Охотники за прошлым - Лев Прозоровский

Вы чувствуете. Александр Степанович, бородач шутя расправится с вопросами. Поэтому пока трогать его не будем. Нужно продолжать и продолжать разработку. Бородач сказал, что он геолог с Тянь-Шаня, приехал на Балтику в отпуск? Пошлем в Киргизию нашим товарищам телеграмму, попросим проверить.

И во Фрунзе полетела телеграмма: «Срочно сообщите, работает ли в какой-либо из геологических партий на Тянь-Шане Виктор Леонидович Серфик, 28 лет. Если работает, то где он сейчас?»

Через сутки пришел телеграфный ответ: «Серфик Виктор Леонидович работает в 12-й геологоразведочной экспедиции. В настоящее время находится в отпуске».

Гроб с телом вдовы Маркевиц установили в каплице – небольшой полутемной часовенке на кладбище. В каплицу входили люди, их было немного, клали на гроб цветы, о чем-то перешептывались, стояли, поглядывая в открытую дверь каплицы, где ярко светило солнце и зеленели деревья.

Был поздний утренний час. Несколько отдыхающих из местного дома отдыха, возглавляемые энергичным молодым человеком спортивного склада, решили осмотреть это довольно старое кладбище. Энергичный молодой человек – это был лейтенант Лактионов – еще вчера во время вечерней прогулки предложил совершить сию экскурсию, которая и в самом деле оказалась интересной.

Кладбищенские надгробия представляют собой своеобразную летопись, рассказывают об ушедших людях. На этом кладбище перед экскурсантами, переходившими от могилы к могиле, воскресали эпохи, судьбы. Надпись на одной изъеденной временем серой гранитной плите сообщала, что под ней покоится прах генерал-аншефа «из свиты его величества императора Александра I». Не думал генерал-аншеф, что рядом с ним через полвека займет место купец первой гильдии «русский человек Иван Пузырев». Прошли католическую часть кладбища и вышли к особняком находящемуся участку скромных небольших белых надгробий. Это были могилы советских воинов, освобождавших Прибалтику.

Шаг за шагом экскурсанты подошли к каплице. Вышедший навстречу немолодой мужчина довольно неопрятного вида, хотя на нем и был черный костюм с белой рубашкой и галстуком, попросил оказать содействие сраженному горем сыну: помочь донести гроб до могилы: «А то нас тут только два мужика, остальные все бабы». Мужчины-отдыхающие вошли в положение, согласились. Скоро над останками вдовы Маркевиц вырос земляной холмик. Сын покойной стал настоятельно приглашать на поминки.

Тот, кто привел экскурсантов (то есть лейтенант Лактионов), сказал: «А почему бы и нет?» – чем сразу необычайно расположил к себе сына, который уже был слегка навеселе.

За столом собралось человек десять. Хозяин махнул рукой приглянувшемуся гостю.

– Садись рядом! Меня зовут Витаутас. А тебя как?

– Алексеем.

Печали за столом хватило ненадолго. Раза два гости выпили по рюмке, удерживая на лицах подобающее моменту выражение, но, захмелев, оживились, заговорили громко, перебивая друг друга. Какая-то смешливая тетя взвизгнула, кто-то опрокинул рюмку, кто-то попытался рассказать анекдот. Начался обычный застольный шум.

Витаутас на правах сраженного горем сына поначалу пытался было управлять поведением гостей, но, увидев, что это – безнадежное дело, махнул рукой и принялся потчевать своего нового приятеля. Витаутас захмелел, и Алексей попросил его рассказать, что все-таки случилось с его мамашей.

– А то неудобно – сижу на поминках и ничего не знаю, – сказал Алексей.

– Да что рассказывать, – горько и пьяно усмехнулся Витаутас. – Убили старушку, убили маму. И я даже знаю кто.

– Как убили? – удивился Алексей. – Я на кладбище слышал, что мама твоя умерла.

– Ну, не убили, так доконали, – продолжал настаивать Витаутас. – Сердце слабое, прикрикни на нее погромче, она и готова! Я знаю, кто это сделал. Ее бывший дружок. Старый гад, которого она в руках держала... Лесник Розенберг! При немцах на этом месте его дом стоял. Но сгорел. И, когда мы с матерью вернулись из эвакуации, из этого самого, из Урен... Из Уренбурга, вот откуда!

– Оренбурга, – поправил Алексей.

– Не перебивай! – вдруг закричал Витаутас. – Я сам перебью... Слушай! Когда мы сюда приехали, на родину отца... Отца я не знал, ни разу не видел... Командир орудия... Гвардейская дивизия. Убили под Кенигсбергом, теперь это... теперь это Калининград. Ну... о чем я говорил?

– О том, как вы приехали.

