Coi Bono? Повесть о трагедии Гуш Катиф - Михаил Ландбург

– Пропадёшь… – сказал тогда отец.

«А может, отец так не сказал, – засомневался Виктор. – Вряд ли он так сказал… Пива бы сейчас! Холодного пива!»

В крохотном баре было пусто и мрачно; присев на табурет возле стойки, Виктор взглянул на телевизор. Говорили о предстоящем бюджете страны.

«Выключите эту коробку, – попросил Виктор у хозяйки. – Голодные насытятся лишь тогда, когда их накормят».

Хозяйка подняла голову. У неё было лицо озабоченной обезьянки.

«Пожалуйста!» – добавил Виктор. Он считал, что в основе процесса выпивки лежит некое таинство, и делать это следует в полной тиши. «Лишь когда ты один, и никто не мешает, – подумал он, – в конце концов, наступает Праздник. Впрочем, у каждого свой Праздник, как и своё Горе…»

Обезьянка телевизор выключила, и Виктор признательно склонил голову.

В бар вошёл старик с клочковатой бородой и плохо помытой шеей. Он присел на свободный табурет рядом с Виктором и, попросив бокал пива, немедля сообщил:

– Я – крупный писатель!

Виктор повернул голову. Перед ним замерло бледное лицо, напоминающее сморщенную кашу.

– Крупный, – повторил старик, – поверь, что крупный!

– По весу или по росту? – спросил Виктор.

– По существу, – ответил старик.

Не совсем уловив смысл ответа, Виктор спросил ещё:

– Среди живущих или почивших?

– Среди тех и других, – прозвучал ответ.

Стало ясным, что Праздник на время отменяется, и Виктор, торопливо глотнув из кружки, раздражённо проговорил:

– Вы зачем тут?

– Я работаю.

– Здесь?

– Повсюду и ежеминутно…

Виктор протянул авторучку.

– Вот, – сказал он, – не теряйте времени… Пишите!..

Старик терпеливо объяснил:

– Писатель пишет не этой штуковиной, а нутром.

Виктор ручку вернул себе и, сделав над собой усилие, сказал:

– Чёрт с вами, пишите нутром, только займитесь делом.

Писатель беспокойно заёрзал на табурете.

– А чем же я, по-твоему, сейчас занимаюсь?

– Сейчас вы уставились на меня. С какой стати вы меня разглядываете?

– Я всего лишь наблюдаю… – задумчивые глаза писателя покрылись пеленой грусти.

– Не понял!

– Я тебя профессионально, так сказать, обозреваю…

– Что ж, благодарю! – сказал Виктор.

Писатель вздрогнул.

– Благодаришь за что?

Виктор повторил:

– За оказанную мне честь!

– Вот ещё!.. – пробормотал писатель.

– Тогда зачем наставили на меня глаза?

– Просто наблюдаю…

– А нельзя ли наблюдать в другую сторону?

– Можно, конечно, но ведь там тебя нет…

Виктор повернул голову и, убедившись, что в другой стороне его действительно нет, сказал:

– Вам бы за государственной границей наблюдать…

Печаль на щеках писателя перешла в презрительную улыбку, и он, наклонив голову к Виктору, доверительным голосом прошептал:

– Дело в том, что я долгие годы выясняю загадку жизненного пути человека.

– Вот как? – оживился Виктор. – Выяснили?

Старик неторопливо отпил из кружки, и, смахнув с губ приставшую к ним пену, вскинул голову.

– А как же! Этот путь я выразил в поэтической формуле: «От нутра мамы до кладбищенской ямы!» – писатель сделал выжидающую паузу. давая возможность Виктору выразить восторг по поводу сказанного.

– Удивительно ценная формула! – оценил Виктор. – Её потрясающая мысль уводит в необозримую глубину…

– Ну вот, – радостно проговорил писатель и, порывшись в карманах, вдруг вывалил на стойку несколько мятых листов бумаги.

Подбежала обезьянка, решив, видимо, что на стойку выложили денежные купюры, но, убедившись, что это вовсе не деньги, недоумённо посмотрела на разбросанные бумажки и торопливо отошла прочь.

– Вернулась на свою ветку, – шепнул Виктор.

Писателя передёрнула. Его брови высоко вскинулись, а рот приобрёл форму, словно только что отведал немного отравы.

– Ты очень некрасиво себя ведёшь, – пояснил он Виктору. – О женщине так не говорят…

– Она не женщина, – пытался оправдаться Виктор.

– Разве?

– Ещё нет…

– Не понял, – сказал писатель.

– Не вы один… – проговорил Виктор. – Превратившись из человека в обезьянку, она и сама в недоумении от приключившегося с нею ужаса…

Писатель изучающим взглядом посмотрел на женщину, но, видимо, не обнаружив в ней ничего обезьяньего, вернулся к листкам, валявшимся на стойке, и придвинул их к Виктору.

– Моя последняя новелла, – сказал он. – Почитай!

