Темный княжич - Сергей Плотников

Через несколько минут я пришел в себя достаточно, чтобы начать обращать внимание на окружающий пейзаж: стены замка за хвостами неторопливо рысящих (кажется, так правильно говорить?) по дороге лошадей медленно уменьшались, зато спереди, за пройденной стеной лесополосы, сплошь состоящей из деревьев вроде ив, появились первые поля. Зеленые, разумеется, – до времени сбора урожая было еще далеко. Поля небольшие – не гигантские квадраты и прямоугольники от дороги и до темной полоски у горизонта, как я привык по Подмосковью, а этакие квадратики высоких темно-зеленых злаков, перемежающиеся разнотравьем, над которыми густо гудели насекомые-медосборщики, и зоны, засеянные самым обычным горохом, легко узнанным мною по характерным стручкам. Вся эта пастораль отклика в доставшейся от Леона памяти никакого не вызвала, ведьма-донор тоже, похоже, зналась только с дикорастущими растениями, зато я сам, внезапно для себя, вспомнил словечко «трехполье». Вроде этот термин означает чередование высадки растений и неиспользование в дальнейшем этой земли еще два года, причем один раз её распахивают и не засевают, а другой – вообще не трогают… эээ, откуда я это вообще знаю-то? Что-то такое… да это же из школьного учебника за седьмой класс по истории!

Я попытался припомнить, при каких обстоятельствах прочел столь сильно запавшую мне в голову фразу, разматывая виртуальный клубок воспоминаний о детстве, и неожиданно для себя нашел больше, чем рассчитывал. То ли перенос так перетряхнул информацию, то ли дело было в детском теле, но я буквально нырнул в собственную юность: уроки, на которых то безудержно хотелось провалиться сквозь пол от скуки, то безумно интересные – вот так, без полутонов, продленка и дом, родители, два волнистых попугайчика, жившие у в большой комнате и оравшие, едва взойдет солнце, на всю квартиру… А вот и более раннее детство: детский сад-«коробка» с уродскими серыми стенами, который тогда казался мне то ли замком, то ли тюрьмой, и помидоры, что выращивала старенькая даже тогда бабушка на балконе, прожившая половину жизни в деревне и так и не смирившаяся с тем, что «глупые городские» не понимают толк в собственном натуральном хозяйстве… помидоры, кстати, были объедение – но тогда я терпеть их не мог. Как, кстати, и свежий горох в стручках, который потом, уже в пору учебы в универе, покупал прямо с рук у бабок на Киевском вокзале – мыть его, в отличие от подозрительных семечек или липких казинаков сомнительной безопасности, было не надо…

В какой-то момент сознание, устав от образов, «всплыло» к реальности – и я огляделся окрест, что называется, новыми глазами. Пронзительно-голубое небо над головой, яркое солнце, пекущее не хуже родной звезды в летнем зените родной же планеты, все оттенки зелени на покатых холмах – я только теперь понял, что местность окрест замка Кано была похожа на застывшие океанические волны. Боже, я даже горы у горизонта углядел – а ведь их куда лучше было видно из донжона, но Леон намозоливший глаза пейзаж уже давно игнорировал… И ему, и ведьме, казненной княгиней, и сестрице, небрежно страхующей малолетнего главу семьи руками с зажатыми в них поводьями, и редким пейзанам, собирающим, судя по всему, горох, и кавалькаде охраны весь мир казался простым, логичным, даже, скорее, фоновым. Привычно бугрятся под лоснящимися шкурами отличных лошадей тугие мышцы, привычно обжимают ноги сапоги, а тело закрывает одежда – что обращать внимание? Весь мир – фон для мелких повседневных и крупных долговременных проблем, он есть и он – данность… для всех, кроме меня. Потому что для меня этот мир – ВТОРОЙ. И потому, что для ребенка пяти лет мир и должен выглядеть как непознанная разноцветная шкатулка, которую хочется вертеть в руках и рассматривать, и нельзя пробовать на зуб только потому, что мама запретила…

Я огляделся вокруг, вдохнув воздух полной грудью, – не ароматный ковер, как это любят писать авторы романов, – от лошадей разило далеко не розами, да и поля, наверное, тоже удобряли. Но воздух был… настоящий. Как настоящей была мелкая каменная крошка чуть крупнее песка, составлявшая верхнюю часть дорожного полотна, далекие и близкие деревья, люди и животные рядом и вдалеке. Миг «единения с миром» постепенно проходил – в этот раз меня не «вштырило» так жестко, до потери контроля над собой, как в первый день «по прибытии», но при этом – «накрыло» гораздо мощнее. И, самое главное – я одновременно вспомнил себя-ребенка, себя, оставленного «во вчера» много лет назад, не теряя себя «сегодня» – почти тридцатилетнего «взрослого дядю», честно заработавшего ожогами о реальность изрядно циничный взгляд на жизнь. Я – князь, ну почти? Да. Но я и ребенок. Буду пытаться вести себя как взрослый – это как минимум будет смешно: народ в княжестве – это вам не ближайшие слуги, чуть ли не члены семьи по категории бывших пиратов, готовые смотреть не на рост и ширину плеч, а на самого человека. То, что я решил «других посмотреть и себя показать» (точнее, мне об этой необходимости мягко намекнула княгиня), – правильно, но вот то, что я планировал из себя попытаться «строить князя» – идиотизм высшей пробы. Подумать только – еще полчаса назад меня, как и Лео раньше, столкнувшись с жизнью за пределами внутренних покоев, весь исстрадался, как иглой в зад уколотый: на лошадь, видите ли, не могу подняться, а воины из дружины на моем фоне вообще чудо-богатыри, причем мне до таких пропорций так и так не дорасти. Идиот! Я – это я. Собой быть нужно – и воспринимать себя объективно! Какое счастье, что мать меня выпихнула из-за стен – представляю, какое мнение обо мне увезли бы гости и послы от соседей! Местные аристократы – они простые, и не двойные-лживые, как придворные какого-нибудь короля, сами не далеко ушли от своих подданных: это я еще по матери и по сестрам уяснил. А, значит, самое время потренироваться «на кошках». Кстати, вот уже виднеется среди полей и деревня: одно из двух сел рядом с родовым гнездом Кано. Только бы, наоборот, не перегнуть палку, – а то энтузиазм так и грозит перехлестнуть через край, а пустых коридоров «на побегать» как назло нет.

23

Деревня… Лично у меня поселение пейзан вызвало одновременно дежавю и когнитивный диссонанс – одним своим видом. Крыши большей части строений, двускатные, сходились под прямым, а то и острым углом – это я заметил в первую очередь, стоило нашему отряду подъехать чуть ближе. На скатах кровли нескольких строений рыжела черепица, но большая часть домов щеголяла уже знакомой черной застывшей то ли смолой, то ли, натурально, гудроном – этой штукой были залиты крыши внутризамковых строений, верхняя часть стен и обзорные площадки башен. Из-за этого беленые стены, рассеченные диагональными деревянными балками, отчаянно напоминавшие архитектуру Германии, не вызывали чистого «я где-то это уже видел», а, наоборот, будили чувство подвоха: «что-то тут не так». Чувство это, раз появившись, по мере приближения к постройкам только крепло: глаз отмечал все новые детали, а мозг, получивший недавно эмоциональную встряску, немедленно пытался увязать увиденное… получалось не очень. Дома оказались натыканы на вершине очередного пологого холма – причем именно натыканы, никаких там тебе улиц. Условно можно было проследить самые популярные пути движения местного населения – утоптанные до каменной твердости тропинки, вокруг же, не считая небольших огородиков прямо у стен каждого строения, властвовала трава. Регулярно косимая, судя по длине. Дорога, как река, вливалась в деревню, растекаясь по центру широкой лужей «озера»-площади – все тот же мелкий битый камень, не песок, но близко. На площадь же выходили крылечки-фасады ближайших домов, и жилищем они служили явно не тем, кто обрабатывает землю.

Первой привлекла внимание корчма с коновязью и навесом, отчаянно напомнила бы мне салун из фильмов про «Дикий Запад», но все «портила» уже ставшая привычной острая крыша и стены в стиле «дойч». Вывески не было. Напротив возвышалось строение, которое я чуть автоматически не обозвал «ратушей» – в стену дома были «встроены» настоящие уличные часы, закрытые плоским стеклом и достаточно большие, чтобы даже плохо видящий человек без труда разглядел стрелки. К дому вело широкое и высокое крыльцо, но, судя по утоптанности, большую часть посетителей занимали задние двери этого… гм, «заведения»? Может, такая церковь? Часы, кстати говоря, поразили меня наособицу – в кабинете матери я уже увидел прибор для измерения времени, но тогда привычно «проскользил» взглядом мимо: больше никаких хронометров нигде не было. Особенно таких вот больших – уличных. Получается, крестьянам нужно знать точное время, а жителям замка нет… что за бред-то? Следующую постройку «общественного назначения», выходящую более скромным фасадом на площадь, для разнообразия умудрились подписать: незнакомое слово было составлено из двух для Леона знакомых: «путь» и «сообщение», так что секунды через три тупления на вывеску я допетрил, что вижу почту. Откуда-то из дремучих глубин подсознания всплыло название «почтовая станция» и почему-то «лететь на почтовых», – но в этот раз источник знаний вспоминаться отказался наотрез. Ладно. Еще три строения – два на правой стороне, с корчмой, и одно на левой, с другой стороны от «ратуши», никак не идентифицировались, и вообще походили на жилые дома… так, а почему мы все еще сидим на лошадях и ничего не делаем?