– Приехали, нам дали этот участок, одни развалины, как вдове строиться? А мне было пять лет тогда... Ну, он и помог.

– Кто?

– Да он же, Розенберг. Тебе говорят, что он тут жил, потом в лес на свой новый участок переехал... Помог построиться, машину достал, рабочих привез. Часть казна заплатила, пособие нам дали, а часть – мать за свои кровные, за пенсию... А кушать что? Картошку посадила, козу купила. Начали жить, сперва плохо, потом, когда курортники появились, хорошо стали жить. Розенберг с матерью одних лет был, он к ней подъезжал, а она ему от ворот поворот...

– Знаешь что, – предложил Алексей, – давай возьмем бутылку да выйдем на свежий воздух.

– В теплицу пойдем, – обрадованно заорал Витаутас, – под свежий огурчик выпьем. – Он схватил со стола начатую бутылку водки и, круто повернувшись, так, что едва не упал, пошел к двери.

В теплице Витаутаса окончательно развезло. Из его сбивчивой, пьяной речи Алексей понял, что, когда сыну было уже тринадцать лет, мать надумала расширить свой земельный участок. Она опять обратилась к Розенбергу. Тот приехал, помог. Даже сетку для ограды привез.

– А п-потом я начал копать землю и нашел ж-железный ящик... нет, не ящик, а коробку нет, не кор-робку, а... ну, в общем, вот такой длины и такой толщины. – Он показал ширину сантиметров в семьдесят и высоту сантиметров тридцать.

– Такой плоский! – удивился Алексей. – Разве такие бывают?

– Быв-вают, не перебивай!

Выяснилось, что ящик по всей длине был запаян металлической лентой. Мать, увидев, испугалась, крикнула: «Брось, может, это мина!» Но мальчишка плоскогубцами отодрал ленту, – ящик, похожий на патронный, раскрыли. В нем оказались бумаги. Пролежав в земле несколько лет, они не только не отсырели, но даже чернила не выцвели.

– Чернила? – снова как бы удивился Алексей.

– Ну да. Пот-тому, что п-подпись была там. Через день мамаша показала один лист Розенбергу. Он понимал по-немецки и сказал, что бумаги секретные. Поинтересовался, н-нет ли еще каких бумаг, но мать сказала: «Нет!» Она у меня была хитрющая!

– Ну, а потом?

– Потом суп с котом. – Пьяно усмехнувшись, Витаутас опустил голову на грудь.

Он спал.

Майор Савин, задумавшись, сидел в кабинете за столом. Происходящие события не поддавались логическому анализу. Если у бородача есть хозяин и этот хозяин – второй аквалангист, то на кой леший аквалангист нужен вообще? Чтобы принять от бородача какие-то документы? Но, судя по докладу лейтенанта Лактионова, полученному после разговора с Витаутасом, сыном вдовы, эти документы скорей всего взял Розенберг, который давно знал об их существовании и давно ими интересовался. Если же Розенберг должен передать документы бородачу, а уже тот – хозяину, то почему Розенберг и бородач до сих пор не встретились? А это было известно точно. И еще. Сам бородач живет у мамы, причем не у липовой, а у самой настоящей, у себя дома. Это тоже было проверено. Да, сложность следствия достигла того уровня, когда собственного чутья и собственного опыта Савину оказалось недостаточно, теперь необходимы были не только эрудиция и отличное знание своей специальности, но и другая масштабность мышления. Умение в горе фактов пробить тоннель именно в том месте, которое выведет точно на цель. И этим умением, масштабностью мышления обладал всегда спокойный, чуточку ироничный полковник Сторожев.

К чести майора Савина, он точно оценивал собственные возможности и знал, что свою часть работы он делает основательно. Все передвижения бородача взяты под контроль. Розыск Розенберга продолжается. Но розыск усложнен тем, что лесник все послевоенные годы жил на своем участке как бирюк. Его мало кто видел, словесный портрет оказался расплывчатым и противоречивым. Фотографии, даже в молодом возрасте, не удалось найти ни одной. Что ж, в практике майора Савина бывали случаи и потруднее: бывшие каратели из «зондеркоманд», проходившие по делам, которые он вел, применяли сложнейшие уловки, чтобы бесследно раствориться среди многомиллионного населения страны. Но, несмотря ни на что, ему каждый раз удавалось доказать, что возмездие неизбежно.

Савина смущало другое: налет какого-то авантюризма на всем этом деле. Начиная с Бергманиса, запрограммированного на провал, и кончая бородачом, который после активных действий в Янтарном вдруг поселился у мамы.

Именно с рассказа о своих ощущениях Александр Степанович и начал очередной доклад полковнику Сторожеву, когда в назначенный час появился у него в кабинете.