Афёра - Владимир Силкин

Обычно в разгар сезона, то есть в июле и в первой половине августа, простых отдыхающих, приезжавших в «Янтарный залив», в «охотничий домик» не селили — корпус держали свободным на случай приезда разного рода начальства: мог пожаловать на выходные кто-нибудь из местных боссов, а то из самой Москвы заявлялась вдруг персона, требовавшая к себе особого внимания. Таких особых корпусов для «больших людей» в пансионате было всего три, и «охотничий домик», хотя и не считался из них самым лучшим, не был и самым плохим — в общем, отдыхающие бонзы были им довольны.

Паша Гостенин, очевидно, принадлежал к таким людям, для которых поселиться в корпусе номер семнадцать не составляло проблемы — он ещё только выезжал из Москвы, а апартаменты уже готовились к приёму, и это в самое напряжённое для пансионата время, когда отдыхающих селили чуть ли не в бильярдных. Но Макарова, честно признаться, мало интересовала морально-этическая сторона дела и то, каким же должен быть пост отца погибшего, если ему удавалось два года подряд абонировать для сына целый корпус, хранимый администрацией как зеница ока для приезжего начальства. Макаров пришёл в «охотничий домик» совсем не для того, чтобы выяснять, почему Гостенин жил здесь один, а теперь, в связи с близящимся окончанием сезона, — целых пять семей с детьми. Алексей хотел расспросить обслуживающий персонал «охотничьего домика» о том, кто бывал в гостях у Павла; когда и с кем его видели в день гибели; с кем он ушёл из корпуса, а также о том, как вообще персонал корпуса относится к официальной версии, по которой их постоялец утонул без посторонней «помощи».

В общем, все вопросы были достаточно безобидными, однако разговор с дежурной медсестрой откровенно разочаровал. Женщина оказалась из тех, кто не может сказать что-либо сверх того, что принято называть официальной точкой зрения. Яркая брюнетка, зачем-то покрашенная в нелепый соломенно-жёлтый цвет, рассмотрев предъявленный Алексеем документ детектива страховой фирмы, сказала только, что Гостенин жил тихо, порядка никогда не нарушал и если водил к себе гостей, то она за ними не присматривала — мол, нынче у нас полная свобода, и каждый, если он не нарушает порядка и не ущемляет права соседей на отдых, волен заниматься тем, чем ему вздумается. Относительно полной свободы Макаров, естественно, ей не поверил. Он предпринял титанические усилия, чтобы разговорить женщину, подарил припасённую шоколадку, вспомнил несколько анекдотов и слухи, которые якобы ходили об утопленнике по городу, но все было бесполезно. Как бы невзначай обронённая вполне, впрочем, доброжелательно отнёсшейся к нему медсестрой фраза, что работу в их городе найти трудно и потому даже не самая завидная должность дежурной медсёстры является желанной для многих, — эта фраза окончательно расставила все по своим местам, вынудив Макарова отказаться от бесплодных попыток убедить женщину поделиться с ним своими наблюдениями.

Сохранить надежду что-либо выведать помогли лишь слова, сказанные дежурной по корпусу в самом конце их беседы. «Я-то сама в тот день, когда погиб интересующий вас молодой человек, не дежурила, не моя была смена; но тут где-то ходит уборщица, Вера Васильевна, они две у нас посменно работают — дневная и ночная, — вы уж лучше, если вам очень надо что-то узнать, спросите у неё».

15

На то, чтобы отыскать дневную уборщицу корпуса номер семнадцать, много времени не потребовалось. Макаров даже не успел задуматься над тем, где поискать её, по какой из многочисленных лесенок подняться, когда увидел мелькнувший впереди силуэт грузной женщины в белом халате. Она прошла по коридору мимо большого, устланного коврами холла с кожаными креслами и диванами, отделявшего комнату дежурной медсёстры от остальных, и скрылась из виду. Макаров решил, что женщина вышла на улицу, и поспешил следом. Действительно, с крыльца он сразу увидел её, развешивавшую в углу двора, на невысоком заборе, коврики.

— Добрый день, — поздоровался Алексей с высокой пожилой женщиной крестьянской наружности, мельком вопросительно взглянувшей на него через плечо, но не прекратившей работать. — Я бы хотел поговорить с вами, если не возражаете.

— Здравствуйте, — вежливо отозвалась женщина, — минутку, я сейчас закончу. Подождите, если не очень торопитесь, на лавочке.

— Что вы хотели? — спросила она, обметя веником развешанные на заборе пять или шесть ковриков и приблизившись к расположившемуся на скамейке у входа в корпус Макарову.

— Я бы хотел немного побеседовать с вами, — сказал Макаров, вставая. — Может быть, вы присядете? — он указал жестом на очень удобную, красивую скамейку под раскидистым деревом, где только что сидел сам.

— Вообще-то у меня работы много, — ответила женщина, — но если ненадолго… — она со вздохом опустилась на сиденье. — Ноги устают, — пожаловалась, глядя на Алексея снизу вверх спокойными голубыми глазами, — семь километров каждый день пешком хожу сюда, от деревни-то. Сейчас ещё ничего, сухо, а осенью, когда дожди, или. зимой — тяжело, годы…

— Семь километров пешком каждый день! — восхищённо повторил Алексей. — И ещё потом целый день работаете?.. Ну, я вам скажу! Тут и у молодого-то ноги заболят. — Он смотрел на пожилую женщину с добрым, простым лицом, не в силах скрыть изумления.

— А что молодёжь-то сегодня?! Слабые нынче молодые, нездоровые все, — посетовала женщина. — Мы — другое, совсем другое дело были.

— Да уж, — согласился Макаров, найдя в словах женщины удобный повод, чтобы перейти к интересующему его вопросу. — И нашему поколению далеко до вас, а уж теперешним-то… Плавать даже и то толком никто не умеет — мы, помню, бывало, только весна придёт — уж сезон открываем, и до самой осени целыми днями из воды не вылезали.

— Было время, — подтвердила женщина, внимательно глядя на Алексея и, очевидно, ожидая, когда же он перейдёт к делу, ради которого звал. Но тот, как ни в чем не бывало, развивал понравившуюся тему.

— Вот и у вас тут, говорят, молодой человек недавно утонул, кажется, из этого корпуса?.. Я как услышал, сначала ушам не поверил, — притворно развёл руками Макаров, — тут у берега-то мелко совсем — тонуть негде, да и народу у моря небось целый день полно… Плавать он не умел, что ли? А если так, какого черта в воду полез?

Женщина устало махнула рукой.

— Это вы просто не все знаете, — отозвалась она. — Я лично удивляюсь другому: как этот парень раньше в такую историю не угодил?..

— Не понял, — удивлённо посмотрел на неё Алексей, — вот теперь точно ничего не понимаю.

Уборщица грустно усмехнулась.

— Досталось нам тут с ним хлопот. Он ведь второй год приезжает, и нет бы, как все остальные люди, лечиться, загорать и купаться… Куда там!.. — она всплеснула руками.

— Неужели не ходил купаться и загорать?.. Хотя, говорят, он плавать не умел, — сказал Макаров.

— Да не в этом дело, умел он плавать или нет, — возразила уборщица. — Он вообще бог знает чем занимался: где ему купаться и загорать было, когда он целые ночи с дружками да женщинами — карты, водка, сами понимаете…

— Где же он друзей себе нашёл таких неутомимых, желающих вместо всей этой красоты… — Алексей мазнул рукой в ту сторону, где под обрывом, за деревьями шумело море. — В карты-то можно где угодно играть, а тут такая красота, море, день жалко терять, не то что…

— Да уж находят, видно, они друг друга, — качнула головой женщина и поправила пучок туго стянутых на затылке волос. — Да и скажу прямо, не много, видно, таких дураков. Одни и те же у него собирались, и в прошлом году, и теперь…

— Да что вы говорите, как же они в одно время ухитрялись приезжать, путёвки-то к вам в пансионат не достанешь?..

— Ну, для нашего Паши проблемы не было, — ответила женщина, — у него родители большие люди, из Москвы, недаром он здесь, как почётный гость, один жил.

— Да что вы говорите?! — простодушно изумился Алексей. — Ну, ладно, это он, а другие-то как же?

— А другие что… Один, пожилой такой, приличный мужчина, седой, весёлый всегда, похоже, тоже важная шишка, при деньгах больших… — внезапно женщина поджала губы, и Макаров подумал, что, кажется, «солидный мужчина» иногда баловал гостинцем и её, а она вот случайно проговорилась. — В общем, он чаще других к Паше ходил, почти каждый день они наверху запирались, то с женщинами, то в карты играли… Он с ним вместе и ушёл в тот самый вечер, когда Паша утонул, и ещё девушка была, местная… Девчонка ещё, лет восемнадцать, работает где-то здесь. У них женщины и другие были, но не так, на одну-две ночи, а эту я ещё в прошлом году здесь видела. (Макаров напряжённо слушал слова уборщицы. Сначала он решил было, что все сошлось одно к одному и женщина, которая бывала в «охотничьем доме», — Элина или Элла, как там правильно, — но потом сообразил, что её уж никак нельзя назвать девчонкой…) Не знаю уж, какой у молодой девицы к этим гулякам мог быть интерес, или у них к ней и как они её между собой делили… Я этого не понимаю и понимать не хочу, но в тот вечер они тоже там втроём выпивали. Часов в шесть вечера прошли наверх (студент комнаты на втором этаже занимал, как все бессемейные гости), и седой нёс «дипломат», а у Паши в руках были две бутылки водки. Потом Катя, моя сменщица, ночью убирала, говорит, две пустые водочные бутылки выбросила, от импортной водки — такие у нас не принимают, и ещё бутылок семь от импортного пива… — Женщина вздохнула и замолчала.