Богач, бедняк - Ирвин Шоу

— Меня-то это устраивает, но… — Томас колебался, стоит ли говорить об этом.

— Но что?

— Вам нравилась «Клотильда», когда вы были на ней днем. Вы плавали до облюбованных вами островов… но шесть недель… жить на борту… большой срок… право, не знаю. Может, для кого-то это и хорошо, но не для людей, привыкших к роскоши…

— Вы имеете в виду двух таких привередливых древних кляч, как я с женой? — спросил Гудхарт. — Для нас ваша яхта недостаточно роскошна?

— Ну, — чувствуя неловкость, продолжал Томас. — Мне хочется, чтобы вы получили от путешествия удовольствие. А «Клотильду» при плохой погоде и при шторме сильно качает, и в каюте бывает очень жарко, когда мы идем при таких погодных условиях, так как приходится задраивать все иллюминаторы, к тому же на борту нет ванной комнаты, только душ, и…

— Эти трудности будут только нам на пользу. Всю жизнь мы катались как сыр в масле, не чувствуя никаких неудобств. Бросьте, капитан, это просто смешно. — Гудхарт выпрямился на стуле. — Приходится стыдиться самого себя. Вы хотите убедить меня в том, что путешествие по Средиземному морю на такой замечательной яхте, как ваша, неизбежно связано с неудобствами, тяжкими испытаниями. Да что подумают о нас люди? От одной мысли об этом у меня бегут по спине мурашки.

— Люди ведь разные, живут в разных условиях, — упорствовал Томас.

— По-видимому, вам приходилось несладко в жизни, не так ли? — проницательно спросил Гудхарт.

— Ну, не хуже, чем другим.

— Но, судя по всему, на вас это нисколько не отразилось, — заметил Гудхарт. — Могу откровенно сказать, если бы мой сын был похож на вас, я бы куда больше им гордился, чем сейчас.

— Трудно судить об этом, — сказал Томас, стараясь соблюдать нейтралитет. Если бы этот старик знал о нем все — о его жизни в Порт-Филипе; о том, как он сжег крест в День победы; как ударил отца; как брал деньги за траханье сексуально неудовлетворенных замужних дам Элизиума, штат Огайо; о его шантаже Синклера в Бостоне; о его боксерских матчах; о драке с Куэйлсом и его жене в Лас-Вегасе; о Пэппи, Терезе и Фальконетти, — то, вероятно, не стал бы сидеть здесь с ним со стаканом виски в руках, испытывая к нему, Томасу, искренние дружеские чувства, и не желал бы, чтобы его сын был похож на капитана понравившейся ему яхты.

— В жизни я совершил немало такого, чем отнюдь не горжусь, — сказал он.

— Но в этом вы ничем не отличаетесь от других, капитан, — тихо сказал Гудхарт. — Ну и пока мы тут обсуждаем эту тему, прошу вас простить меня за сегодняшний день. Я был, конечно, пьян. Целые две недели я внимательно следил за тремя молодыми счастливыми людьми, весело работающими вместе, передвигающимися по яхте с поразительной грацией, и я чувствовал, насколько я старый. И мне захотелось доказать, что я не так уж стар, захотелось тряхнуть стариной, поэтому я и рисковал вашими жизнями. И сделал я это намеренно, капитан, намеренно, потому что был уверен, что вы ни за что не отпустите нас одних, не позволите нам с женой плыть одним к берегу.

— Лучше об этом не говорить, сэр, — сказал Том. — К тому же, все обошлось.

— Старость — это патология, Том, — с горечью произнес Гудхарт. — Ужасная, извращенная патология. — Он встал, осторожно, чтоб не уронить, поставил свой стакан. — Думаю, мне пора в отель, я беспокоюсь, как там моя жена.

Он протянул Томасу руку, и тот ее крепко пожал.

— Ну, до первого июня следующего года, — сказал он и широкими шагами спустился с яхты с двумя большими корзинками в руках.

Когда вернулись Кейт с Дуайером с выстиранным постельным бельем, Томас рассказал им о визите Гудхарта.

— Итак, у нас уже есть первый клиент — шестинедельная аренда яхты на следующий год.

Дуайер наконец-то получил письмо от своей девушки. Она была в гостинице «Эгейская», но ничего не узнала для Тома, так как Пэппи убили. Его закололи ножом, а труп с кляпом во рту обнаружили в его собственной комнате. За конторкой в гостинице теперь сидит новый человек. Это случилось три месяца назад.

Томас выслушал это печальное известие без особого удивления. Пэппи занимался опасным бизнесом, и вот теперь ему пришлось за это заплатить своей жизнью.

В письме наверняка было кое-что еще, что вызвало беспокойство у Дуайера, хотя тот ничего не говорил. Но Томас догадывался, в чем дело. Его девушка, конечно, больше не хотела ждать и не хотела уезжать из Бостона, а если Дуайер еще не передумал за это время на ней жениться, то должен бросить все и вернуться домой, в Америку. Он пока не спрашивал у Томаса совета, но если Дуайер к нему обратится, то Томас решительно скажет ему, что ни одна женщина на свете не стоит того, чтобы ради нее бросать море.

Они все легли спать раньше обычного, потому что предстояло выходить из бухты в четыре утра, до того, как снова подует сильный ветер.

Кейт приготовила широкую постель в капитанской каюте для себя с Томасом, так как на борту не было клиентов. В эту ночь у них появилась возможность заниматься любовью не в тесноте, а в комфорте, и Кейт ни за что не хотела упустить этот шанс. В каюте внизу в их распоряжении были две узкие койки, причем одна над другой.

Твердое, полногрудое тело Кейт явно не было предназначено для демонстрации нарядов, а только для любви. У нее была удивительно мягкая кожа, и она занималась любовью с нежностью и страстной ненасытностью, а когда пароксизм страсти миновал и она тихо лежала в его объятиях, он мысленно благодарил свою судьбу за то, что он не стар, что его девушка не живет в Бостоне и что он позволил Пинки убедить себя взять на борт женщину.

Засыпая, Кейт спросила:

— Дуайер сказал мне сегодня вечером, что когда ты купил эту яхту, то поменял ее название. Кто эта Клотильда?

— Так звали французскую королеву, — ответил Томас. Он сильнее прижал ее к себе. — Я знал эту женщину, когда был еще мальчишкой. И от нее так же вкусно пахло, как и от тебя.

Круиз в Испанию прошел неплохо, хотя из-за дурной погоды, заставшей их неподалеку от мыса Круз, им пришлось проторчать целых пять дней в порту. Их клиентами были две французские пары — два парижских бизнесмена с животиками и две молодые особы, явно не их жены. Они постоянно менялись партнершами, но Томас бороздил воды Средиземного моря не для того, чтобы учить французских бизнесменов, как нужно себя вести. Если они вовремя платят по счетам, если не гуляют по палубе на высоких шпильках и не делают дыр в досках, то шут с ними, пусть резвятся, он не станет вмешиваться в их дела. Женщины любили загорать на палубе в одних трусиках, Кейт это очень не нравилось, но у одной из них были поистине потрясающие груди, которые не очень мешали навигации, хотя если бы по курсу вдруг встретились рифы, а за рулем в это время стоял бы Дуайер, то, вполне вероятно, они напоролись бы на них. Эта дама с пышной грудью недвусмысленно намекнула Томасу, что она не прочь погулять глубокой ночью с ним на палубе, когда ее Жюль безмятежно храпел внизу в каюте. Но Томас объяснил, что исполнение этого ее желания не предусмотрено условиями аренды яхты. Ему вполне достаточно и других осложнений с клиентами — не хватало только этого!

Из-за вызванной штормом задержки обе французские пары сошли в Марселе, чтобы добраться поездом до Парижа. Там оба бизнесмена должны были встретиться со своими женами и уехать на целое лето в Довиль. Расплачиваясь с Томасом перед мэрией в старом порту, французы дали ему пятьдесят тысяч франков сверху — совсем неплохая сумма, учитывая, что они французы. После их отъезда Томас повел Кейт с Дуайером в тот ресторан, в котором они обедали, когда впервые вошли в Марсель на своей «Элге Андерсон». Жаль, что их посудины не оказалось в порту. С каким бы удовольствием они проплыли мимо ее заржавевших бортов на своей сияющей на солнце бело-голубой «Клотильде», приспустив флаг на клотике в честь ее старого капитана, отъявленного нациста.

У них оставалось три свободных дня до принятия на борт следующих клиентов, и снова Кейт приготовила широкую кровать в главной каюте для себя с Томасом. Пришлось весь вечер держать открытыми иллюминаторы и двери, чтобы улетучился оттуда запах духов француженки.

— А эта курочка хороша, ничего не скажешь, — возмущалась Кейт в постели в темной каюте. — Щеголяла голая, как на параде. У тебя, наверное, стоял на нее все три недели.

Томас засмеялся. Кейт иногда выражалась, как грубый матрос.

— Мне не нравится твой смех, — обиделась Кейт. — Хочу предупредить: если увижу, как ты лапаешь какую-нибудь, вроде нее, я сигану в койку в любой ночлежке с первым же мужиком, которого встречу, как только сойду на берег.

— Существует только один надежный способ, заставляющий меня сохранять тебе верность, — сказал Томас.

Кейт тут же прибегла к этому надежному способу, чтобы сохранить его верность. По крайней мере, на эту ночь. Она лежала в его объятиях, а он ей нашептывал: