Киммерийский закат - Богдан Сушинский

В какое-то мгновение Бурову показалось, что генсек-президент вот-вот прервет увещевания этого «сборища путчистов» и потребует от него, как офицера личной охраны, оградить его от присутствия в резиденции людей, которых он сюда не приглашал.

Начальнику управления охраны КГБ генералу Цеханову, очевидно, почудилось то же самое; он даже приподнялся, чтобы приказать полковнику выйти, но в последнее мгновение не решился: вдруг не подчинится? И потом, это ведь начальник охраны резиденции, а значит, за полковника может вступиться Президент. Тем более что совершенно не чешется генерал-майор Ротмистров, который непосредственно курирует охрану «объекта Заря», а посему обязан был проследить, чтобы полковник ни при каких обстоятельствах в кабинет Президента в эти минуты не попал.

Так уж случилось, что в спешке все они, «москвичи», как-то прозевали Бурова, не придали значения его неспрогнозированной активности. А как же он мешал им теперь вести переговоры, придавая генсек-президенту, пусть иллюзорную, но все-таки уверенность в себе; сотворяя для него ощущение контроля над ситуацией!

— Это ведь не так просто: взять и объявить… — набрался тем временем решительности Президент, — что, дескать, «действие Конституции СССР восстанавливается на всей территории бывшего Советского Союза». Вопрос: как восстановить эту саму территорию, когда республики успели пообъявлять суверенитеты? — принялся убеждать их всех. — Вы же понимаете, что процесс этот уже пошел, и вторгаться в него чревато… К тому же должно быть согласие верховных советов республик. Это же судьбоносные решения. А как мы объясним происходящее высшим должностным лицам Украины, Белоруссии, Казахстана?.. Почему принимали решение, не посоветовавшись с ними?

— Да некогда сейчас заниматься этим, Владимир Андреевич! — еле сдерживал себя Вежинов, нервно посматривая при этом на часы, словно вопрос о введении чрезвычайного положения уже лимитируется минутами.

— Поймите же вы, — парировал Русаков, — что так нельзя поступать! Не то время, не та ситуация в стране. Своей напористостью вы все погубите. Все, чего мы достигли. Не забывайте, что мы находимся накануне подписания союзного договора, который должен восприниматься, как гарантия центра в деле перестройки всех республиканских институтов власти! И процесс этот уже пошел…

— Интересно, каким это образом мы способны «все погубить»?! — вновь ожил Банников, демонстративно пожимая плечами.

— Когда и так все давно погублено, — проворчал Вежинов.

— Наведем порядок в центре и в республиках, — продолжил генерал армии, — потом и договор подпишут. Куда они денутся, эти националы? Все, как одна, республики — в «суверенные» подались, мать их!.. Ничего, рано или поздно, всех назад в Союз загоним!

— Ну что значит «загоним», генерал? — поморщился Дробин.

— А то и значит! Заартачатся — прижмем. Кстати, все по тем же советским законам прижмем, которых пока что никто не отменял. Пора учить их, как родину любить.

Наступила минутная пауза. Русаков сделал вид, что вновь погрузился в чтение документа, но присутствующие понимали: это всего лишь дипломатический тайм-аут, генсек-президент опять тянет время. «На что надеется? — нервно переглядывались они. — Не подпишет он, подпишут за него, хотя бы тот же вице-президент, — зло кряхтели генералы. — Или же это будет коллективное решение некоего «Комитета по спасению Отечества», — решительно посапывали гражданские чины. А все вместе нетерпеливо покашливали да раздраженно переглядывались, всячески пытаясь поторопить Президента.

— Так что будем делать, Владимир Андреевич? — тоном следователя НКВД поинтересовался Вежинов, давая понять, что терпение их не безгранично. — Решимся наконец подписывать наш общий документ или опять примемся полемизировать?

— Как хотите, Игорь Семенович, но подписывать этот документ я не стану. И вообще почему этими вопросами занимаетесь вы? — обвел он всех присутствующих слегка растерянным, но все же довольно жестким взглядом.

— А кому еще заниматься?! — изумился первый заместитель председателя Госкомитета по обороне Вальяжнин. — Кто-то же должен ложиться на амбразуру.

— На какую еще «амбразуру»?! Вам что, неизвестно, что для принятия подобных решений существуют высшие органы и высшие должностные лица страны? Законно избранные, действующие на основе конституции. Без них я ни в коем случае не стану подписывать это, — пренебрежительно отодвинул он текст указа.

