Два года в Испании. 1937—1939 - Овадий Герцович Савич

У них было мало патронов и вовсе не было еды. К вечеру их окружили. Мимо проходили все новые вражеские части. Но осажденные не верили, что Мадрид может быть взят.

Седьмого должен был выйти специальный номер «Мундо обреро» («Рабочий мир» — мадридская коммунистическая газета), посвященный годовщине русского Октября. Столы редакции были завалены фотографиями, книгами, брошюрами. Журналисты лихорадочно писали статьи. Номер хотели сделать большим и роскошным. В полдень шестого пришел приказ: «Все коммунисты — на фронт».

На улице «передовик» спросил фельетониста:

— Ты умеешь стрелять?

— Нет. А ты?

«Передовик» пожал плечами. Оба вскочили в трамвай и поехали на фронт. Вагон был переполнен «милисианос». Фельетонист попросил одного из них объяснить ему, как стреляют из винтовки.

— Ты тоже мобилизованный? Смотри, вот так.

Милисиано неловко вскинул винтовку, рука сорвалась, раздался выстрел, пуля пробила вагонное стекло.

— Так вот как раз не так, — рассмеялся милисиано. — Я ведь сам стреляю со вчерашнего дня. Я водопроводчик и тоже получил приказ.

Правительство Ларго Кабальеро, никого не предупредив, уехало в Валенсию. Один журналист случайно увидел, как автомобиль премьера отъехал от министерства. Кабальеро оставил письмо генералу Миахе, начальнику «Хунты обороны Мадрида». Не будь журналиста, оно было бы вскрыто только на другой день, журналист вошел в кабинет и нашел письмо на столе. В письме предлагалось удерживать город пять дней.

Враг был уже в Западном парке, в Каса де Камио. Со стороны Карабанчеля ему оставалось только перейти Мансанарес, чтобы оказаться в городе.

Штаб обсудил все возможности обороны и боев на улицах. Военные робко предложили встречный план: продержаться в городе не пять, а семь дней. На большее никто не рассчитывал.

Везде росли каменные баррикады. По городу трудно было пройти. Баррикады были толщиною в полметра. Строили их сами мадридцы, разворачивая мостовую. Штаб не командовал, он только санкционировал. Никому не известные люди, те, кого так общо называют «гражданами», не желали выполнять приказ Кабальеро. В штабе боялись нарушить его, в городе его не хотели знать. Не хотели его знать, и коммунисты, находившиеся в «Хунте обороны Мадрида».

Фашистский главнокомандующий генерал Мола обещал угостить иностранных журналистов чашкой кофе на Пуэрта дель Соль. Свою он собирался выпить, не сходя с лошади.

Была ночь, темнота. Из боязни привлечь внимание вражеских летчиков у курящих вырывали изо рта сигареты. А в высоких окнах богатых домов, обращенных к Университетскому городку, предатели подавали световые сигналы врагу.

Тяжело ухали орудия. Слышалась частая перестрелка. Стреляли и в самом городе: «пятая колонна» (название придумал Мола, наступавший четырьмя колоннами, и оно тотчас стало крылатым) запугивала обывателей, подстреливала одиночных солдат и рабочих.

В ночь на седьмое не спал весь город. Звонкие голоса заспорили с перестрелкой:

Коммунисты, коммунисты, первые в борьбе повсюду, чтобы защищать Испанию, Пятый полк образовали.           Вместе с Пятым, Пятым, Пятым           коммунистическим полком           я иду на фронт сегодня,           потому что в бой хочу я…

Это молодежь шла на фронт и пела песню Пятого полка, созданного коммунистами в первые дни после мятежа.

Офицеры, комиссары, депутаты, делегаты осаждали штаб. Никто не знал, где правительство и кто — власти Мадрида. Люди спрашивали у засыпавшего от усталости адъютанта:

— Какие у нас силы?

— Неизвестно.

— Сколько оружия?

— Свободных триста винтовок. Впрочем, они, кажется, уже распределены.

— Где танки?

— На фронте. Точно не знаю. Там, где грозит прорыв.

— Где он грозит?

— Везде.

Зато в доме ЦК компартии точно знали, где нужны люди, даже если у них не было винтовок. Прорыв действительно грозил везде, и потому здесь не выжидали, а организовывали оборону. Все свободные члены ЦК сами уже давно были на фронте.

В комитете Карабанчеля ночью считали патроны. Старый рабочий усмехнулся:

— В крайнем случае, на себя — не больше одного.

Седьмого «Мундо обреро» все-таки вышел. Его выпустили журналисты и наборщики, которые на фронте были бы только обузой. Газетчики, расходясь из редакции по радиусам, через час попадали на фронт, вернее, на фронты и пробирались по окопам, едва лишь намеченным.

Фашисты жгли книги в библиотеках Университетского городка. Они собирались обойти национальный дворец и прорваться на улицу Алькала — дальше уже прямая дорога через весь город. Белая лошадь Молы нетерпеливо стучала копытом. Фашисты уже бежали по Толедскому мосту.

Здесь их встретили солдаты Пятого полка и Первая интербригада (одиннадцатая по своему официальному счету в испанской армии). На середине моста фашисты сошлись с республиканцами в штыковом бою и впервые смешались и отступили. Республиканцы залегли на мосту. По мосту била артиллерия. Прилетела фашистская авиация. Дома Карабанчеля разваливались в прах.

Танки, трудившиеся днем и ночью, снова выползли на линию в Западном парке. Фашисты пытались поджечь их, бросая бутылки с керосином и поднося факелы. Они ударили в тыл одному из танков, когда он проскочил их первую линию и пошел на вторую. Танк повернул обратно, съехал одним боком в окоп и пошел так, давя все на своем пути.

Потом танкисты открыли дверцу.

— Жара, — сказал один.

Было холодно, но в танке температура доходила до шестидесяти градусов.

— Спать хочется, — сказал другой. — Третью ночь работаем.

— Ладно, — сказал командир, Герой Советского Союза П. Арман, — закурим по «Казбеку» и пошли заправляться. Только бы не застрять. А день не кончен.

— День? — спросил водитель. — А который, собственно, день мы их утюжим?

— Там разберемся, — ответил Арман. — На отдыхе подсчитаем.

В городе огромные полотнища колыхались на ветру: «В семнадцатом году СССР один разбил