Психология телесности - Александр Тхостов

В самом общем виде предметность заключается в том, что чувственное содержание относится во-вне сознания. «Особая функция чувственных образов сознания состоит в том, что они придают реальность сознательной картине мира, открывающейся субъекту. Что, иначе говоря, именно благодаря чувственному содержанию сознания мир выступает для субъекта как существующий не в сознании, а вне его сознания – как объективное “поле” и объект его деятельности» (Леонтьев А.Н., 1975, с. 134). Раскрывая содержание понятия «чувственной ткани», А.Н. Леонтьев наряду с чувственным содержанием включил в него и объективированность, «отнесенность», понимаемую как имманентное качество чувственного образа.

Признак отнесенности, как самоочевидный, использовался им, в частности, для критики теории «специфических энергий органов чувств». Крупнейшее недоразумение, по его мнению, «заключается в том, что субъективно переживаемые реакции органов чувств, вызываемые действиями раздражителей, были отождествлены И. Мюллером с ощущениями, входящими в образ внешнего мира. В действительности же никто, конечно, не принимает свечение, возникающее в результате электрического раздражения глаза, за реальный свет, и только Мюнхаузену могла прийти в голову идея поджечь порох на полке ружья искрами, сыплющимися из глаз. Обычно мы совершенно правильно говорим: “потемнело в глазах”, “звенит в ушах” – в глазах, в ушах, а не в комнате, на улице и т. д.» (Леонтьев А.Н., 1975, с. 63).

К сожалению, это недоразумение нельзя отмести так просто. То, что в этих случаях ощущение локализуется таким образом, скорее исключение, чем правило, да к тому же оно является плодом интроспекции. Человеку, у которого никогда не «темнело в глазах», легче ощутить его как изменение обстановки (если это не маловероятно), а в случае же «звона в ушах» можно просто ограничить возможности активных действий (изменения положения головы, угла восприятия звука), как сразу же станет затруднена его правильная локализация. Мир не объективируется автоматически, хотя, действительно, все содержание сознания обладает качеством предметности.

Здесь мы сталкиваемся с одной из наиболее сложных психологических и философских проблем разделения реальности на субъектное и объектное, скрывающего в своей обманчивой простоте и самоочевидности ядерную проблему психологии телесности: что такое тело и какой же части реальности – субъектной или объектной – оно принадлежит. Почему я называю тело моим, что такое не мое тело, почему, если оно мое, оно тем не менее отделяется от меня, и что останется от Я, если меня отделить от моего тела? Для ответа на эти вопросы нам придется углубиться в дебри феноменологии, но, к сожалению, иного пути у нас нет.

Глава 3

Феноменология телесности

3.1. Границы «Я» или «зонд» сознания

Ответ на вопрос что такое «мое тело», с одной стороны, кажется самоочевидным, поскольку каждый может довольно непротиворечиво определить, что является «моим» телом, а что им не является. Но, с другой стороны, пытаясь это сделась, я сразу же сталкиваюсь с довольно сложными вопросами. Как я определяю, что относится ко мне, а что принадлежит миру? Я совпадаю со своим телом, но порой оно отказывается мне подчиняться. Мои волосы и ногти – это часть моего тела? А ампутированная рука? А протез руки? Как ответить на вопрос Н. Винера: является ли искусственная рука механика, пытающегося починить автомобиль, частью механизма, с которым возится механик, или частью механика, занятого починкой? На эти вопросы затруднительно дать внятный ответ, однако лежащее в их основе субъект-объектное членение реальности – одна из самых фундаментальных оппозиций, укоренившихся в мышлении человека нового времени, – образует наиболее ясную и, на первый взгляд, простую интуицию. Я достаточно легко и просто могу сказать, относится какой-либо феномен к иному или не-иному, т. е., другими словами, это Я или не-Я. Каждое совершающееся со мной событие я могу непроблематично квалифицировать как случившееся со мной или сделанное мной. В первом случае я сталкиваюсь с независимыми от меня силами объективного мира, во втором – выступаю автором своего поступка. Граница, проходящая между этими событиями, и есть граница, отделяющая объект от субъекта.

Эта простая и очевидная интуиция сразу же становится запутанной, если мы зададимся несколькими простыми вопросами. Что служит критерием различения этих событий? Устойчива ли эта граница, что ее определяет и как она устанавливается?

Неоднозначность местоположения такой границы может быть продемонстрирована в классическом психологическом феномене зонда (Бор, 1971; Леонтьев А.Н., 1975). Его смысл заключается в том, что человек, использующий для ощупывания объекта зонд, парадоксальным образом локализует свои ощущения не на границе руки и зонда (объективно разделяющей его тело и не его зонд), а на границе зонда и объекта. Ощущение оказывается смещенным, вынесенным за пределы естественного тела в мир внешних вещей. Зонд, включенный в схему тела и подчиненный движению, воспринимается как его продолжение и не объективируется.

А.Н. Леонтьев проницательно отмечал, что локализация объекта в пространстве выражает его отделенность от субъекта: это «очерчивание границ» его независимого от субъекта существования. Границы эти обнаруживаются, как только деятельность субъекта вынуждена подчиниться объекту: «Замечательная особенность рассматриваемого отношения заключается в том, что эта граница проходит как граница между двумя физическими телами: одно из них – оконечность зонда – реализует познавательную, перцептивную деятельность субъекта, другое составляет объект этой деятельности. На границе этих двух материальных вещей и локализуются ощущения, образующие “ткань” субъективного образа объекта: они выступают как сместившиеся на осязающий конец зонда – искусственного дистантрецептора, который образует продолжение руки действующего субъекта» (Леонтьев А.Н., 1975, с. 61–62).

Наиболее важно в этом феномене то, что граница локализации ощущений (т. е. граница между Я и не-Я) прямо зависит от границы автономности/предсказуемости. В случае с зондом, например, ощущение сразу смещается на границу рука/зонд, если зонд начинает двигать не только сам субъект. Движимая другим лицом или неясным механизмом палка, которую я держу в руке, сразу же перестает быть зондом, а становится объектом. То же самое происходит, если мне не известна конфигурация зонда и ожидаемые ощущения не совпадают с действительными.

Феномен зонда позволяет продемонстрировать как минимум два момента субъект-объектной диссоциации. Во-первых, факт подвижности границ субъекта, а во-вторых, универсальный принцип объективации: свое феноменологическое существование явление получает постольку, поскольку обнаруживает свою непрозрачность и упругость. Сознание проявляет себя лишь в столкновении с иным, получая от него «возражение» в попытке его «поглотить» («иное» не может быть предсказано, и именно граница этой независимости есть граница субъект-объектного членения). Все, что оказывается по одну сторону этой границы, есть Я, а то, что лежит по другую, – иное.

Нестабильность границы позволяет изменять содержание объективного мира, и можно создать специальную ситуацию, в которой проявится не существующее в обычных условиях явление. Так, в широко известной иллюзии «глазного яблока» (Джемс, 1901) обнаруживается несуществующее реально движение видимого мира. Под внешней простотой эта иллюзия содержит весьма необычные моменты, которые стоит рассмотреть подробнее. Нажав на глазное яблоко пальцем, мы убеждаемся в нарушении стабильности воспринимаемого объекта в виде его несуществующего движения. Интерес в данном случае это явление представляет потому, что оно связано не просто с движением самого глазного яблока, а именно с его необычным принудительным характером. В норме под воздействием светлой точки, попадающей на периферию сетчатки, глаз тотчас же перемещается на нее, и испытуемый сразу видит ее стабильно локализованной в объективном пространстве. То, что испытуемый не воспринимает вовсе, – это смещение этой точки относительно сетчатки в момент скачка и самого движения глаза. Последние «прозрачны», не объективированы и не существуют для субъекта именно потому, что полностью «предсказаны» и учтены в акте восприятия. Светящаяся же точка объективирована именно потому, что она независима от познающего субъекта. Спонтанное и принудительное движение глазного яблока разнятся только в одном: первое «нормально», поэтому учтено и вписано в картину ожидаемых изменений, и движение стимула относительно сетчатки в этом случае не воспринимается. Последнее же в силу «ненормальности» такого движения не имеет программы ожидаемых изменений, и смещение проекции на сетчатке расценивается как движение самого объекта. Сходный механизм лежит в основе «феномена Гельмгольца»: при парализации глазной мышцы попытка двигать глазами приводит к скачку изображения в том же направлении, в котором переводится взор.