Гордое сердце - Перл Бак

— Мне не нравится, когда у меня грязные руки, — сказал он.

— Тогда тебе нужно заниматься чем-нибудь другим, — сказала Сюзан. — Это грязная работа.

— Я мог бы рисовать, — предложил он. — Я много рисую.

— Что?

— Ну, в основном лошадей.

Она вытерла руки, порылась в своих вещах и нашла бумагу для рисования, пастель и кнопки. Затем прикрепила бумагу к стене около окна и дала ему карандаши.

— Ты можешь стоять здесь и рисовать свою лошадь, — сказала она.

Он взял карандаши и, не говоря ни слова, начал рисовать. А она, глядя, как свет падает на его юную голову, начала быстро придавать ее форму материалу.

Было трудно уловить скользящие линии, мягкие углы и неожиданные повороты его головы. Щеки были по-детски круглы, но рот был своенравный и твердый, рот молодого мужчины, а губы мягкие, полные. Он ни разу не взглянул на нее, и она молча работала почти в течение часа. Затем он бросил карандаши.

— Я сделал достаточно, — сказал он. — Закончу завтра.

Она остановилась и подошла к нему.

— Почему, ты нарисовал только лес?! — воскликнула она. — Я думала, что ты рисуешь свою лошадь.

— Я поскачу в лес на моей лошади, — с жаром сказал он, — поэтому я сначала нарисовал лес и яркое облако, которого завтра уже не будет. И, кроме того, я буду очень маленьким, на переднем плане.

— Это хорошо, — сказала Сюзан. — Это действительно очень хорошо.

Он оставил похвалу без ответа, подошел к голове и спросил:

— Это я?

— Это будешь ты, — ответила она. — Тебе нравится?

Он покачал головой:

— Она выглядит грязной. Но я не знаю, как выгляжу я. Мне надо сейчас идти. Я приду завтра рисовать лошадь.

— Я буду ждать тебя, — сказала она.

Он ушел. Она уловила еще одну скользящую линию и зафиксировала ее в глине. Сюзан снова посмотрела на его рисунок. Было удивительно, как хорошо он уловил тени леса под низким солнцем.

Трудно было сказать это Марку весело, как она планировала: «Марк, я заработала немного денег сегодня». Она знала, что многие женщины прокричали бы это своим мужьям. Люсиль, выиграв два доллара в бридж, всегда хвасталась: «Хэл будет страшно доволен — я выиграла почти двенадцать долларов в этом месяце — почти столько, мы платим девушке, которая приходит посидеть с малышами, когда меня нет дома». Но она заработала слишком много, слишком легко. Марк спросит: «Сколько?» А когда она скажет ему, он посмотрит ей в глаза темным, чужим взглядом, которого она боялась, и скажет: «Это больше, чем я могу заработать за три месяца, может быть, за четыре». Она стыдилась того, что может сделать больше него. Невыносимо было унизить его. Была еще одна вещь, кроме денег, о которой она не могла сказать ему, не знала, как сказать, — это сильная потребность в уединении, которая отделяла ее от него, она была одинока, не понимая этого, и порой ей хотелось быть одинокой, потому что она не нуждалась ни в ком, даже в нем. Она могла сказать ему даже о деньгах, но не об этом.

На кухне, быстро двигаясь между столом, плитой и шкафом, она приготовила ему вкусный обед. Но это занимало только часть ее мыслей, это была лишь игра для рук. Даже ее руки не работали так, как они работали, когда она лепила. Во время такого пустячного занятия, как приготовление пирога с цыпленком, салата и десерта, ее мозг продолжал думать и рассуждать. Нехорошо было продолжать раздваиваться между женщинами, подобными ей, и женщинами, на которых она хотела походить для Марка. В первую очередь Марк должен быть счастлив. Как она могла сделать его счастливым, оставаясь такой, какая есть? Существовали скобки, которые он поставил: «(лимит для Сюзан)».

Она смотрела на небо над лесом через окно в кухне. Солнце зашло, но небо было еще светлым, была видна вечерняя звезда. Она висела, огромная, тихая, одинокая и многозначительная. Сюзан вдруг почувствовала полное одиночество, и все же она не была одинокой. Она оглядела кухню, и на миг она показалась ей чужой — временным местом, которое она могла покинуть в любой день. Она быстро отбросила эту мысль.

«Я должна сказать Марку все, — решила она. — Марк должен знать все обо мне. — Потом она подумала: — Но почему я не чувствую себя защищенной?» Она резко задернула штору и отгородилась от звезды и неба.

Затем она услышала голос Марка, донесшийся от двери:

— Я чувствую, что-то горит, или нет?

Она побежала к плите и вынула пирог. Один край потемнел и растрескался.

— Ты пришел как раз вовремя, — воскликнула она. — О, Марк!

Она поставила пирог и бросилась в его объятия.

Он был таким добрым и хорошим. Почему она думала, что будет тяжело рассказать ему?

— Обещай, обещай мне, что тебя не обидит то, что я тебе скажу, — умоляла она его после обеда. Было очень холодно сидеть вечером на веранде, но он укутал ее в свое старое твидовое пальто, а сам надел свитер.

— Сейчас нет ни одной звезды, — сказал он. — Когда я пришел, была только одна большая звезда над лесом. Пойдем погуляем. Скоро наступит зима. — А потом он сказал: — Ты думаешь, что могла бы чем-нибудь обидеть меня?

И она сказала, встав на колени перед ним, глядя ему в лицо, неясное в вечернем свете:

— Я могу сделать тебе больнее, чем кто-либо, и ты можешь обидеть меня сильнее, чем кто-то другой, потому что мы любим друг друга.

Он смотрел на нее, а она не могла различить его глаз — только плоскости щек, подбородок, лоб, темные брови, линию носа и рот.

— Как это? — спросил он.

— Ты обещаешь?

— Ты не можешь обидеть меня, потому что я знаю тебя.

— Ну, обещай!

— Хорошо. Только иди и сядь мне на колено.

Она села ему на колено и почувствовала, как его рука крепко обняла ее.

— Марк, я много думала прошлой ночью, и решила, что мне надо внести свою лепту, сделать то, что я могу, я имею в виду лепку. И я пошла к миссис Фонтен; к счастью, у нее есть друзья, которые заказали мне две работы.

— Приподнимись на минутку, — сказал он. — Я хочу закурить трубку.

— Купидон действительно выглядит восхитительно, Марк, — сказала она, привстав. Спичка вспыхнула, он сильно дважды затянулся.

— Ну?

— Я должна сделать голову для одних и фонтан — для других.

— Дачники? — спросил он.

— Да.

— Сколько?

— Марк, пожалуйста, не придавай этому значения. Семьсот.

— Семьсот?! — воскликнул он. — Как, Сю?

Она прикрыла его рот ладонью.

— Не спрашивай, это не важно. О, Марк, разреши мне, пожалуйста, сделать детскую из задней спальни и купить действительно хорошую коляску и кроватку! Почему нет, если я могу?

Он прижал ее руку к своим губам, поцеловал и отпустил, взяв в рот трубку. Она откинулась назад, на сердце стало легче. Он не собирался сердиться. Почему она думала, что это будет тяжело?