Киммерийский закат - Богдан Сушинский

— Вилла «Лазурный берег» — этим все сказано.

— Я всегда был против того, чтобы мои барбосы показывались где-нибудь на побережье Кавказа или Крыма, да еще и нежились в подобных условиях. Стоит вам хоть немного пошиковать таким образом, и черта с два загонишь вас потом в пески-болота… Но, с другой стороны…

— …До полного одичания доводить тоже не стоит, — истолковал его мысль Курбанов. — Будем считать это курсами на выживание в аристократических условиях Запада, или что-то в этом роде.

Полковник недовольно покряхтел, однако спорить не стал.

— «Вилла», говоришь? А что, может сойти. Так и назовем: «Вилла “Лазурный берег”».

«Наверняка продал ему название операции», — решил Курбанов. Он знал пристрастие полковника — превращать в «операцию» любое, даже самое банальное, поручение, причем давать ей при этом эффектное название. Но не осмеивал его страсть, наоборот, пытался делать то же самое, на личном опыте убеждаясь, что, придав любому своему действию форму операции — с названием, четко определенной целью и планом ее достижения,— заставляешь себя мобилизоваться, хоть на какое-то время отрешиться от всего постороннего.

— Тебе там подобрали кое-какую литературу. Для общего, так сказать, развития. Ты ее как можно внимательнее…

— Какую еще литературу? — непонимающе поморщил лоб Курбанов. Ах, да… Черт возьми, он совершенно забыл, что в записке, составленной тем самым женским бисерком, говорится еще и о каких-то подобранных для него книжках. — Обязательно перечитаю. Кстати, кто меня здесь опекает?

Полковник недовольно прокашлялся. Он, конечно, был уверен, что ни одной из соперничающих «контор» телефон этот не прослушивается, тем не менее пытался сохранять профессиональную осторожность.

— Мы, мистер Мешхеди, мы, — проговорил Буров с явным кавказским акцентом, подражая Сталину. — Пока что только мы, если это важно для вас, господин Мешхеди.

— Я не это имел в виду.

— А что же? — слегка встревожился полковник.

— Записка… Женским почерком.

— А… — разочарованно протянул Буров. — Есть там одна. Появится, со временем. Советую вести себя с этой красавицей как можно аккуратнее, другими словами — интеллигентно и нежно. Но, в общем-то, в данной ситуации легкий флирт не возбраняется.

Курбанов хотел поинтересоваться еще и брюнеткой из электрички, но подумал, что уж это Бурову в самом деле может не понравиться. Причем без вариантов — и в том случае, когда окажется, что брюнетку пустил по его следу он сам; и в том, когда выяснится, что он понятия не имеет, о ком речь. Но тогда может насторожиться, решив, что его «агент в консервации» провален, и потребует от него срочно сменить крымский «Лазурный берег» на одну из банальных конспиративных квартир где-нибудь в спальном районе Москвы или Подмосковья.

В последние годы военная разведка буквально состязалась с Управлением внешней разведки госбезопасности за получение из фонда Моссовета все новых и новых явочных квартир. Вся эта история всплыла после того, как в одной из таких кагэбистских конспиративок, принадлежащих, кажется, группе «Дельта», был учинен пьяный дебош. После него-то и выяснилось, что на самом деле конспиративка давно используется чинами кагэбистского спецназа, как подпольный ведомственный бордель. Конечно, у Курбанова были все основания считать, что огромную «помощь» в раздувании конфуза оказали своим коллегам-кагэбистам их извечные соперники — парни из «Аквариума», в отместку за подобные же «услуги». Однако существа дела это не меняло[5].

— Разрешите уточнить: появиться должна только одна эта женщина?

— Не боись, мало тебе не покажется, — скабрезно прогоготал полковник. — Однако хватит об этом, — вдруг всполошился он, очевидно, как и Курбанов, вспомнив, что самой пикантной деталью скандала с кагэбистскими конспиративками стало использование в них, наряду с девицами из самого спецназа — что им легко простилось бы — профессиональных валютных проституток, проходящих по досье, как завербованные кагэбистами «агенты-информаторы». Отзвуки этого скандала докатились тогда до самых высоких кабинетов. — Как там обстановка вокруг тебя?

— Пока все чисто.

— Это главное. И еще, учти: на «суверенных» территориях мы со своими коллегами из других контор начинаем работать сообща, во всяком случае, кое-какие виды на это уже имеются. Особенно в том деле, в котором ты непосредственно будешь задействован. Тем более что находишься ты уже, по существу, в дружественной нам, россиянам, стране. Словом, попрошу без «стриптиза».

