Coi Bono? Повесть о трагедии Гуш Катиф - Михаил Ландбург
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Полковник ощутил щемящее чувство горечи; ему вдруг показалось, что никогда прежде такой гнетущей тоски и усталости он не испытывал. Он поспешил сменить тему разговора.
– Как протекало следствие? – спросил он.
– Приятно! – сказал Виктор.
– Что?
– Приятно вспомнить…Следователь оказался человеком трогательно-ласковым; он то и дело называл меня то сладеньким, то родненьким, то как-то ещё в этом роде и, кроме того, он страстно интересовался моим мнением по самому широкому спектру вопросов.
– А суд? Как прошёл суд?
– О, суд!.. Это было великолепное зрелище с удивительно забавными участниками. Особенно удачно потешил всех своей заключительной речью господин судья, который выразил своё глубокое сожаление, заметив, что предварительное следствие и суд потратили на меня слишком много времени, а в конце он пришёл к выводу, что меня следует гнать из зала суда в шею и немедленно. Я же, выслушав оскорбительный по своей форме вердикт, не стал выражать какого-либо неудовольствия, а, наоборот, принял его вполне мужественно.
– Выходит, ты теперь у Анны?
– Мы расстались. То есть, я понял, что к ней у меня чувств больше не осталось. Кроме жалости…
– Разве жалость не чувство?
– Разумеется, чувство, но только если оно касается Отечества…
Полковник помолчал. Потом спросил:
– Пребываешь в одиночестве?
Виктор возразил:
– Никак нет, полковник! У меня есть и ты, и твой колхоз!.. К тому же мы с тобой завтра увидимся…
– Не приезжай…
– Не хочешь меня видеть?
– Не говори глупостей! Просто, я думаю, что всё Это – временно, что Это какое-то недоразумение и бессмыслица…
– Недоразумение?
– И бессмыслица!
– Выходит, ты не веришь в решение правительства лишить вас сути жизни?
– Это недоразумение… И потом, что значит «суть жизни»? Кто мне скажет, в чём она?
– Я!
– Ну, да, кто же ещё, если не ты?..
– А ведь так просто, – заметил Виктор. – Суть жизни в том, что делаем мы, и в том, что делают с нами…
– Вот как?
– Только так!
– Что же собираешься делать ты?
– Я буду не один… Полстраны…
– Полстраны?
– Возможно, что и две трети…
Полковник немного помолчал.
– Конечно: безумие заразительно… – сказал он.
– Ты считаешь, что попытки людей сопротивляться тому, что их, словно баранов, собираются перегонять с одного пастбища на другое – это безумие? «Так, возможно, НАДО…», – ответишь ты. Что ж, допустим, что сегодня Это действительно так надо…Допустим…Только признайся, что ты ощущаешь необходимость спросить у себя: «Кому Это надо? Зачем Это надо? Cui bono?»
Полковник усмехнулся:
– А ты? Ты спрашиваешь себя?
– А как же иначе?
– Зачем, Виктор? Зачем тебе?
– Мои «зачем» могу перечислить…
– Ну-ка, ну-ка…
Виктор перечислил:
«Из чувства порядочности.
Из чувства товарищества.
Из чувства стыда за тех, у кого чувства нет.
Из чувства не быть обманутым.
Из чувства собственного достоинства.
Из чувства…»
– И что окажется в результате? – перебил полковник.
– «Крах всего, кроме чести», – сказал французский король после поражения своей армии.
– Всё-таки крах? Не делай этого, Виктор! Искать себе боль – ни к чему…
– Боль не ищут, а ощущают или испытывают, – сказал Виктор, – и, кроме того, нас ничто так не приближает к Истине, как испытание болью…
– Приближает к Истине? – переспросил полковник. – Но ведь Истина – она разная…
– Боль тоже. Однажды малышу разбили на улице нос, а потом, дома, дедушка объяснял ему: «Если толкаешь ты, то тогда не толкают тебя». Мудро, да? А другой мудрец заметил, что ««боль, которую воображаешь себе, непереносима, а та, которую действительно чувствуешь, почти всегда терпима».
– Которая из них твоя? – спросил полковник. – Воображаемая или терпимая?
Виктор не ответил.
– Виктор? – пытаясь убедиться, что племянник ещё на связи, полковник плотнее приложил к телефонной трубке ухо. – Меня учили, что мудрость – в золотой середине…
– Кто учил?
– Жизнь…
– Нет, дядя, если бы середина была золотой, люди давно бы её растащили… Пора изменить мир…
– Ты знаешь как?..
– Идею вынашиваю…
– Ну, да, ведь ты философ, мыслитель…
– Мир изменится, если в нём изменить людей; отсюда вытекает следующая мысль: людей сможет изменить лишь качественно новая, добротная людская сперма. Лучше бы учёные тратили время не на поиски заменителей нефти, а на открытие новых залежей спермы… Да, человечество спасётся, когда удастся обнаружить в этом продукте совершенно иной состав, понимаешь?
