Охотники за прошлым - Лев Прозоровский

А со временем от шуток перешла Бирута к делу. Местком вывесил объявление: для служащих санатория имеются путевки в туристическую поездку морем, по странам Балтики. Стокгольм – два дня, Осло – один, Лондон – целых три, Роттердам и Антверпен – по два и так далее. Вдова, узнав об этом, решительно приказала Бронниковой: записывайся! Работник ты честный, тебе путевку непременно выделят. Если денег не хватит, я ссужу, сколько надо будет. Зашьем мы наши списки с такой хитростью, что ни один таможенник не найдет! А там, за границей, не растеряйся – спросишь, благо, в переводчике не нуждаешься, где наши бумаги можно запродать. Те, кому нужно, хар-рошие денежки дадут!

Бронникова сначала посмеялась, потом подумала день-два и дала согласие. Подала заявление и через несколько месяцев получила путевку.

Вечером незадолго до отъезда Бирута аккуратненько рассовала бумаги по всей сумке – между подкладкой и стенками. Ловко прострочила на машинке.

И все было бы хорошо, если бы не этот ранний звонок. Дверь открыла мать.

Незнакомый бородатый молодой человек спросил Надежду Ивановну. Старуха спросонья показала на дверь Надиной комнаты. Он постучал. Надежда Ивановна едва успела накинуть халатик, – вошел.

И с порога, прикрыв за собой дверь, отчетливо сказал Бронниковой, которая смотрела на него испуганно:

– Мне все известно. Вы едете за границу. Я покупаю ваши списки за пять тысяч рублей. Вот деньги! – Вынул из синего твидового пиджака банковскую пачку. Надорвав оберточную ленту, открыл деньги наполовину, эффектно бросил на круглый туалетный столик. Пачку зелененьких пятидесятирублевок.

– Все точно, можете убедиться. – Он придвинул деньги поближе к Надежде.

Та растерялась. Но испуга уже не было. Было пять тысяч и серьезное, даже строгое лицо того, кто предлагал их ей.

– Но... но я не могу... как-то так, сразу, – замямлила Бронникова. И ловко, по ее мнению, вывернулась: – К тому же все равно у меня этих бумаг здесь нет.

– А я их брать у вас не собираюсь. – Эти слова почему-то сразу ее успокоили. – Только скажите, что вы согласны, и я все объясню. – Он улыбнулся привычно уверенно, как улыбался всем женщинам.

– Н-не знаю... допустим, согласна... хотя еще ничего не понимаю.

– Согласны? Вот и отлично... Сейчас все поймете. Знаете, где находится Роттердам?

– В Голландии.

– Замечательно. В Роттердаме, прямо в порту, к вам подойдет человек и скажет: «Привет от Макса!» – в Голландии есть такая фирма. Как он только это скажет, вы быстро обмениваетесь с ним сумками, – у него будет такая же. И все! Делов-то.

– Я согласна.

Молодой человек снова победно усмехнулся.

– Когда вернетесь, я уплачу еще столько же... Но не вздумайте меня обмануть. Списки, которые вы собираетесь везти, в глазах чекистов – материалы, связанные с безопасностью государства. Если обманете, я потеряю пять тысяч, но испорчу вам всю биографию.

– Я не обману, – прошептала Бронникова.

– Отлично. Теперь последнее. В день отплытия я буду на берегу в толпе провожающих. Если у вас будет все о'кей, вы помашете мне с корабля белым платочком. Договорились?

– Да, – ответила Надежда Ивановна, не зная, радоваться ей или звать на помощь.

Майор Савин слушал.

– А через три дня я узнала, что Бирута Маркевиц умерла. – Губы у Бронниковой дрожали.

Наступила долгая пауза. Не выдержав ее, Бронникова сказала:

– На похоронах Бируты я услышала, что в этой смерти виноват лесник Розенберг.

– Вы верите, что это был Розенберг?

Новая долгая пауза. И Бронникова не выдержала.

– Нет.

В каюту постучали. Вошел офицер-пограничник.

– Товарищ майор, у нас все готово. Теплоход отдает швартовы через тридцать минут.

– Вот и хорошо, – сказал майор Савин. – А теперь мы выйдем на палубу, и Надежда Ивановна помашет платочком тому, кто ее провожает. Прошу вас, приведите себя в порядок и будьте повеселее, – обратился он к Бронниковой.

На верхней открытой палубе, где столпилось множество пассажиров, Бронникова, протиснувшись, подошла к борту уже с платочком, который ей в конце концов удалось разыскать в сумке. Майор отошел от нее, тоже с трудом пробился вперед и в толпе провожающих без труда отыскал глазами Серфика. Как раз, когда тот заметил Бронникову. Она же махала платочком и улыбалась.

– Мы ненадолго вернемся в каюту, – сказал Савин, когда Бронникова простилась с бородачом.

Бронникова, обессиленная, но не потерявшая надежду, что все еще как-то образуется, шла рядом с майором по розовому ковровому полу судовых коридоров. Ее толкали встречные пассажиры, обгоняли, возбужденные, радостные. Легко извинялись, даже не глянув на нее.