— Это… понятно.

— Крым, август… Завидую.

— Хотя ничего, кроме стен своего обиталища, я пока что не видел!

— Не оправдывайся. Какой там, говоришь, у тебя «берег»?

— «Лазурный».

— Везет же, черт возьми! — на мечтательной ноте завершил их разговор полковник. — «Лазурный берег» им подавай. Скоро будет вам, фантазерам-поминальникам, и Крым, и Сочи…где-нибудь в юго-восточных джунглях!

Положив трубку, Курбанов вернулся на кухню и, достав из бара бутылку вина, решил отметить сразу две приятные новости. Во-первых, у него хватило ума не вспугнуть полковника излишними подозрениями и зарезервировать виллу за собой по крайней мере недели на две. Вторая, еще более утешающая, — на операции, в которой он задействован, сходятся интересы Главного разведуправления Генштаба армии и Первого главного управления КГБ. Это вселяло кое-какую уверенность, особенно, учитывая, что характер задания все еще остается неясным.

Виктор прекрасно знал, как «неуютно» было работать в собственной стране парням из армейской разведки, если приходилось наступать на хвост внешней разведке Госбезопасности. Милицейские спецназовцы, да и вообще чины из МВД, давно проверили это на себе, когда пытались проникнуть в те сферы, проникать в которые им не положено. То у них вдруг начинали исчезать портфели со сверхсек­ретными документами; то наиболее дотошные следователи попадали под колеса электричек; а еще у милицейских генералов неожиданно обнаруживались сейфы, набитые валютой, и подвалы, набитые конфискованным у всевозможных деляг тряпьем…

«Вот видишь, как разлагающе действует на тебя сама атмосфера крымской виллы; возможность хоть немного пожить с апломбом. Вот тебе и тест на “выживание в роскоши”. Оказывается, пройти его не легче, нежели стажировку на выживание где-нибудь в сибирских лесах или в болотах дельты Меконга».

17

Поначалу Вежинов как будто бы направился к двери вместе с остальными. Но это был лишь хитрый маневр. Благоразумно выждав, пока соратники по партии оставят кабинет, он прикрыл за ними дверь и вернулся к Русакову.

— Так как же все это понимать, Владимир Андреевич?

— Что именно? — снисходительно ухмыляясь, поинтересовался генсек-президент.

— Теперь мы одни, поэтому можем поговорить спокойно и откровенно. — Задержавшегося у двери полковника Бурова «отпетый идеолог» в расчет, очевидно, не принимал.

Президент переложил с места на место лежавшую на столе стопку аккуратно сложенных бумажек и, слегка приподняв глаза, посмотрел на дверь и на все еще стоявшего возле нее, как дворцовый гвардеец у королевской спальни, полковника.

Начальник охраны намек понял и тотчас же вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

«Уже одним присутствием на этом сборище ты свое имя увековечил», — вдруг сказал себе полковник, возможно, впервые в жизни по-настоящему задумавшись над тем, что ведь сама судьба подталкивает его к решительным действиям. Как в свое время, в такие же часы смуты державной, подталкивала к этому безвестного офицера-артиллериста Бонапарта.

При зачислении в охрану резиденции главы государства Бурову жестко указали на то, что он должен оставаться невидимым, но вездесущим, ответственным не только за жизнь Президента, но и за судьбу страны, до гробовой доски обрекая себя при этом на безымянность. А еще намекнули, что офицера президентской охраны, который решится на какие-либо мемуары, зарывают в землю вместе с его мемуарами, как правило, ненаписанными. Однако армейских генералов и партийный бонз подобные запреты не касались, поэтому кто-то из них обязательно разродится своими воспоминаниями. И тут уж от него, Бурова, зависит, каким он сможет предстать перед потомками.

— Но у вас же есть под рукой вице-президент страны, — едва слышно, и как бы между прочим, проговорил Русаков, убедившись, что теперь они с Вежиновым в самом деле остались один на один. — Очень уместно кто-то из вас упоминал здесь о Ненашеве.

— Да это же!.. Кто такой Ненашев? Кто его всерьез воспримет в такое время?

— Не будем сейчас о его личных качествах, — предостерегающе поднял руку Русаков. — Это вопрос не сегодняшней повестки. Но формально я пока еще в отпуске. Что вам мешает решать кое-какие вопросы с ним?