Борьба и победы Иосифа Сталина - Константин Романенко

Сталин подкреплял свою аргументацию не просто словами, а фактами. «В рядах оппозиции, — отмечал он с сарказмом, — име­ются такие, как Белобородов, «демократизм» которого до сих пор остался в памяти у ростовских рабочих; Розенгольц, от «демо­кратизма» которого не поздоровилось нашим водникам и железно­дорожникам; Пятаков, от «демократизма» которого не кричал, а выл весь Донбасс; Альский, «демократизм» которого всем извес­тен; Бык, от «демократизма» которого до сих пор воет весь Хо­резм».

Он безжалостно срывал маски. Перечисленные им «демократы» были хорошо известны общественности. Кстати, именно глава Уральского Совета Белобородов подписал 12 июля 1918 года ре­шение о казни царской семьи. Правда, Сталин имел в виду не этот эпизод, а подавление Белобородовым в 1919 году восстания в Рос­тове. «Знамениты» были и другие названные им лица. Демократ Розенгольц, совместно с Троцким, «завинчивал гайки» на транс­порте, Пятаков то же делал в Донбассе. И, наконец, еврей из Одес­сы Иосиф Бык с не меньшим усердием «демократизировал» Сред­нюю Азию.

Конечно, Сталин не мог оставить без внимания ведущего борца за «демократию». «Троцкий, — вопрошает Сталин на XIII конфе­ренции в январе 1924 года, — этот патриарх бюрократов, без демократии жить не может?»

«Нам было несколько смешно, — иронизирует он, — слышать речи о демократии из уст Троцкого, того самого Троцкого, кото­рый на X съезде партии требовал перетряхивания профсоюзов сверху. Но мы знали, что между Троцким периода X съезда партии и Троцким наших дней нет разницы большой, ибо как тогда, так и теперь он стоит за перетряхивание ленинских кадров. Разница лишь в том, что на X съезде он перетряхивал ленинские кадры свер­ху в области профсоюзов, а теперь он перетряхивает те же ленин­ские кадры в области партии». И Сталин делает естественный вы­вод, что Троцкому «демократия нужна как конек, как стратегиче­ский маневр. В этом вся музыка».

То, что «музыка» оппозиции несла угрожающие мотивы, само­надеянно продемонстрировал в конце декабря начальник Полит­управления Красной Армии Антонов-Овсеенко. «Старый» и убеж­денный троцкист, всегда готовый сорвать банк в пользу своего ку­мира, он дал указание провести в высших военных учебных заведениях конференции и направил в армию циркуляр № 200 об изменении системы партийно-политических органов на основе «Нового курса» Троцкого.

На требование Политбюро отозвать это предписание Антонов-Овсеенко 27 декабря прислал письмо с угрозами в адрес партий­ных руководителей. И, когда Троцкий 28 декабря представил в «Правде» статью с интерпретацией «Нового курса», начальник Политуправления заявил, что бойцы Красной Армии «как один» встанут за Троцкого.

От этого заявления повеяло дымом военного переворота. Идея переворота уже витала в воздухе. По сложившейся традиции пер­вым запаниковал Зиновьев. Он предложил арестовать Троцкого, и, хотя его предложение не поддержали, необходимы были реши­тельные действия, отрезвляющие перемены.

Оргбюро ЦК отменило циркуляр Политуправления, а Антоно­ва-Овсеенко сместили с должности; на его место сел Бубнов, по­рвавший к этому времени с «платформой 46-ти». Отправили в от­ставку и заместителя Троцкого по Реввоенсовету еще с 1918 года, верного его сторонника Склянского.

Дружный отпор поползновениям оппозиции со стороны чле­нов партии, занявших сторону Сталина, имел неоспоримый итог. Дискуссия завершилась в январе 1924 года убедительной под­держкой линии ЦК. 98,7% членов партии высказались в пользу ру­ководства, и XIII партконференция констатировала, что у Троцкого оказалось лишь 1,3% сторонников. Сталин выступил на конферен­ции с докладом «Об очередных задачах партийного строительства».

Троцкий на конференцию не явился. В этот критический для его сторонников момент «вечно воспаленный Лев» оппозиции, по­верженный в битве с партийными «гладиаторами», отправился за­лизывать раны... в Сухуми. Утверждалось, что там он проходил курс лечения после простуды. Видимо, для любителя «свежего воздуха, окисляющего кровь», «открытые окна» дискуссии обернулись по­литическим сквозняком.

Сталин не имел иллюзий относительно окончательного разгро­ма своего противника и признал, что в полемике многие участники солидаризировались с Троцким. С присущей ему образностью он указал, что ряд парторганизаций, одобрив действия Политбюро, оставил «некий хвостик, скажем, такой: да, все у вас хорошо, но не обижайте Троцкого».

Эту деталь Сталин прокомментировал фольклорной шуткой: «Я не поднимаю здесь вопроса о том, кто кого обижает. Я думаю, что если хорошенько разобраться, то может оказаться, что извест­ное изречение о Тит Титыче довольно близко подходит к Троцко­му: «Кто тебя, Тит Титыч, обидит? Ты сам всякого обидишь».

По воспоминаниям одного из участников конференции, Ста­лин «говорил спокойно, аргументировано... не заострял вопроса, избегал резкостей, применяя мягкие выражения». Однако, про­явив сдержанность в оценке действий оппозиции и проанализиро­вав «шесть ошибок Троцкого», он был категоричен в выводе: «тер­петь группировок и фракций мы не можем, партия должна быть единой, монолитной».

Он не намеревался умалять успеха своих сторонников. Наобо­рот, закрепил его. Полным потрясением для оппозиции явилось то, что неожиданно он огласил содержание одного из пунктов до этого секретной резолюции X съезда «О единстве партии». В соот­ветствии с ним ЦК имел право применять в случае нарушения дис­циплины или «допущения фракционности все меры партийных взысканий, вплоть до исключения из партии...».

Троцкисты восприняли этот шаг болезненно. И. Радек обвинил Сталина в нарушении партийной «тайны», начав доказывать, что «только съезд партии может решать, что документ, объявленный съездом партии тайным, становится для партии явным».

Не потеряв выдержки, в заключительном слове Сталин уже бо­лее остро поставил вопросы разногласий с оппозицией. Сталин не был оратором с «зычным голосом», но он являлся блестящим поле­мистом. Он атаковал своих противников. Отбросив недоговорен­ности и условности, он указал на демагогическую сторону действий оппозиции, делавшей громогласные заявления о «кризисе в пар­тии», но ничего не предпринявшей для его предотвращения и пре­одоления.

Его аргументы были убедительны. Говоря о социальных волне­ниях, обусловленных хозяйственным кризисом, он вопрошал: «Где была тогда оппозиция?

Если не ошибаюсь, Преображенский был тогда в Крыму, Са­пронов — в Кисловодске, Троцкий заканчивал в Кисловодске свои статьи об искусстве и собирался в Москву. Еще до их приезда ЦК поставил этот вопрос у себя на заседании.

Они, придя на готовое, ни единым словом не вмешались, ни единого слова не выставили против плана ЦК... Я утверждаю, что ни на Пленуме в сентябре, ни на совещании секретарей нынешние члены оппозиции не дали ни единого слова намека о «жестоком хозяйственном кризисе» или о «кризисе в партии» и о «демократии».

Обратив внимание на тактику фрондеров, свидетельствующую о неискренности, и продемонстрировав демагогичность оппози­ции, Сталин завершил выступление резким выводом:

«Оппозиция выражает настроения и устремления непролетар­ских элементов в партии и за пределами партии. Оппозиция, сама того не сознавая, развязывает мелкобуржуазную стихию. Фракци­онная работа оппозиции — вода на мельницу врагов нашей пар­тии, на мельницу тех, которые хотят ослабить, свергнуть диктатуру пролетариата».

Логическим следствием этого вывода стало решение конферен­ции «об организации массового приема в партию рабочих от стан­ка». Этот массовый прием, получивший позже название «ленин­ский призыв», был осуществлен еще до смерти Ленина. И, похоже, этот шаг стал своеобразным ответом на беспрецедентный коллек­тивный прием в РКП(б) еврейской ЕКП, о котором говорилось выше.

Затеяв дискуссию о «демократии», Троцкий совершил боль­шую стратегическую ошибку. Своим плохо обдуманным выступле­нием, рассчитанным на популизм, он невольно укрепил политиче­ские позиции сторонников Сталина. Сплачивая ряды большеви­ков, демонстрируя единство, Сталин разрушал и опасения Ленина о развале партии вследствие раскола.

Конечно, в состоянии болезни Ленин переоценил возможности Троцкого. И хотя выступая как носитель общего мнения, Сталин оставил возможность для компромисса с Троцким, власть проде­монстрировала свою реальную силу. Приняв курс Сталина, партия прошла важную веху своей истории.

Незадолго до начала конференции состояние Ленина улучши­лось, и окружавшие его близкие почувствовали облегчение. Аккре­дитованная на конференции от газеты «Правда» его сестра Мария Ульянова сообщила, что он знакомился с содержанием материа­лов. Крупская позже вспоминала, что «суббота и воскресенье ушли на чтение резолюций. Слушал Владимир Ильич очень вниматель­но, задавая иногда вопросы».