Жизнь графа Дмитрия Милютина - Виктор Петелин

– Подойдет черед, и наградим, а пока дайте в «Правительственном вестнике» краткую заметку в опровержение ложных и преувеличенных слухов. Слухи, Дмитрий Алексеевич, покоя не дают. Недавно по всему миру разлетелся странный слух, будто Пруссия снова попытается разгромить Францию и только ищет предлога к нападению, а другой слух, будто Пруссия готова напасть на Австрию. Это не может смутить правителей европейских держав; очевидно, что Бисмарк действительно что-то готовит. Он в этом случае чем-то похож на Наполеона Первого, который по окончании каждой войны сейчас же искал предлога к началу новой.

– Несколько дней назад, ваше величество, генерал Обручев подал мне записку, в которой развивает мысль о том, что Пруссия испытывает огромное давление папизма, как и в других европейских странах насаждения католичества, а это поведет к началу общеевропейской войны, которая, может быть, окажется гораздо ближе, чем мы думаем. Сначала я эту записку положил под спуд, а теперь, ваше величество, прошу с ней познакомиться. Думал, Обручев фантазирует, но ваши слова настораживают…

После доклада Милютина император заслушал министра внутренних дел, министра юстиции и шефа жандармов об аресте молодых нигилистов и вредной пропаганде ими среди нижних чинов. Серьезный вопрос, то и дело возникают молодые нигилисты, которые ратуют за свержение императорского трона. Может, подумал император, создать нечто вроде бы пенитенциарных (от лат. poenitentia – раскаяние) колоний, куда можно было бы сгонять всех осужденных? Но вопрос так и не был решен… Вскоре Александр Второй уехал в Берлин на встречу с императором Вильгельмом.

Эта встреча в Берлине многое прояснила в политическом положении европейских государств: Александр Второй, возвратившись в Петербург, заявил, что опасения войны вроде бы рассеялись, император Вильгельм выразил Александру Второму просто недоумение по этому вздорному предположению, будто Пруссия снова хочет воевать с Францией; а Бисмарк с негодованием заявил, что это газетная клевета и сплетни самого французского правительства.

– Приписывать мне агрессивные действия против Франции равносильно обвинению меня в идиотизме и полном отсутствии ума, – заявил Бисмарк князю Горчакову, – а то, что говорил маршал Мольтке о будущей войне с Францией, это только с точки зрения военного, но в политике он просто молодой человек, лишенный всякого влияния.

Так что ничто пока не грозило войной после поездки Александра Второго в Берлин, он заверил Францию в своей поддержке, кроме того, и Великобритания сообщила русскому императору всю мощь своего флота бросить на сдерживание немецких ретивых упований.

Но это были только первые признаки накопившихся европейских проблем, которые вскоре должны были обостриться.

20 мая 1875 года наконец состоялось долгожданное заседание Комитета министров, на котором должны были наконец обсудить и решить вопрос о Медико-хирургической академии. Подходили летние каникулы, председатель Комитета министров генерал-адъютант Игнатьев готов был покинуть Петербург на все лето, Самуил Грейг тоже надеялся уехать в отпуск… Во время болезни Милютина бронхитом навещали его и Грейг, и Игнатьев, известили его также о том, что вскоре будет рассмотрен вопрос об академии, так что, дескать, поправляйтесь, пора решить эту тягостную продолжительную неопределенность судьбы академии, что сказывается и на самой академии. Грейг и Игнатьев предупредили Милютина, что в заседании будет принимать участие и великий князь Николай Константинович. Почему великого князя так заинтересовала Медико-хирургическая академия? Ведь никогда он этим не интересовался… Но тут его знакомые рассказали совершенно банальную историю, как один из профессоров академии был приглашен к балерине Кузнецовой. Когда у нее серьезно заболел ребенок, никто к ней не приходил, а этот профессор пришел, ребенку ничем не помог, ребенок вскоре умер, но завязались отношения между профессором и великим князем, который хотел отблагодарить профессора, мечтавшего перейти из Военного министерства в Министерство народного просвещения.

Милютин, как только открылось заседание, заявил, что выступать он не собирается, готов представить заседанию справки и объяснения, если они понадобятся по ходу полемики. Граф Толстой также заявил, что выступать он не собирается.

«Комитет как будто готовился к сражению», – записал в дневнике Милютин.

Грейг, выступивший первым, сказал, что он изучил дело, выслушал бесконечные толки, справки и показания с обеих сторон. Милютин опасался, что Грейг будет отстаивать позицию своего давнего приятеля графа Толстого, но он неожиданно для многих высказался в пользу Военного министерства. К этому решению присоединились все присутствовавшие члены Комитета министров, но тут выступил великий князь Николай Константинович и твердо наказал голосовать за Министерство народного просвещения. Грейг и Милютин вновь выступили с дельными предложениями, но граф Толстой и представитель Министерства внутренних дел князь Лобанов-Ростовский вновь горячо высказались в пользу перехода академии в Министерство народного образования.

Председатель Игнатьев предложил голосовать: оставить академию в Военном министерстве – 20 голосов, а перейти в Министерство народного просвещения – 3 голоса.

Коллеги поздравляли Милютина с этим решением, хотя оно и было совершенно для него неожиданным. Подошел к Милютину и великий князь Константин Николаевич:

– Вы, Дмитрий Алексеевич, не сердитесь на меня?

– Сердиться не смею, ваше высочество, но удивляюсь.

– Почему же? Разве я мог говорить противно моему убеждению?

– Этого никто не может требовать. Но для чего нужно было вашему высочеству внести в это дело ваши убеждения? Вы знали, что это вопрос личный для меня. Приехав нарочно, чтобы подать голос против меня, вы, может быть, способствовали тем моему удалению из министерства.

– Что вы? Помилуйте! Мы будем еще многие и многие годы идти вместе…

«Какое двуличие великого князя, – подумал Милютин, прощаясь с ним, – ведь он прекрасно знал, как я отношусь к этому бесспорному делу, вокруг которого столько мути разлилось, столько слухов, сплетен. Кто будет победителем – граф Толстой, ближайший советчик императору, или Милютин, с которым недавно были ужасные столкновения с князем Барятинским? Как лихорадочный бред будет вспоминаться эта отвратительная история. А если государь поддержит Константина Николаевича с его меньшинством голосов, то я наконец-то решусь оставить свой министерский пост, избавлюсь от стольких забот и треволнений, не дававших мне много лет ни отдыха, ни покоя. А каков-то великий князь Константин Николаевич? Я знал давно, что он часто увлекается посторонними влияниями и действует всегда порывами, без обдуманности и сдержанности, а тут явился на заседание Комитета министров и совершенно неуместно исполнил обещание профессора Флоринского. Надо только подготовить все документы, чтобы сразу уйти сначала по болезни в отпуск, а потом в случае надобности распорядиться заочно…»