– Прямо сейчас? – спросил Виктор.

– Почему бы нет?

– Сейчас я пью пиво.

– Хочешь сказать, что я тебе не интересен?

Отпив из бокала и тщательно протерев салфеткой губы, Виктор наклонился к писателю, проговорил: «Как-то болтун, докучая своими разговорами философа Аристотеля, спросил: «Я тебя утомил?», на что философ ответил: «Нет, нисколько! Я тебя просто не слушал!»

Торопливо убрав листки в карман, писатель задумчиво посмотрел на Виктора.

– Ты кто такой? – спросил он.

«Не убраться ли в другой бар?», – подумал Виктор, но, вспомнив, что в эти минуты город Беер-Шева разваливается, решил остаться на месте.

– Кто? – повторил писатель.

– Иногда хирург, – Виктор глазами отыскал дверь туалета.

– Как это «иногда»? – удивился писатель.

Вернувшись из туалета, Виктор пояснил:

– Когда мне мешают выпивать, я проделываю несложную, но эффективную операцию по пересадке головы.

– То есть?

– Вам бы лучше об этом не знать, а сидеть и помалкивать.

Писатель помалкивать не умел, а на этот раз предпринял попытку поделиться своей формулой судьбы вселенной.

– Может, сходите к девочкам? – выслушав формулу о вселенной, спросил Виктор.

– Нет, – отозвался писатель, – не сегодня.

– Менструация?

– Как это? – писатель озабоченно опустил глаза и громко икнул.

Виктор развел руками.

– Кто знает, ведь жизнь непредсказуема и непонятна, что…

Писатель кивнул.

– А иногда, наоборот, – продолжил Виктор, – жизнь понятна настолько, что понимать её боязно…

– Боязно!.. – вслух согласился писатель. Больше он не икал.

– Не отчаивайтесь! – сказал Виктор. – Просто скажите себе: «Всё хорошо! Всё замечательно!»

– Сказать себе?

– Ну же!

– Всё замечательно! – взвизгнул писатель.

– Так-то…

И вдруг писатель возмутился:

– Учишь меня лгать?

– Жить!.. – заверил Виктор. – Говорите ещё! Говорите, что вам хорошо!

– Мне чертовски хорошо! – прокричал писатель.

– Лжёте! – сказал Виктор. – Обманывать себя не совестно?

– Совестно…

– Господи, ложь – это так ужасно!.. – сокрушался Виктор. – Зато теперь сможете себе в удовольствие пожить ещё…

– Правда?

– Доказано наукой…

– Какой наукой?

– Общественных и международных отношений…

Писатель жадными губами присосался к бокалу.

– В бар пришли напиваться? – спросил Виктор.

– Бар – это единственное место, где я с удовольствием предаюсь радостным воспоминаниям о годах своей юности…

– Вы уже тогда были алкашом?

– Ну, не то, чтобы… Знаешь, я – прекрасный писатель!

– Знаю, вы говорили.

– Меня публикуют в газете «Глобус», но только там не платят.

– Печально! – заметил Виктор.

– Публикуют и нисколько не платят…Я не кажусь тебе последним идиотом?

– Нет! Во всяком случае, не последним…

– Ты так считаешь?

– Пока человечество окончательно не загнулось, время последнего идиота не наступило…

Писатель поднялся с табурета и пошёл к выходу. Виктор подумал, что теперь сможет, наконец-то, без помех встретить Праздник, но вдруг старый алкаш обернулся и издали проговорил:

– Я вот думаю об Ури Кольмане.

– Кто это? – насторожился Виктор.

– Герой моей будущей повести.

Лицо Виктора изобразило горячий интерес.

– И чем же Ури Кольман займётся в повести?

– Будет пить. Ходить по барам и пить. Целыми сутками пить.

– Страшно деятельный человек Ури Кольман! – отозвался Виктор.

– Писатель вытянул вперёд подбородок; из его глаза брызнул поток света, заряженный значительной дозой энергии.

– Вы тоже страшно деятельный, – сказал Виктор. – И жизнь ваша, словно…

Писатель кивнул головой и напомнил Шекспира: «Жизнь – это театр!»

– Отлично сказано! – одобрил Виктор. – Жаль только, что этот англичанин забыл оставить потомкам полный перечень репертуара из этого театра. Мы бы репетировали…

В задумчивых глазах писателя выступила слезинка.

– «Житейские драмы проходят без репетиций», – произнёс он и, стыдливо смахнув слезинку дрожащим мизинцем, взялся за ручку двери.

«Житейские драмы проходят без репетиций» – Виктор пытался вспомнить, где он эту фразу уже слышал. Не вспомнил. Стал думать о жизни, о Шекспире, о повести, в которой главный герой, алкаш Ури Кольман, а потом вдруг на память пришли горькие слова Оскар Уайльда: «В старые времена книги писали только писатели, а читали все; теперь же книги пишут все, но не читает никто».