Они вернулись в ту же каюту. Бронникова решила – значит, будет продолжение разговора. Опустилась в кресло, стараясь собраться с мыслями.

Майор Савин молча глядел на молодую женщину, хотя, если говорить серьезно, не такая уж она молодая, – повезло ей с внешностью. Перебирая в уме все, что он знал из обстоятельств дела, и то, что услышал от Бронниковой, Александр Степанович пытался разобраться, что же собой представляет этот человеческий экземпляр.

Несомненно, Бронникова – авантюристка. То, что она затеяла еще до визита бородача, представляло собой именно классическую авантюру – сомнительное в смысле честности предприятие, рассчитанное на случайный успех. Понимала ли она, что, приняв предложение Серфика, стала вольно или невольно соучастницей преступной группы, причем участницей активной?

Как могло случиться, что дитя войны, сирота, выросшая и воспитанная в той же большой семье, что и тысячи других обездоленных войной детей, как она могла выпасть из этой общей жизни?

Конечно, тут сказалось влияние приемной матери, которая и языкам иностранным учила Надю в расчете, что та когда-нибудь устроится лучше, чем это удалось самой старухе. Главное в жизни – хорошо и тепло устроиться, твердила она всегда Наде. И бобылка Маркевиц с ее железной формулой – плюй на всех, береги свое здоровье – тоже постаралась немало, чтобы сделать Бронникову такой, какой она стала теперь.

Украдкой наблюдая за майором и понимая, что для него будет важным все, что она сообщит, Бронникова неуверенно произнесла:

– Не знаю, интересно это или нет, но меня поразило одно совпадение.

Майор Савин оторвался от размышлений.

– Говорите.

– Когда я сидела на скамейке у морвокзала, ко мне подошел уже известный вам бородатый молодой человек. Он сделал вид, что не узнал меня, но сел почти рядом. Я растерялась. Если он пришел провожать, то почему бы нам не перекинуться парой слов? Ведь никто ничего не знает! И я уже собралась было с ним заговорить. Но тут же спохватилась: а как? Я не знаю его имени.

И в ту же самую минуту какой-то парень подошел к бородатому и поздоровался: чао, Макс! А тот пожал плечами и ответил: ошибся, парень! Парень извинился и ушел.

– В чем же заключается совпадение?

– А ведь тогда, утром, он сказал: «В Роттердаме к вам подойдет представитель фирмы «Макс». Вот я и я подумала – там Макс и тут Макс. – может, родственник, но не хочет признаться?

– Хорошо, я это учту.

Слегка ободрившись, Бронникова после некоторого колебания спросила:

– А как же теперь с моим путешествием? Все эти проклятые бумаги я вам отдала. А насчет денег могу написать записку маме. Деньги у нее. Четыре девятьсот. Я взяла оттуда только сотню... Как же, а? Ведь я еще не была в своей каюте и даже не знаю, где мой чемодан.

Майор посмотрел на Бронникову. Нет, она явно ничего не поняла.

– Ваше путешествие отменяется. Хорошо еще, если дело ограничится только этим. А чемодан уже на берегу. Мы тоже спустимся туда...

В каюту опять постучали. Это был недавний молодой человек.

– Серфик вышел на Комсомольскую набережную. Голосует, ловит такси.

– Ну вот и отлично, – поднимаясь, сказал майор. – Значит, можем отправиться и мы.

Насчет наблюдения за бородачом он не добавил ничего, все было известно.

Бронникову пришлось задержать в интересах следствия. Она отнеслась к этому сравнительно спокойно, только попросила пока ничего не говорить маме: пусть думает, что я путешествую.

В город, где жил майор Савин, рижский поезд приходил ранним утром. И майор с вокзала не спеша направился домой, наслаждаясь прозрачной утренней прохладой, свежестью ветерка.

Александр Степанович привык к этому городу, бывшему рыбачьему поселку, где люди берегли свое прошлое, как в добрых семьях берегут даже бабушкины очки, перевязанные суровой ниткой. В этом городе сохранились названия улиц, говорящие о далеком прошлом: Лодочная, Якорная, Весельная... Осталась даже совсем маленькая Соляная улочка. Она выходила на площадь Космонавтов.

Ближе к окраинам в теплые предвечерние часы можно было на скамейках у домов увидеть старых рыбацких жен, вдов, по-деревенски повязанных платками. Широкие в кости, строгие, молчаливые, они сидели рядом по две-три, положив на колени узловатые, натруженные руки. Жаль, не было времени остановиться, поговорить, как не было времени пойти посидеть у моря на огромном розово-сером валуне, наполовину вросшем в песок. По бытовавшей давней легенде, валун этот когда-то с грохотом обрушил на голову жадного и злого скупщика рыбы сам латышский бог Перконис. Много лет утекло, от скупщика рыбы следов на земле не осталось, а разгневанный Перконис все гремит над побережьем.