и — что делало мне честь — постоянно новые) аргументы в пользу получения среднего образования. Не могу утверждать, что ни разу не использовал шантаж или открытую угрозу, но ведь главное — результат. А в результате победа всегда оставалась за мной.

Из кухни доносился полушепот. Было уже далеко за полночь, но я не спал, и, похоже, не я один. Пахло сигаретами и почему-то жареным мясом.

Я вылез из теплой кровати и прошел на кухню.

Они сидели там вдвоем, рыжий, очень похожий на Киса Андрей и темноволосый Марат. Они курили, пили сок и, кажется, вспоминали Киса. Без слез. Не знаю уж, почему, но они не плакали с того самого дня, когда закопали банку с прахом Киса в маленькую ямку на старом кладбище.

— Садись с нами, Ной, — предложил Марат, кивая на стул у окна. Пепельница на столе была заполнена окурками. — Малыш спит?

— Кажется, спит. Достал он меня сегодня, — сказал я.

— Верю, — улыбнулся Андрей. — Уж это-то он хорошо умеет. Извини, что свалили его на тебя…

— Не это страшно, — сказал я, хотя и понимал, что для меня это было страшно вдвойне. Но они нуждались в моей помощи, и я впервые в жизни пошел на поводу у людей. — Ты мне лучше скажи, долго он собирается нам мозги компостировать?

Развернутого ответа на свой вопрос я не ожидал. Но услышать что-нибудь в утешение очень даже хотелось.

— Ты бы поменьше реагировал на его капризы, — посоветовал Марат. — Это всего лишь реакция на смерть Киса. Скоро все вернется в норму, вот увидишь.

Вот вам и все утешение. Я пожал плечами.

— Железным терпением я не обладаю. Скорее наоборот. Так что… если Кроха будет привередничать — схлопочет, вот и весь разговор.

Вообще-то я никогда не бил детей. Но терпение у меня и правда не бесконечное.

Марат собрался было что-то возразить, но потом махнул рукой и, не вставая с места, достал из холодильника очередную банку сока.

— Может, чего покрепче? — спросил Андрей, обращаясь к нам обоим. Я отрицательно качнул головой. Марат зевнул.

— Не-а. Завтра на работу.

— А-а… ну-ну…

Я посмотрел в окно. На улице о чем-то громко спорили. В тишине ночи казалось, что спорщики находятся в соседней комнате. Желтый фонарь светил прямо в стекло, больно слепя глаза. Я отвернулся.

— Я все время думаю о том, как по-дурацки мы расстались, — сказал Андрей, докуривая очередную сигарету.

— Когда? — не понял Марат.

— Когда он уходил…

— Ты о чем, рыжий?

— Мы поспорили, я сказал, чтобы Кис не ходил в лес… а он подумал, что я считаю его трусом. Я-то так не считал! Но он все равно подумал. И ушел. А я теперь уже не смогу объяснить ему… Я думаю, как это жутко… смерть ведь уже никак не изменить… Наверное, не надо говорить друг другу что-то такое… чего потом уже не исправить…

Марат кивнул. За последние дни они стали ближе друг другу. Семья! Неужели Кису надо было умереть, чтобы они почувствовали, что действительно нужны кому-то?..

Я снова посмотрел в окно. Где-то там, за фонарями и рекой, осталась моя собственная семья. Я плохо ушел от них. Поругался с отцом, не попрощался с мамой и братом. Они ждут меня, уверен, но я все еще не могу вернуться. А когда вернусь… повернется ли у меня язык, чтобы попросить прощения?

Марат не спеша поднялся со стула.

— Лирика… все это лирика, рыжий! — он не любил оголять свои чувства. И в каком-то смысле это было правильно. Чувства делали их уязвимыми, а в этом мире уязвимость не была в чести. — Спать пора. Завтра будет тяжелый день.

— У нас теперь каждый день — тяжелый, — вздохнул Андрей. — Я раньше и не думал, что в доме так много держалось на Кисе. Давай сходим завтра на могилу к нему, а? Мне как-то неспокойно…

Кис был ему братом и значил для него несравненно больше, чем для нас всех.

— Давай, — согласился Марат. Потом посмотрел на меня. — Останешься с Крохой, а, Ной? Тебя он хоть как-то слушается…

— Останусь.

Что еще я мог ему ответить? Однажды я уже взял на себя ответственность за жизнь Крохи… С судьбой не спорят, это я усвоил очень, очень давно…

Фонарь мигнул и погас. В кромешной темноте снова, как и в тот день, когда умер Кис, повалил снег. Но теперь он падал красиво, медленно, убаюкивающее.

В эту ночь я снова не смог уснуть.

На девятый день после смерти Киса Андрей принес домой большой пластиковый ящик.

— Это зачем? — поинтересовался Марат.

— Помянуть. Кис любил пиво…

Я не понял, о чем идет речь, но спрашивать не стал.

…Курить я не умел, а спиртное пил впервые в жизни. Странные ощущения. Табак сушил горло, заставляя делать глоток за глотком. Горько и вкусно.

…Марат разливал янтарную жидкость по стаканам… что-то говорил Андрей… что-то о жизни и смерти… извечные скучные темы.

Я смотрел на игру пузырьков за стеклом и снова вспоминал лес. Я тосковал по дому. Тосковал все сильнее. Чувство это было невыносимо болезненным, тяжелым, и я глотал горький напиток, курил и вспоминал…

Ребята пьянели, курили, смеялись, рассказывали какую-то чушь, спорили… В какой-то момент я потерял связь с реальностью. Мой взгляд блуждал по равнинам незнакомых миров, удивительно разных и в то же время удивительно похожих. Небо — то прозрачно-розовое с золотисто-белой ватой облаков, то бездонно-синее, усеянное огромными чужими звездами, то черное, пустое, с одиноким странной формы диском луны, напоминающим глаз волка… Сладкий аромат меда в густом, как этот самый мед, воздухе или холодный ветер, скатившийся вместе со снежной лавиной с верхушек величественных гор… Запахи тысячи времен года одновременно… Проливной дождь, сменяющийся нестерпимо жарким солнцем. И везде, везде лес, тихий и родной, манящий и такой далекий, что хотелось плакать от обиды.

Потом чудесные картины вытеснила дикая головная боль.

— Похмелье, — несколько удивившись, поставил диагноз Андрей. — С чего бы? Мама дорогая, Ной! Ты что, раньше никогда не пил, что ли?

Говорят, Белый Волк не переносил алкоголь… Вот мы и не пьем. Спиртное, как и наркотики, слишком губительны для нас.

Я, конечно, не сказал этого вслух. Вряд ли Андрей по достоинству оценил бы мое откровение. Кроме того, мне казалось, что пиво здесь ни при чем. Просто я видел то, к чему еще не был готов, и теперь расплачивался за кусочек чужой памяти, ставшей внезапно и моей. А уж такое объяснение могло заставить ребят усомниться в моем психическом здоровье. Так что я просто выпил таблетку анальгина, что-то промычал, отказываясь от пива (поможет оно, как же!) и постарался уснуть. Кто-то смилостивился надо мной, потому что в ту ночь мне не снились ни золотые облака, ни традиционный костер. Я был почти счастлив.

За два дня до Нового года Кроха привел к нам Бэмби.

Я тогда вернулся домой очень поздно. Медленно, до щелчка, повернул ключ в замке, приоткрыл дверь… (еще пара сантиметров, и раздастся противный скрип, способный разбудить не только всю квартиру, но и весь подъезд), осторожно протиснулся внутрь… закрыл дверь. Уф-ф! Ну и операция!

В комнате было темно. На кровати малыша кто-то спал. Еще не дойдя до нее, я понял, что это не Кроха. Я не смог толком разглядеть лицо человека, только широкий рубец на правой щеке. Мальчишка засопел во сне, натянул на уши одеяло — у нас было плохо с отоплением. Я вздохнул и, не раздеваясь, упал на свою кровать. Спать хотелось смертельно.

…Все было как всегда — огонь, боль, свет. Я закричал и проснулся. Кто-то тряс меня за плечо.

— Все нормально, — прошептал я. — Это только сон. Все хорошо.

— Сон? — раздался недоверчивый голос. Я открыл глаза.

Рядом, зябко кутаясь в одеяло, сидел мой новый сосед.

— Ты кто? — глупо спросил я, подозревая, что каким-то образом должен сам это знать.

— Бэмби.

Я заставил себя вспомнить, где мы виделись.

— Из больницы, да?

— Да. Твой друг, Кроха, сказал, что у вас можно немножко пожить. Можно?

Квартира была не моей. Так что, мягко говоря, парень обратился не по адресу. О чем я его и уведомил.

— А остальные уже согласились.

— Ну, тогда, конечно, можно.

Очень мило с их стороны интересоваться моим мнением.

— Спасибо. Я… Я остался без жилья.

Я промолчал. Что, интересно, я должен был ему сказать? Впрочем, он и не ждал ответа.

— Тебе приснился кошмар?

Я снял носки, спустил ноги с кровати. Холодный пол успокаивал обожженные во сне ступни.

— Нет.

— Ты метался по кровати и стонал. Удивительно, что весь дом не проснулся.

— Оденься, замерзнешь, — посоветовал я. Это прозвучало, как «не лезь не в свое дело», но Бэмби оказался то ли слишком тупым, то ли слишком упрямым.