Ожерелье королевы - Александр Дюма

– Прошу прощения, господа, позвольте мне отдать долг вежливости.

Он пересек пространство, отделявшее правую шеренгу придворных от левой, и подошел прямо к Филиппу, который не шелохнулся.

– Господин де Таверне, – сказал Оливье с еще более учтивым поклоном, – я должен был поблагодарить вас за участие к моему здоровью, но я только вчера вернулся.

Филипп, вспыхнув, посмотрел на него и тут же отвел глаза.

– В ближайшее же время, сударь, – продолжал Шарни, – я буду иметь честь нанести вам визит и надеюсь, что вы не станете таить на меня обиды.

– Нисколько, сударь.

Шарни уже протянул было ему руку, но тут барабан возвестил о появлении королевы.

– Сударь, королева! – тихо произнес Филипп, не отвечая на дружеский жест Шарни.

Свои слова он сопроводил поклоном, скорее меланхоличным, нежели холодным.

Шарни, несколько удивившись, поспешно отошел к своим друзьям, в правую шеренгу.

Филипп остался на прежнем месте, как часовой.

Королева подходила ближе, многим она улыбалась, у многих принимала или велела принять прошения; еще издали она завидела Шарни и, не сводя с него взгляда, с той безудержной отвагой, с какой она следовала своим привязанностям, – враги ее усматривали в этом бесстыдство, – произнесла звучным голосом: – Просите нынче, господа, просите: сегодня я ни в чем не смогу отказать. Волшебное звучание и самый смысл этих слов пронзили Шарни до глубины сердца. Он задрожал от радости: то была его благодарность королеве. Вдруг сладостное, но опасное созерцание, которому она предалась, оказалось нарушено звуком шагов и посторонним голосом.

Кто-то подошел к ней слева, печатая шаг по плитам; чей-то взволнованный, но строгий голос произнес:

– Ваше величество!

Королева увидела Филиппа; она не сумела скрыть легкого замешательства, когда очутилась между двумя молодыми людьми, из-за которых, быть может, корила себя, потому что слишком любила одного из них и недостаточно – другого.

– Вы, господин де Таверне? – опомнившись, вскричала она. – Это вы! Вы хотите что-нибудь у меня попросить? Говорите же!

– Десятиминутную аудиенцию, когда ваше величество будет располагать временем, – с поклоном сказал Филипп, нисколько не смягчая печального и строгого выражения лица.

– Сию же минуту, сударь, – отвечала королева, украдкой бросив взгляд на Шарни, которого ей боязно было видеть так близко от его бывшего противника, – следуйте за мной.

И она ускорила шаги, слыша позади поступь Филиппа; Шарни остался на месте.

На ходу королева продолжала собирать жатву писем, прошений и ходатайств, затем отдала несколько приказаний и направилась к себе.

Спустя четверть часа Филиппа ввели в библиотеку, где по воскресеньям принимала ее величество.

– А, входите, господин де Таверне, – беззаботным тоном сказала она, – входите и взгляните на меня поприветливей. Надо признаться, всякий раз, когда кто-нибудь из семьи Таверне желает со мной говорить, мне делается тревожно. Ваше появление сулит беду. Успокойте меня поскорее, господин де Таверне, и заверьте, что не принесли мне никакой горестной вести.

Филипп, который, слушая эту преамбулу, побледнел еще сильнее, чем во время сцены с участием Шарни, удовольствовался тем, что ответил на эти не слишком-то приязненные слова Марии Антуанетты:

– Имею честь заверить ваше величество, что на сей раз принес добрую весть.

– Ах, значит, все же весть! – промолвила королева.

– Увы, это так, ваше величество.

– О Господи, – подхватила она с напускной веселостью, мучительной для Филиппа, – вот вы уже сказали «увы»! Горе мне, горе, как сказал бы испанец: господин де Таверне произнес «увы»!

– Сударыня, – без улыбки возразил Филипп, – то немногое, что я вам скажу, успокоит ваше величество, и успокоит так надежно, что никогда более ваше благородное чело не омрачится по вине рода Таверне-Мезон-Руж. С нынешнего дня, сударыня, последний отпрыск этого рода, которого вы, ваше величество, изволили отличать вашими милостями, навсегда удаляется от французского двора.

Лицо королевы утратило напускную беззаботность, которою Мария Антуанетта вооружилась против тех впечатлений, коих ожидала от этого разговора.

– Вы уезжаете? – воскликнула она.

– Да, ваше величество.

– Значит, и вы тоже…

Филипп поклонился.

– Сестра моя, к своему прискорбию, была вынуждена покинуть ваше величество, – сказал он. – Что до меня, то я сознаю, что на службе у королевы я лишний, и удаляюсь.

Королева села; на ум ей пришла тревожная мысль: ведь Андреа навеки распростилась с ней на другой день после встречи у Людовика, во время которой г-н де Шарни получил первые знаки благоволения от Марии Антуанетты.

– Странно! – задумчиво прошептала она и умолкла. Филипп застыл перед ней, как мраморное изваяние, ожидая, когда она его отпустит.

Внезапно королева очнулась от забытья.

– Куда вы едете? – спросила она.

– Я буду сопровождать господина де Лаперуза, – отвечал Филипп.

– Господин де Лаперуз сейчас на Ньюфаундленде.

– Я готов к нему отправиться.

– Вам известно, что ему предсказывают ужасную смерть?

– Не знаю, ужасную ли, но уж наверняка скорую.

– И вы едете?

Он улыбнулся.

– Потому-то я и хочу сопровождать господина де Лаперуза.

Королева снова погрузилась в смущенное молчание.

Филипп почтительно выжидал.

В Марии Антуанетте вновь, более чем когда-либо, проснулась ее благородная отвага.

Она встала, приблизилась к молодому человеку и, скрестив на груди белоснежные руки, спросила:

– Почему вы уезжаете?

– Потому что меня влечет к странствиям, – мягко отвечал он.

– Но вы уже проделали кругосветное путешествие, – возразила королева, на мгновение обманутая его героическим спокойствием.

– Я объехал Новый Свет, сударыня, но мне еще не доводилось объехать и Старый и Новый Свет вместе.

С жестом досады королева повторила слова, которые некогда слышала от нее Андреа:

– Железные люди эти Таверне, и сердца у них стальные! И вы, и ваша сестра – чудовища, таких друзей, как вы, впору возненавидеть. Вы уезжаете не ради путешествий – они уже утомили вас, вы просто хотите меня покинуть. Ваша сестра сказала, что ее призывает служение Богу; у нее в сердце под слоем пепла пылает огонь. Она просто пожелала уехать – и уехала. Дай ей Бог счастья! А вы? Вы бы могли быть счастливы – и вот вы тоже уезжаете. Я же говорила вам, что семья Таверне приносит мне несчастье!

– Пощадите, ваше величество: если бы вам угодно было пристальнее вглядеться в наши сердца, вы нашли бы там лишь безграничную преданность.

– Послушайте! – гневно воскликнула королева. – Вы просто квакер[138], а ваша сестра – философ, и оба вы невыносимы. Она воображает, будто мир – это что-то вроде рая, куда открыт вход только святым; а вам кажется, что мир – это ад, где кишит нечистая сила; оба вы бежали от мира, одна потому, что нашла там то, чего не искала, а другой потому, что не нашел того, что искал. Разве я не права? Ах, дорогой господин де Таверне, оставьте людям их несовершенство, не требуйте от королей, чтобы они были наиболее совершенными из всех смертных; будьте терпимы, а вернее, не будьте эгоистом.