Запретам вопреки - Анатолий Демьянович Луцков

с ним до неприличия любезна, а капитан не обнаружил в себе никакого желания общаться с гостем. Жене потом высказал свое нелестное мнение о наружности избранника дочери и потом случайно подслушал, как жена ей это мнение передает.

— Отцу не нравится, что «твой» небритый ходит.

— Ничего он не понимает, отстал от жизни, — со снисходительной усмешкой ответила дочь. — Теперь это модно. К тому же это даже эротично.

Мать понимающе усмехнулась, а капитан подавил желание произнести вполголоса одно непечатное слово (дочь все-таки!), вышел на балкон и зло плюнул в дождливую ноябрьскую тьму.

Африканский порт, где давно уже стояло без дела судно Якимова, жил тем временем своей напряженной занятостью. Капитан же ходил по судну, и казалось, что он выискивает какие-нибудь недочеты, чтобы потом указать на них боцману. Но это было не так. Солнце затянули тучи, но было все же жарко и на дождь непохоже. Капитан нетерпеливо поглядывал на часы. Надо собирать комсостав и сказать о том, что сегодня произойдет. А вдруг не будет полного согласия? Все-таки риск, и немалый! Он чувствовал себя словно на экзамене, когда уже взял билет, но медлишь в него заглянуть, потому что просто боишься убийственной трудности вопросов.

В четыре часа он приказал включить дизель для работы электрогенератора, а потом по внутренней трансляции созвал у себя в каюте комсостав.

Разместились с трудом, дверь закрыли, лишь окна, затянутые противомоскитными сетками, были открыты.

— Говорить будем вполголоса, — предупредил капитан. — То, о чем я сейчас скажу, разглашению не подлежит.

Все уставились на него с тревожной выжидательностью, хотя многие смутно догадывались, о чем будет идти речь.

— Сегодня поздно вечером мы отходим от причала. Механикам готовить машину. У трапа и вдоль борта поставить на вахту надежных матросов. Никто не должен сходить на берег, а за теми, в ком сомневаетесь, придется следить.

— Неужели есть такие? — недоверчиво спросил кто-то из механиков.

— Мы здесь уже больше трех месяцев, — с досадой смахивая пот со лба, нетерпеливо пояснил капитан, — Почти у всех есть связи на берегу. Какие это связи, мы знаем не всегда. Помполита на борту нет, чтобы это выяснять. Нам предстоит один небольшой рейс, который здешним властям может очень не понравиться. Поэтому отходить будем как можно более незаметно.

Он сказал еще о том, что ждать торгов, если они действительно будут, когда судно пустят с молотка, тяжело и унизительно, о том, что неизвестно даже, когда им дадут деньги на проезд домой (если дадут вообще!) и что посольство умыло руки. Он также напомнил, что здесь в стране война и что до них, скорее всего, никому не будет дела.

— Вы видели, сколько в городе президентских портретов? Вы скажете: завтра официальный праздник. Это так. Но когда власть шатается, она всегда старается навязчиво напомнить о себе.

Капитан сдержанно сказал о том, что ночью их будет ждать многотоннажное судно в пяти-шести милях отсюда, и они примут на борт груз в ящиках, и с ним пойдут на север, и потом войдут в узкий залив. Там подойдут баржи, и они погрузят на них то, что доставят.

— По возможности на якорь становиться не будем. Нам, как вы догадываетесь, задерживаться там ни к чему.

Капитан чуть заметно усмехнулся.

— Нам следует знать, что будет в ящиках? — с попыткой казаться ироничным спросил второй механик.

— По накладным: сельхозтехника в разобранном виде, — сдержанно ответил капитан и внимательно посмотрел на механика своими желтоватыми глазами ночной птицы. — А больше нам знать и не нужно. Все свободны, кроме стармеха и старпома.

Со стармехом капитан поговорил по-свойски. Они плавали вместе давно.

— Михайлыч! Стой сам за реверсом в машине. Отваливать будет непросто. Нам обещали буксир, чтобы оттянуть нос влево. Но если не пришлют, ты знаешь, что будем делать.

— Левый двигатель работает назад, а правый вперед. Левый — на одну ступень больше, — не задумываясь выложил стармех.

Капитан посмотрел на механика с молчаливым и даже любовным одобрением. Такой точный и быстрый ответ того, кто главенствовал в машинном отделении, оценили бы и на капитанском мостике.

Потом он дал наставление старпому.

— Подготовьте со вторым штурманом все для прокладки курса, но это будет потом, когда уже выйдем из залива (он постучал по столу) без груза. Тогда и определимся по маяку Лонсар. Помните: три белых проблеска в секунду?

— Значит, в порт мы не вернемся? — опасливо догадался старпом и даже осмотрительно оглянулся, хотя они стояли у борта одни.

— Только под конвоем, — тихо и с намеком на шутку ответил капитан. — Вас это устроит? И еще: гакобортный огонь не будем включать, и топовый тоже, пока не выйдем из гавани. Пусть наш отход видят немногие. А бортовые отличительные включить, с берега они не видны. Какой у них сектор освещения? Правильно: десять румбов.

Когда стало темнеть, капитан передал по трансляции, чтобы огни на палубе и в надстройках не включали. В городе кое-где звучали тамтамы. Возможно, кому-то не терпелось их опробовать перед завтрашним бурным празднеством. В десять вечера капитан вызвал всю команду, кроме усиленной вахты на палубе, в бывший красный уголок, а ныне салон отдыха, где уже горело слабое освещение.

— Примерно через час выходим в море, — подчеркнуто будничным голосом сказал капитан. — У нас появилась возможность сделать короткий рейс с грузом. Каждому ясно, что это улучшит наше материальное положение. Всем переодеться в рабочую одежду, вахтенным занять свои места по расписанию.

Собравшиеся оживленно задвигались и загудели, только комсостав помалкивал и держался со скромным достоинством посвященных. Всем было ясно, что разрешения на выход из порта они брать не будут, да никто им его и не даст. Значит, это побег. Со всеми вытекающими…

Свирин и Сенченко оба были на вахте у трапа, а на вахту за рулем должен был заступать Каминский. После собрания он сразу же исчез. Тут же стоял еще второй помощник капитана, невысокий блондин примерно одних лет со Свириным и с сосредоточенным вниманием смотрел по оси, уходящих на причал деревянных сходней. И вот по ним, возникший неизвестно откуда, быстро прошагал все тот же Огемфе, ощупывая каждого цепким взглядом, был