Два года в Испании. 1937—1939 - Овадий Герцович Савич

3

Над обрывом, на открытом холме — дом с колоннами, со стеклянной террасой. Когда-то берейторы в зеленых камзолах держали под уздцы горячившихся лошадей, а с крыльца спускались женщины в длинных черных амазонках и мужчины в бриджах, крагах и серых котелках. Здесь был королевский охотничий клуб.

Вниз от дома уходит длинный окоп. Через пять минут оказываешься над заглохшим садом, лицом к Каса де Кампо. Глаза тонут в широком просторе. Холмы, поля, овраги, рощи, перелески. Кое-где одинокие дома. Изредка среди деревьев блеснет мутной желтизной Мансанарес. Белое здание ресторана. Ровное поле — ипподром. Сбоку большой и словно вымерший разбитый клинический госпиталь. Впереди — гора Гарабитас. На ее гребне в стройном порядке стоят редкие деревья. Одно отделилось, как командир. Оттуда, конечно, виден весь Мадрид.

Внизу справа — Корунское шоссе. Оно уходит в дальние горы. На горах — ослепительный снег. Он растает только в июле или даже в августе.

Над дорогой — крутой холм. На нем разбитый каменный домик. Перед ним парапет, похожий на обыкновенную невысокую ограду. Но это не ограда, это дот. Там фашисты. Они не подают признаков жизни. Метров за сто от дота — белые камни. Вчера республиканская разведка накидала их, чтобы по ним ориентировались летчики.

Идет артиллерийская подготовка. Мгновенное нарастание свиста, дальний разрыв. Белые дымки над холмом, потом — черные клубы. Иногда снаряды жужжат, как огромные шутихи. Это неудачники, они крутятся в воздухе. Большинство снарядов летит в Каса де Кампо. Охота сегодня слишком шумна, птицы бесцельно и тревожно носятся в воздухе, но он населен стремительными раскаленными камнями, которых не разглядишь. Собака пригибается к земле, словно ее сносит ветром. Она бродит поверху, перед окопом, на уровне моей груди, приседает при каждом разрыве, но в окоп не идет. Он для нее страшнее простора.

Трескотня пулеметов. Винтовочные выстрелы кажутся безобидными, как стук шаров на сотне биллиардных столов. Пули со свистом подсекают траву и кустарник. Собака сердито рычит, когда рядом с ней в землю вонзается этот страшный шмель.

Внизу ползут танки. Как допотопные животные, они одновременно неуклюжи и проворны. Желтый огонь струею вырывается из них. В лесу они идут быстро и даже весело, потом останавливаются и, словно обнюхивая деревья, тычут в разные стороны тупой нос.

На стенке окопа муравьи роют сложные ходы. Тащат песчинки, отползают к, краю, выпускают свою ношу. Потом быстро бегут обратно, торопливо переползают друг через друга и исчезают в дыре. Дыра пробита пулей.

Телефонист, прислонившись к стенке окопа, читает затрепанную книжку. Он отрывается от чтения только для того, чтобы дать соединение или принять телефонограмму.

Фашисты бьют из минометов. Между выстрелом и разрывом одна секунда. У телефониста и у муравьев слух, видимо, атрофирован: они спокойно продолжают свое дело.

Полковник не отрывается от бинокля. Его участок — дорога справа. Но его задание — вспомогательное, и волнует его развитие основного удара в Каса де Кампо.

Артиллерийский наблюдатель, капитан, беспрерывно меняет наводку своей выгнутой над окопом трубы с двумя видоискателями. Корректировать стрельбу почти не приходится: давно пристрелян каждый уголок. Но капитан хлопочет у трубы, как фотограф, ищущий ракурс. Он тоже хочет проникнуть в тайну Каса де Кампо.

Снаряд попадает прямо в белый домик на холме. Видно, как падают куски стены. Но в доте все тихо.

Свободные солдаты смотрят в бойницы, пересмеиваются, курят. Пуля вонзается в стенку окопа.

— Пепе, это тебя ищут!

— Врешь, это за тобой!

Наклоняя голову, прибегают два офицера. Они взволнованно передают новости, кидаются к бойницам. Полковник едва кивает. Он не опускает бинокля.

— Наши пошли в атаку!

Полковник снова смотрит на часы, берет телефонную трубку, говорит отчетливо и отрывисто:

— Артиллерии закончить подготовку. Последний выстрел через три минуты. Командиру батальона силами одной роты атаковать холм над Корунской дорогой. Начало атаки через пять минут.

Корунское шоссе по одному, сгибаясь, перебегают солдаты. Вот они скопились у подножья холма. Распоряжается человек в белой рубашке, командир атакующей роты. Впереди всех он карабкается на холм. Солдаты лезут за ним. Иногда они нагибаются так низко, что распластываются на земле и ползут, а не идут.

Холм очень крут. Солдаты доползли до белых камней. Теперь фашисты могут стрелять, не высовываясь над дотом. И дот оживает. Пули бьют в камни, поднимая белую пыль. Командир в белой рубашке вскакивает и, пригибаясь, бежит вперед. За ним еще три человека. Выпрямившись на мгновение во весь рост, командир швыряет гранату. Она разрывается метрах в десяти от дота. Другие швыряют свои гранаты. Они тоже не долетают.

Над дотом на секунду появляются голова и рука. Фашистская граната, крутясь в воздухе, летит в смельчаков. Солдаты снизу стреляют по доту. Но голова и рука мгновенно исчезли.

Командир и двое передовых упорно рвутся вперед. Гранаты уже попадают в стенку дота. Белая рубашка, как флаг, мелькает то тут, то там.

— Какой молодец! — восхищается капитан.

Над дотом по одной, как клавиши под пальцами, когда играется гамма, появляются головы. Летят гранаты. Несколько солдат ранено.

Республиканцы отползают вниз, помогая раненым, и останавливаются там, где их не может достать пулемет и куда не долетают гранаты. Последним с явным сожалением отходит командир.

Казалось, на это ушло не больше пяти минут. Но когда переведено дыхание, оказывается, что прошел час.

Впереди тоже затишье. Солнце окончательно скрылось. Над Каса де Кампо идет мелкий дождь.

Решено обойти дот с другой стороны. Проходит еще полчаса, потом на полдороге к доту, справа, опять показывается белая рубашка. Теперь рядом с ним два человека в штатском.

Когда началась война, добровольцы одного из мадридских заводов составили целую роту. Эта рота сейчас атакует дот. Двух молодых рабочих, как незаменимых, вернули на завод, переведенный на оборону. Да и в роте состав давно изменился. Но по воскресеньям завод не работает, и двое отосланных в тыл приходят к своим, остаются на весь день, идут с товарищами в атаку. Получая какой-нибудь приказ, солдаты говорят: