Куда ведет кризис культуры? Опыт междисциплинарных диалогов - Коллектив авторов

Самопознание единичного (в данном случае, самопознание «я») усложняется. Но оно по-прежнему невозможно без познания всеобщего (в данном случае, познания Бога). Полнота бытия возникает теперь не только из ratio личности, но из всей ее противоречивой цельности. Личность как субъект развития/спасения стала преодолевать антиномию «разум – дух» на основе представления о цельности человеческого, противостоящего миру.

Третий шаг сделал постмодернизм, окончательно отказавшийся видеть в вертикальном представлении о сущности какое-либо основание культуры и перешедший к ризоматическому, «безосновательному» мышлению (Гваттари, Деррида).

Игорь Клямкин: Что вы имеете в виду под «вертикальным представлением»? Довольно экзотическая, по-моему, языковая конструкция…

Алексей Давыдов:

Конструкция, соглашусь, не самая удачная. Я к этому еще собираюсь вернуться, а пока лишь скажу, что речь идет о таком представлении, в котором между Богом, всесильным и непостижимым, и человеком, которому предписано испытывать страх перед этим всесилием и этой непостижимостью, – непроходимая пропасть. Она заполняется обожествленной вертикалью трансляторов страха – церковью и государством. Эту вертикаль и выдавливала поэтапно из мышления европейская культура. Так вот, вопрос «кто я?» постмодернистская личность стала осмысливать «горизонтально», превратив «я» в новое всеобщее, интерпретируемое через новое многообразие разумного/духовного. В постановке этого вопроса полнота бытия достигается посредством перехода от задачи автономизации личности от мира к глобализации личностного .

Глобализация этого типа еще больше минимизирует хаос в мире, что соответствует планам Творца. Смысл личности в элитарном и – все более – в массовом сознании формируется как новое основание мировой цивилизации. Познание/вера личности окончательно очищается от посредников: религии, церкви, государства. Личность не озабочена поиском общих церковно-духовных корней – вера становится ее абсолютно частным делом. В доведении до конца персонификации способа познания/способа веры – залог появления на земле универсальной цивилизации личности.

Игорь Клямкин: Андрей Пелипенко в своих выступлениях представлял нам иной, чем у вас, взгляд на постмодернизм. Андрей Анатольевич видит в нем проявление финального кризиса западной цивилизации.

Алексей Давыдов: А я вижу в этом ее движение к обретению нового качества.

Игорь Клямкин: Вадим Межуев, насколько понимаю, тоже с вами не согласится. Ведь и он считает, что без возвращения к идее христианской духовности Западу не выжить, а потому «русская идея» могла бы быть полезна не только нам, но и ему.

Алексей Давыдов:

Я не намеревался уходить от этого вопроса. Итак, правы ли славянофилы и Межуев в том, что не инновационное мышление формирующейся личности, а следование текстам и духу Библии способно объединить нас с Европой? Объединить, чтобы вместе с ней спасаться в обретенной «духовности»? В поисках ответа полезно, по-моему, обратиться к самой Библии.

Основание мышления в Ветхом Завете формировалось задачей, выраженной в словах «возлюби Бога своего». Основание мышления в Новом Завете формировалось двойной задачей: первой – «возлюби Бога своего» и второй – «возлюби человека», равнозначной первой. Иисус неоднократно подчеркивал значимость этой равнозначности. Что изменилось? Изменилось очень многое, причем кардинально.

Во-первых, раздвоилось – на божественное и человеческое – основание бытия. Во-вторых, божественное раскрылось, чтобы принять в себя человеческое; родился принцип, нацеленный на гуманизацию основания мышления. В-третьих, через это раздвоение была поставлена задача синтеза божественного (всеобщего) и человеческого (единичного) в способности человека к рефлексии, к раздвоению-соединению в третьем, богочеловеческом смысле, к рефлексии в поиске синтетической середины (особенного). В этом утверждении права рефлектировать по поводу смыслов божественного и человеческого – исток формирования принципа развития.

В результате ветхозаветная оппозиция «разум – дух» и ее церковные интерпретации («закон – любовь», «разум – вера», «разум – любовь») в мышлении Иисуса перестали быть основанием анализа смыслов божественного и человеческого. В эпицентре новозаветного мышления, а затем европейской культуры, о которой я говорил, оказалась другая оппозиция: « традиция – инновация ». Оппозиция, необходимо включающая в себя и «разум», и «дух», и «закон», и «любовь», и «божественное», и «человеческое». Но все это лишь как средства развития личности.

А «русская идея» как раз ветхозаветна, хотя и выдает себя за новозаветную. Ссылаясь на славянофилов, Соловьева, Бердяева, Вадим Михайлович пишет, что нравственной может быть только «совместная жизнь людей, организованная по принципу Церкви. Церковь намного ближе к идеалу нравственно свободной жизни, чем любая Конституция». Потому что именно в ней, в Церкви, заключено якобы «вселенское, общечеловеческое начало». Но эта «русская идея», на мой взгляд, не несла и не несет в себе общечеловеческого объединяющего начала. Потому что она апеллирует к устаревшему представлению о божественном Бога, характерном для России, но не характерном для Европы.

Россия веками опирается на ветхозаветные ценности: Бога-отца, оторванного от человека; авторитарность верховной власти и соборность народа, подавляющие права личности; статус Иисуса как начальника РПЦ. А Европа все более опирается на ценности, вышедшие из Нового Завета. Опирается на Иисуса-богочеловека, который является членом Святой Троицы (omnicia), который несет человеческое в своей божественности и из богочеловеческой природы которого исходит Святой Дух (filioque). Опирается на акт веры, который сам по себе (sola fide) спасает душу верующего и обеспечивает ей бессмертие уже при жизни человека. Наконец, на самого верующего человека, который через свою способность верить и нести Cлово Божье сам становится Церковью.

«Духовность», противостоящая «разуму», не способна объединить нас с Европой. Потому что не можем мы ни убавить у европейцев их «презренной эмпирики», ни добавить им нашей «высокой духовности». Основания европейской культуры за 2000 лет изменились, а основания православной культуры – нет. Европейское новозаветно-гуманистическое христианство уже давно и с каждым столетием все более оправдывает социальную динамику, а ветхозаветное православие – социальную статику. Прикрываясь новозаветностью, Россия все еще в Ветхом Завете. Русская интеллигенция новозаветного Иисуса не приняла. Она не хочет развивать в себе человеческое, свободное от религии, она хочет спасаться с помощью религии. Иисус для нее лишь еще одно название потустороннего Яхве – хозяина Царства Небесного.

Зачем божественное в Новом Завете сошло с небес? Зачем Бог через Иисуса стал нести человеческое в своем божественном? Зачем в Иисусе изменился тип духовности? Зачем в Новом Завете и затем в Европе изменилось представление о всеобщем? Откуда появился в христианстве вопрос о праве личности на интерпретацию смысла божественного и на индивидуальный поиск Бога?

Этих вопросов русская интеллигенция, погрузившаяся в мистику соборности, до сих пор не слышит. Поэтому не мог увенчаться удачей проект В. Соловьева относительно объединения православной и католической церквей. Поэтому не получили позитивного отклика в Европе ни идея всемирной церкви Н. Бердяева, ни «русская идея». И вот вместо того, чтобы осваивать новозаветность, мы предлагаем Европе и России устройство жизни по модели Церкви. Но что такое организованная (общинная, церковная, партийная) духовность в российском исполнении, мы знаем и из Ветхого Завета, и из русской религиозной философии, и из «Краткого курса истории ВКП(б)». Как знаем и о том, что путь к такой духовности/свободе лежит через грандиозную ложь, миллионы трупов и разорение России.

Время сегодня не славянофильствует. Поэтому в анализе человеческого не нужна ветхозаветная, церковная оппозиция «разум – дух», нужна новозаветно-гуманистическая оппозиция «традиция – инновация». Через нее надо искать ту меру свободы, которая спасет нас от новой лжи. Нам надо постоянно повышать свою способность и к ratio, и к духовности. Опираясь на принцип личности как на новое основание своей культуры, надо бросить вызов себе соборно-авторитарному, себе церковно-духовному. Надо начинать осваивать социальный смысл «я» и для повседневности, и по отношению к вечности и в нем искать свое бессмертие. В этом поиске – значение Иисуса для России.

Спасаться вместе? Конечно, молиться о спасении могут все. Но произнести Иисусово «я победил мир!», пушкинское «я памятник воздвиг себе нерукотворный» или тургеневское «хочу истины, а не спасения!» дано не каждому. Иисус противостоял миру один. Проповедовал один. Молился в Гефсиманском саду один. Шел на Голгофу один. И на кресте висел один…