Борьба и победы Иосифа Сталина - Константин Романенко

Сказать, что такая точка зрения поверхностна — значит, ничего не сказать. Как уже подробно аргументировалось ранее, Ленин со­вершенно определенно указал на Сталина как единственного сво­его реального политического преемника

Если не принять эту мысль, тогда следует признать, что состав­ление Лениным «письма-завещания» было совершенно бессмыс­ленным! Более того, в этом случае следует признать и то, что, давая всем своим ближайшим соратникам, кроме Сталина, уничижи­тельные, обезоруживавшие политически характеристики — лишь дипломатично прикрытые гротеском похвалы, — Ленин проявил верх неосмотрительности. Если не сказать: глупости.

Стоило ли подчеркивать оппозиционность Троцкого, штрейк­брехерство Зиновьева и Каменева (кстати, факты весьма извест­ные), негативные черты Пятакова и Бухарина, — по существу «раз­девая» их, — не имея осознанной цели? Для чего? Чтобы оставить в их умах недобрую память о себе?

Несомненно и то, что если бы Ленин захотел действительно развенчать авторитет Сталина, то он сделал бы это не колеблясь. Ленин не посягнул на это. Даже написанное им в эмоциональном порыве дополнение о якобы «грубости» Сталина, по существу не меняло ленинской позиции.

И это поняли все. При чтении дополнения к письму, касавше­гося непосредственно Генерального секретаря, в тишине зала вдруг раздалась чья-то громкая реплика: «Ничего, нас грубостью не испу­гаешь, вся наша партия грубая — пролетарская...»

Конечно, Сталину пришлось пережить острые минуты, но тя­жела «шапка Мономаха». Воля Ленина была ясна, и Каменев в сво­ем выступлении отметил, что «последнюю волю, каждое слово Ильича мы, безусловно, должны считать законом... В одном вопросе мы с радостью можем сказать, что опасение Ильича не подтверди­лось. Я имею в виду вопрос, касающийся Генерального секретаря. Вы все были свидетелями нашей совместной работы в последние месяцы».

Обсуждать вопрос о перемещении Сталина Пленум не стал, пе­ренеся эту, как и прочие оценки Лениным членов Политбюро, на съезд.

Но были ли «грубость, капризность...» чертами Сталина? Может быть, другие члены Политбюро блистали манерами воспитанниц Смольного института? В опубликованной в Париже книге Б. Бажанов в 1931 году отмечал: «...Сталин очень хорошо умел владеть со­бой и был груб, лишь когда не считал нужным быть вежливым».

Впрочем, обвинение в грубости можно полностью отнести к то­му же Троцкому, который даже не грубо, а вызывающе нагло отно­сился к окружавшим. Уже само то, что, как подсчитано, с 1923 по 1926 год из 287 заседаний Политбюро Троцкий посетил только 151, являлось нескрываемым вызовом коллегам.

О его поведении на заседаниях с демонстративным чтением ро­манов уже упоминалось, как и об отношении «к воспаленному Льву» Зиновьева, «откровенно игнорировавшего Троцкого». «Ка­менев лишь слегка кивал» ему, и только Сталин «тянулся через стол», чтобы «обменяться с ним рукопожатием и поприветство­вать».

Впрочем, сам Лейба Бронштейн не церемонился и с Лениным. Мария Ульянова писала: «Характерен в этом отношении случай с Троцким. На одном заседании ПБ Троцкий назвал Ильича «хули­ганом». В.И. побледнел, как мел, но сдержался. «Кажется, кое у кого нервы пошаливают», — что-то вроде этого сказал он на эту гру­бость Троцкого...»

И любопытное состоит в том, что «характеристика» Сталина, по существу спровоцированная Крупской, откровенно не соответ­ствовала оценкам его личностных качеств. Даже самые страстные антагонисты Сталина — не считая откровенного бреда Хрущева — не приводят в своих воспоминаниях ни одного факта его «грубо­сти», «капризности» либо «невежливости».

Напротив, даже люди, разошедшиеся со Сталиным в политиче­ских позициях, отдают должное его уму, знаниям и другим качест­вам. Член Коммунистической партии Германии (КПГ) Руфь Фи­шер, вызванная в Москву в январе 1924 года для обсуждения со Сталиным и другими лидерами причин неудавшейся революции в Германии, в отличие от Крупской не терявшая здравость сужде­ний, вынесла иные впечатления от общения с ним.

Фишер и Маслов, лидеры левой фракции КПГ, приглашенные по просьбе Сталина на ряд неофициальных бесед, были изумлены его «поразительно глубоким умом» и знаниями, которые он выка­зал, касаясь организационных принципов КПГ и ее внутренних разногласий.

«О структуре партии и партийных группах, — пишет Фи­шер, — он говорил не как о чем-то обособленном, а непременно в связи с созданием оптимальных условий для укрепления власти.

Он пытался, по его собственному утверждению, преодолеть разногласия в российской партии, вызванные кризисом политики

Троцкого, и воссоздать железную гвардию лидеров, которые, взаи­модействуя без лишних слов и тезисов, будут связаны общей необ­ходимостью постоянной самозащиты».

Приглашенные в кремлевскую квартиру, представлявшую од­ноэтажный дом, состоящий из двух комнат, в которых раньше жи­ла прислуга, гости были поражены бедностью бытовой обстановки. Фишер с нескрываемым удивлением свидетельствовала о скром­ности жизни хозяина, который распоряжался «... десятками тысяч служащих, включая государственную милицию... распределял пар­тийные посты, назначал ответственных работников и в России, и за границей, часто давал «ответственные партийные задания», испол­нение которых влекло за собой получение материальных благ — квартир, автомобилей, загородных дач, специального медицинско­го обслуживания, хорошей работы для членов семей».

О какой «капризности» может идти речь при таком очевидном аскетизме и альтруизме? И то, что «простота» бытовых потребно­стей и личная скромность Сталина в этот период не были показу­хой, свидетельствуют все его дальнейшие условия жизни.

XIII съезд РКП(б) состоялся 23—31 мая 1924 года. Как и на пре­дыдущем съезде, основной доклад от имени ЦК делал Зиновьев, что создавало впечатление о его приоритете в руководстве. Выступле­ние Каменева было посвящено внутренней торговле и коопера­ции. Сталин обнародовал организационный отчет ЦК.

Давая характеристику состояния политических и обществен­ных организаций страны, он критиковал руководителей, видевших себя лишь политическими лидерами и пренебрегавших организа­ционной работой. «Обычно, — говорил он, — у нас делят партий­ную работу на две категории: категорию высшую — это чистая партийная работа в губкомах, обкомах, ячейках, в ЦК, и категорию низшую, называемую партийной работой в кавычках, это работа во всех советских органах».

Но все ждали главного: кто заменит Ленина? И уходя, Ленин умело «сделал свое дело»: он «удушил» любые посягательства на по­литический и деловой авторитет Сталина. Сталину не пришлось вступать в полемику со своими потенциальными «конкурентами».

В период съезда они в основном были заняты тем, чтобы от­мыться от нелицеприятных ленинских характеристик и попы­таться сохранить собственное лицо. Троцкий отказался признать обвинения Ленина в свой адрес, и, хотя он выступал предельно ос­торожно, на съезде его атаковали последовательно 15 ораторов, не жалевших слов и определений. В его защиту стала только Крупская. Видимо, на правах «супруги вождя» она не находила необходимым считаться с «волей» Ленина.

Сталин не стал заигрывать с Троцким. В заключительном слове, остановившись подробно на дискуссии с троцкистами и указав на ряд принципиальных разногласий в позициях Троцкого и ЦК, он обвинил оппозицию в «мелкобуржуазном уклоне». Правда, пока­зав истинное лицо своих противников, Сталин не стал на съезде обострять ситуацию и доводить дело до непримиримой конфрон­тации.

Чем руководствовался Сталин? Он объяснил это в письме Демь­яну Бедному. В июле 1924 года он писал ему: «Я думаю, что после того как разбили вдребезги лидеров оппозиции, мы, т.е. партия, обязаны смягчить тон в отношении рядовых и средних оппозицио­неров для того, чтобы облегчить им отход от лидеров оппозиции. Оставить генералов без армии — вот в чем музыка... Так и только так можно разрушить оппозицию, после того как лидеры осрамле­ны на весь свет».

Расчет Сталина оказался правильным. Утеряв позиции, на ка­кой-то период «генералы» умерили свой пыл. Позиции самого Ста­лина не поколебались. Рассмотрев «Письмо к съезду», после неза­висимого обсуждения на заседаниях все делегации «без исключе­ния высказались за обязательное оставление Сталина на посту Генсекретаря», передав Президиуму свои резолюции.

Казалось, Сталин мог быть удовлетворен. Большинство поддер­жало его. Однако на состоявшемся после съезда организационном Пленуме ЦК он придал вопросу неожиданный для всех оборот.

Поднявшись на трибуну, он сделал заявление: «Я думаю, что до последнего времени были условия, ставившие партию в необходи­мость иметь меня на этом посту как человека более или менее кру­того, представлявшего известное противодействие оппозиции. Сейчас оппозиция не только разбита, но и исключена из партии. А между тем у нас есть указание Ленина, которое, по-моему, нуж­но провести в жизнь. Поэтому прошу Пленум освободить меня с поста Генерального секретаря, уверяю вас, товарищи, что партия от этого только выиграет».