Лекции об искусстве - Джон Рескин

самую высокую опенку превосходства Торсо, сел бы с пером в руках с целью постараться рассказать нам, в чем именно состоит необыкновенная верность каждой линии. Разве могли бы какие-нибудь слова, придуманные им, заставить нас почувствовать ту глубину и выгиб шириной в волосок, от которых все зависит; разве мог бы он кончить чем-нибудь большим, чем голым заявлением о том, что эта линия стоит ниже той по достоинству, что если мы сами этого не замечаем, никакая сила никогда не объяснит этого нам. Это все равно что он старался бы объяснить нам словами какой-нибудь запах или вкус или другое ощущение, которого мы никогда не испытали. То же самое можно сказать о всяких истинах высшего разряда; они отличаются от истин обыкновенной точности чрезвычайно тонкими точками, которых никакой глаз, кроме самого изощренного, никак не может чувствовать, и выразить которые бессильно слово.

Следовательно, во всем том, что я говорил о правдивости у художников, я был в состоянии указать только на грубые, широкие и объяснимые вещи;

§ 3. Настоящий ранг Тернера как художника никоим образом не выяснен в предшествующих страницах: показан только его относительный ранг

я был совершенно не в состоянии объяснить (да и не старался объяснять) тонко выраженную превосходную правдивость, в которой и состоит все настоящее превосходство искусства. Все те истины, которые я был в состоянии объяснить и демонстрировать в произведениях Тернера, такого свойства, что каждый художник, обладающий обыкновенной способностью наблюдения, должен уметь передать их. Стыдно пропускать их, но замечать их не очень уж великая заслуга. Да я и доказал, что ими пренебрегали, и позорно пренебрегали те люди, которые вообще считаются отцами искусства: показав, что Тернер соблюдал их, я только доказал, что он стоит выше других в отношении знания истины, но я не дал никакого понятия о его собственном положительном ранге как живописца природы. Но само собой разумеется, что люди, которые в широких простых и очевидных вещах постоянно преступают истину, не будут особенно точны или тщательны в исполнении нежных, тонких и скрытых вещей; равным образом очевидно, что человек, который, насколько позволяют аргументация и доказательства, оказываются постоянно правдивым, вероятно, правдив по последней линии и тени линии. И так действительно бывает с каждым мазком этого истого художника;

§ 4. Чрезвычайно тонкий характер его правдивости

существенное превосходство, все, что составляет настоящую и чрезвычайную ценность его произведения, не поддается выражению: истина воплощена в каждой линии и дышит в каждом оттенке, который слишком нежен и превосходен, чтобы допустить какое-нибудь доказательство; удостоверение невозможно, разве только при помощи высшего из свидетелей — острого чувства, приобретенного широким познанием и долгим изучением. Две линии кладутся на холст: одна правильно, другая нет. В них нет разницы, которую бы мог оценить циркуль, нет разницы, на которую можно указать, если не видеть ее. Одно лицо ощущает ее, другое нет; a ощущение или зрение одного никакими словами не может быть сообщено другому: это ощущение и способность видеть — награда за годы труда. Нет испытания для нашего знакомства с природой, которое было бы так полно и безошибочно, как степень восхищения, которую мы чувствуем при виде произведений Тернера. Насколько мы мелки в наших познаниях, вульгарны в наших чувствованиях и узки в наших взглядах на основные принципы, настолько же произведения этого художника будут для нас камнями преткновения и нелепостью; насколько мы знакомы с природой, постоянны в наших наблюдениях над ней и широки в наших понятиях о ней, настолько же произведения Тернера будут в наших глазах славны и прекрасны. При каждом новом взгляде, который мы обретаем на творения Бога, при каждой новой мысли, которую мы воспринимаем от Его творения, мы найдем в произведениях Тернера нового толкователя нового путеводителя к чему-нибудь такому, чего мы раньше не понимали. Если мы будем рыскать по всей Европе от одного берега до другого, то каждая скала, на которую мы ступаем, каждое небо, которое проходит над нашими головами, каждая местная форма растительности или почвы дает нам новую иллюстрацию принципов Тернера, новое подтверждение изображенных им явлений. Мы будем чувствовать, куда бы ни пошли, что он был там до нас; что бы мы ни увидели, он видел это и уловил до нас, — и мы, наконец, прекратим исследование в полной уверенности, что все те вещи Тернера, в которых мы не в состоянии были дать отчета и которые нам все еще не нравятся, имеют свое разумное основание, как и все остальные; даже в том, что ему не удавалось, что вышло ошибочным, есть красота; что такой ошибке никто не в состоянии подражать, ее никто не достоин порицать.

В его уме был заметен постоянный прогресс; он не обошелся, как некоторые художники, без детства;

§ 5. Его первоначальное место и постоянный прогресс

курс учения очевидно и быстро двигался вперед, и в разных стадиях борьбы то тот, то другой разряд истины составлял цель или оставался без внимания. Но от начала своей карьеры до самого ее апогея он никогда не приносил большую истину в жертву меньшей. В то время как он подвигался вперед, прежние знания и приобретения поглощались новыми или они оставлялись, но только тогда, когда он находил, что они несовместимы с новыми, и они никогда не оставлялись без того, чтобы при этом не получился выигрыш; его последние произведения представили итог полное совершенство накопленных им знаний, выраженных с нетерпением и страстью человека, который слишком много знает, у которого слишком мало времени, чтобы сказать все, или остановиться для выражения, или думать над своими слогами.

§ 6. Его последние произведения. Их неясность есть следствие их полноты