Полковник молчал.
– Что скажешь? – спросил Виктор.
Полковник осторожно сказал:
– Это всё, о чём ты мечтаешь?
– Нет! Ещё я хотел бы встретиться с Христофором Колумбом. «Тебе это надо было?» – спросил бы я у Колумба об его открытии.
– Отлично! – весело проговорил полковник. – Представляю себе, чтобы тебе Колумб ответил…
– Не то, что думаешь ты!..
– Не то?
– Не то!
– Что же?
– Этот парень сказал бы: «Сожалеть о случившемся тогда несчастье – уже поздно…»
– А ты бы что?
– Чтобы утешить путешественника, я сказал бы: «Ну, да ладно уж, чего теперь горевать!..»
Совсем развеселившись, полковник спросил:
– А он бы что?
– Растроганный словами утешения, Колумб обнял бы меня.
– А ты бы что?
– А я, растроганный его объятием, спросил бы, не может ли моя страна сделать что-либо для страны, вобравшей в себя образцы одновременно и великих ценностей, и густой смеси холодного лицемерия?
– А он бы что?
– О, ну что ты! – ответил бы Христофор Колумб. – Твоё государство и так уж достаточно из кожи вон лезет, чтобы прислужить…
– А ты бы что?
– Стараемся, а как же нам иначе!.. – сказал бы я, и тогда бы мы зашли в бар выпить по кружке пива.
В баре мы бы выпили по две кружки пива, и я рассказал бы моему другу Христофору историю с евреем, которому никак не удавалось выдать замуж свою некрасивую дочь.
– Знаешь, – посоветовал кто-то убитому горем человеку, – сообщи-ка о своём горе раввину.
Бедняга так и поступил.
– Насколько твоя дочь некрасива? – спросил раввин.
– Если мою дочь положить на блюдо рядом с селёдкой, – вздохнул несчастный отец, – то отличить одну от другой будет невозможно…
– А что за селёдка? – полюбопытствовал раввин.
– Из Средиземноморских вод, – ответил отец девушки.
– Коль эта селёдка из вод Средиземноморских, то плохо дело! – отрезал раввин. – Вот если бы она была из вод Атлантических, тогда некоторые шансы были бы…
«Отлично, – решил отец девушки, – возьму и подброшу дочку в чужие воды…».
Виктор замолчал.
– И что же? – спросил полковник. – Чем история бедного еврея и его дочки окончилась?
– Девушка воспротивилась… – ответил Виктор.
– Ну-ну… – сказал после паузы полковник и потом добавил:
– А я бы хотел повстречать завтра моего давнего приятеля, Ариэля Шарона, и спросить у него: «Арик, тебе это надо было?»
– Что бы ответил тебе Арик, я знаю, – рассмеялся Виктор.
– Откуда ты можешь знать?
– Достаточно послушать выступления президента страны звёздно-полосатого флага…
– Загибаешь… – сказал полковник.
– Совсем чуть-чуть… – прошептал Виктор. – Знаешь, полковник, иногда мне кажется, что в нашей стране попахивает средневековьем, и что в следственную камеру меня загнали люди инквизиции.
– Совсем уж загибаешь…
– Ежи Ленц писал: «У каждого века своё средневековье…»
– У нас нет инквизиции! Этого – нет!
– Зато есть запахи средневековья…
– Может, ты и ведьм встречал?
– И ведьм, и колдунов…
– Правда?
– Правду завтра узнаем…
– И что потом?
– Потом – как всегда… Помнишь у Шекспира: «Так мне в надежде жить? Так люди все живут…»
– То у Шекспира…А ты? На кого надеешься ты?
– На Судьбу!
– Ты доверяешь этой кокетке?
– А ты – нет?
– Над ней я смеюсь…Я смеюсь над всем, что смеётся надо мной…
– Разве Судьба смеётся?
– Судьба? Она не смеётся, а надсмехается… Начхать!.. Если властям начхать на то, на что мне не начхать, то чихал я на…Знаешь, полковник: есть «время молчать, и время говорить».
– Знаю: Екклезиаст, 3-ья глава. А ты знаешь, что пчела, ужалив, сама же и погибает!
– Я не пчела!
– И всё же…Значимость человека определяется судьбой, а не природой.
– Кажется, так сказал Наполеон?
Полковник с грустью заметил:
– Случалось, что и Наполеон не ошибался!..
– Завтра, полковник… Об ошибках поговорим завтра, после того, как я, возможно, пойму, кому и зачем понадобилось Это?.. И если еврей станет прогонять еврея, то…
– Ты не должен ввязываться в Это…
Виктор засмеялся.
– Знаешь, – спросил он, – как Ницше объяснял завет «Возлюби ближнего своего!»?
– Я не читаю Ницше, – сказал полковник.
– Напрасно… Завет «возлюби ближнего своего» Ницше трактует, как «оставь ближнего своего в покое!»
