Вечные времена - Васил Попов

Спас умолк и вдохнул глубоко воздух. Лицо его приобрело прежнее хитровато-простодушное выражение. Он пригласил меня пойти к нему — посмотреть сад. Я отказался:

— В другой раз. — И пошел, оставив его одного, с корнем, пущенным в землю».

Генерал отложил листы. На лице его появилась странная улыбка — нельзя было понять, вопросительная она или одобрительная. И к затаенному смыслу этой улыбки, вобравшей в себя и радость, и страдание, прибавилось порхнувшее птичкой удивление — это дивное диво, поворачивающее людей лицом к истине и делающее их сильными и гордыми.

И наступил день.

ПОСИДЕЛКИ

Две яркие электрические лампочки освещали кучи кукурузных початков и сидящих около них людей. Слышался людской гомон и шуршание листьев кукурузы. Люди очищали початки от листьев и бросали их в большую общую кучу. За липами темнело здание сельсовета. К коновязи рядом с общинной конюшней, где раньше привязывали жеребят, прежде чем кастрировать, сейчас был привязан ишак Спаса. Он тоже пришел на посиделки.

Лесник ходил среди собравшихся, присаживался то здесь, то там, очищал несколько початков, обменивался с людьми несколькими словами. Это была его идея — вспомнить старые традиции, собраться, как раньше, на посиделки с коллективной очисткой кукурузы. Явилось много народу, почти все остававшиеся в селе, за исключением больных, расселись среди куч кукурузных початков и принялись их очищать. Тут не было любовных заигрываний, никто не отзывал свою зазнобу в сторонку, чтобы, торопливо прижавшись к ее губам своими молодыми горячими губами, сорвать с них робкий поцелуй. Люди сидели спокойно, время от времени перекидывались короткими фразами, раздавались и шутки, сопровождавшиеся смехом — не таким молодым и задорным, как раньше, но все же веселым, здоровым смехом.

— Улах, — обратился Лесник к Улаху, сидевшему возле одной из куч вместе со всем своим семейством, — ты принес с собой кларнет?

— Принес, — ответил Улах, показывая пальцем на мешок позади себя, в который он завернул кларнет.

— Хочу, чтоб ты сыграл что-нибудь бодрое, — сказал Лесник. — Что-нибудь для поднятия духа. Умеешь играть марши?

— Умею, — сказал Улах. — Знаю два марша — «Шумит Марица» и «Интернационал».

— «Шумит Марица» забудь! — нахмурился Лесник. — Нам не нужны фашистские марши. Постарайся вообще его забыть!

— Не могу, — отозвался Улах, — я ежели чего выучу, ни в какую не могу забыть!

— Забудешь! — глаза Лесника сверкнули. — А если не забудешь, последуют соответствующие выводы. — Он сделал рукой неопределенный жест, но Улах интуитивно почувствовал, что это будут за выводы, и поспешил заявить:

— Ну, раз ты говоришь, хозяин, наверное, забуду. А ежели не смогу?

— Если не сможешь, все равно забудешь, — уверенно заявил Лесник. — Только посмей его заиграть! И не называй меня «хозяином», это тебе не старые времена! Никакой я не хозяин, ясно?

— Ясно, — отозвался Улах. — Не буду играть «Шумит Марица» и называть тебя хозяином. А сейчас мне играть или чистить кукурузу?

— Чисти кукурузу! — сказал Лесник. — А когда надо будет играть, я подам тебе рукой знак, и ты начнешь «Интернационал».

— Хорошо, — произнес Улах, — как ты подашь мне знак, я сразу заиграю.

Когда Лесник отошел, Улах обменялся взглядами с женой и своими одиннадцатью отпрысками. Чтобы не обидеть и будущее поколение, он бросил ласковый взгляд и на живот жены, где уже оформлялся двенадцатый отпрыск. Жена улыбнулась, широко раздвинув фиолетовые губы и выставив напоказ все зубы, оправленные в белый металл. Зубы сверкнули, а сердце Улаха преисполнилось гордостью. Все чистили кукурузу, время от времени слышались глухие удары початков о кучу.

— Не буду играть «Шумит Марица», — сказал глазами Улах, и все кивнули в знак согласия. — Буду играть то, что мне скажут. Кларнет все может.

— Верно, — подтвердили глазами остальные.

На том, и окончился этот разговор. Семейство Ула-ха углубилось в работу: руки быстро двигались, шуршали желтые сухие листья кукурузы, поблескивали пахнувшие свежестью очищенные початки.

В этот момент дед Стефан затянул хриплым голосом песню. В ней говорилось о том, как один из борцов за свободу подался в лес и заговорил с ним, как лес заплакал, а гайдук шел и рассказывал ему, куда он идет, как будет сражаться с турками, а потом вернется к своей зазнобе, а если не вернется, то пусть его белые кости ищут в лесу. К концу песни дед Стефан до такой степени охрип, что уже не пел, а просто говорил.

Пошла речь о песнях, вспомнили, как учитель Димов играл на вечеринках на скрипке, какие были раньше помолвки и свадьбы, какие посиделки, и за разговорами никто не замечал, как кучи неочищенной кукурузы быстро тают. В этот момент Улах почувствовал, что забыл, что именно он обещал Леснику, — играть «Шумит Марица» или «Интернационал»? А вдруг Лесник сейчас даст знак? Улах спросил глазами свое семейство, но никто не мог ничего ему посоветовать. Он растерялся. Потрогал кларнет, лежавший в мешке за его спиной. «Что же мне играть? — подумал он. — Лесник хочет марш, но какой из двух?» Улах отчасти был посвящен в социально-исторические перемены нашего времени и знал, что сейчас время коллектива, каковой факт он объяснил и своему семейству, тыча пальцем в каждого, но не мог связать его с музыкальными произведениями. Он умел играть оба марша весьма виртуозно, в обоих кларнет брал в определенных местах неимоверно высокие ноты — малость игриво для марша, но для слуха очень приятно — а затем продолжал мелодию. От страха он вспотел, ему померещились какие-то неясные выводы, горло перехватило.

А Лесник в это время сидел в одной из групп и чистил кукурузу. Там был и Председатель, который, воспользовавшись мероприятием, вновь высказывал свои опасения и искал выход из создавшегося положения.

— Эх, если б нашли у нас нефть! — продолжал свою мысль Председатель. — Прибежал бы вдруг кто-то к нам, как мы тут сидим и чистим кукурузу, и, запыхавшись, сообщил: «Люди, геологи открыли на Бугре нефть!»

Его внимательно слушали.

— Или если б в Кожукской местности нашли золото!

— Председатель огляделся в поисках проявлений оптимизма. Но слушатели молча чистили кукурузу и только моргали.

Лесник сказал:

— Нам надо надеяться лишь на самих себя, а не на такие чудеса, как нефть и золото.

— В Плевенском районе надеялись на себя, — возразил с досадой, что его прервали, Председатель, — но как забил нефтяной фонтан, его уже не остановишь! Может, и природный газ вырвется наружу!

— Что бы там ни вырвалось, эксплуатировать месторождение будет государство, — сказал Лесник. — Нашему хозяйству рассчитывать на это нечего.

— Может, и так, но будет совсем другое дело! —