— Ах, ты не станешь подписывать?! — хищно ухмыльнулся генерал Банников, по-солдафонски переходя на «ты». — Мы еще должны уговаривать тебя?! К черту! В отставку! Ты ж посмотри: погубил, проср… страну, и еще сидит здесь, выкаблучивается, мать твою!..

— Генерал, генерал… — поморщился Вежинов, понимая, что перепалка зашла слишком далеко, но в то же время, по сути, поддерживая «дух и букву» требования главкома.

…И вот тут полковник Буров весь напрягся, как пес, рвущий поводок. Он ждал приказа генсек-президента или хотя бы обращения с просьбой оградить его от оскорблений. Теперь уже для него как офицера охраны, офицера армейской разведки не существовало ни высоких чинов, ни мелочных сомнений.

В глубине души полковник прекрасно понимал возмущение генералов и прочих пришлых «товарищей», которые не могли и дальше наблюдать, как на их глазах и при их преступном безучастии рушится огромная империя. Но понимал и Президента, осознающего, что вслед за «чрезвычайкой» на улицах Москвы, Киева, Вильнюса, Риги неминуемо появятся танки и десантники, а значит, воспылает гражданская война.

Ему вдруг вспомнилась недавно вычитанная в книге о последних днях Российской империи сцена отречения — где-то в поезде, на какой-то железнодорожной станции, в тупике — императора Николая II. Один из свидетелей этого «судьбоносного» акта с презрением и осуждением писал потом, что император отрекся от трона империи с таким безразличием, словно передавал командование эскадроном. Так вот, сейчас, по мнению полковника, происходило нечто подобное. Окружение генсек-президента требовало от него отречься от президентского «престола», как все от того же пресловутого «эскадрона». А потому Буров по-прежнему ждал приказа, моля при этом Господа, чтобы его так и не последовало.

— Что «генерал», что «генерал»?! — разыгрывалась тем временем на крымских берегах имперско-эскадронная драма, с главкомом Сухопутных войск в главной роли. — Не хрен ему здесь поучать нас! Пусть подает в отставку, и все тут!

— Вы… как со мной разговариваете?! Что вы тут позволяете себе? Вы… вы — знаете кто? — слегка привстал Президент. — Вы — мудаки! Вы поняли меня?! Вы — мудаки!

От неожиданности все приподнялись со своих мест и ошалело смотрели на Русакова. Что ни говори, а «мудаки» из уст генсек-президента — это было так глубоко по-русски, так любой «загадочной русской душе» понятно и доступно! И вообще — в стиле все той же, изысканно русской, «туфлей по трибуне ООН», дипломатии.

— То-ва-рищ Президент, — увещевающе начал было Вежинов, однако в этот раз перехватить инициативу хозяин резиденции ему не позволил, прекрасно понимая, что аргументы «московских товарищей» исчерпаны. Как исчерпаны и средства воздействия на него. А значит, самое время дожать путчистов, добиваясь решительного перелома в переговорах. «Вот именно, путчистов!» — ухватился Президент за это определение.

— Повторяю для тех, кто не расслышал: вы — мудаки… И разговаривать с вами на эту тему я не собираюсь. Все, не смею вас задерживать. Я намерен завтра же вернуться в Москву, и тогда уж мы рассмотрим ваши действия на заседании Политбюро, на Президиуме Верховного Совета, словом, будем делать выводы…

— Он, видите ли, намерен вернуться в Москву! — саркастически изумился Банников. — Нет, вы видели такое?! Слушай, ты… — Восстал он во весь свой громадный рост. — Ты или сейчас же напишешь заявление об уходе в отставку, или же мы тебя!..

— Полковник Буров, — даже не ужаснувшись натиску генерала, а как-то совершенно непроизвольно, в каком-то инстинктивном порыве, обратился к начальнику охраны Русаков.

— Я, товарищ Президент, — тотчас же отозвался офицер.

— Проводите товарищей до ворот резиденции.

— Это ж кого и куда «проводите»?! — громыхал басом Банников. — Что значит: «проводите»? Кого это он собирается выпроваживать?! — обратился главком за поддержкой к своим единомышленникам, стараясь игнорировать при этом порыв самого полковника. — Нам еще договорить надо, иначе какого хрена нужно было тащиться сюда из самой Москвы?!

13

Положив трубку, Корягин тяжелым взглядом прошелся по министру обороны и министру внутренних дел.

Он не торопился. Да и министры приучены были терпеливо ждать. Когда в Стране Советов советы начинает давать сам шеф КГБ, лучший совет, который можно было дать этой стране — это многотерпимо проникаться его муд­ростью. И министров это касалось в первую очередь.