Devil ex machina - Марьяна Куприянова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Очень мало информации. Критически мало. Она не знала, что делает здесь, и ничего не могла вспомнить. В голове роился бесконечный вихрь не вяжущихся друг с другом отрывков, вербальных и визуальных. Они отчаянно пытались сложиться в верном порядке, сформировать осмысленное воспоминание, но вызывали лишь панику, растущую по экспоненте. То, что вспыхивало и сразу гасло в глубинах замутненного разума, казалось слишком странным и неоднозначным, чтобы быть реальностью – скорее это сны, отголоски прошлой жизни или нечто вроде дежавю. Попытки связать их воедино усиливали головную боль, и Фаина пока оставила это занятие. Она ощущала себя так, словно некто дефрагментировал ее мозг. Как флешку с неизлечимыми вирусами.
Через время она рискнула открыть глаза и первым делом посмотрела на эпицентр дискомфорта. С удивлением девушка обнаружила на руке тонкую трубку, заклеенную медицинским скотчем телесного цвета. Не составило труда выследить, что проводок ведет к капельнице, стоящей у изголовья койки. Фаина вывернула шею и прищурилась, пытаясь прочесть, что написано на небольшой черно-белой наклейке на прозрачном пакете с раствором, но буквы были слишком мелкими с расплывались темными пятнышками, словно разбегающиеся по белой бумаге муравьи.
Оставив попытки прочесть название лекарств, который в данный момент в нее вливали, она коснулась носа свободной рукой – тоже трубки, и весьма глубоко сидят. Лучше не пытаться вытащить их самостоятельно, хотя очень хотелось от них избавиться. Фаина ощущала себя слабой, готовой снова провалиться в сон, как в черную яму забвения. Каждое движение и даже мысль убавляли ей сил. Не было речи о том, чтобы встать и пройти до двери, или хотя бы подать голос.
Предчувствуя, что скоро лишится чувств, Фаина напрягла всю свою внимательность и еще раз осмотрелась, часто моргая, чтобы избавиться от пелены на глазах. Небольшое, даже крошечное помещение для четырех коек, стоящих в два параллельных ряда. Одно окно со скудными грязными занавесками, а за ним – то ли облачный день, то ли вечер, уж больно странный рассеивается свет. У противоположной стены спят, укрывшись одеялом почти с головой, по человеку, третья койка пустует. Лица спящих, должно быть, повернуты к стене, а ноги поджаты. Они не издают звуков. Только с улицы доносятся разнородные городские шумы – издалека, да ветер в деревьях – поблизости. Где же она, и что произошло?
Фаина молча наблюдала за прямоугольником света на полу, пока тот не рассеялся, потому что на улице окончательно стемнело. За это время она несколько раз услышала неразборчивые фразы из-за закрытой двери, ведущей в больничные коридоры. Ей так хотелось, чтобы кто-нибудь вошел в палату и увидел ее, пока она еще в сознании, ведь сама она была не в силах подать признаки жизни, кроме моргания. Но, видимо, у медперсонала и без нее было слишком много забот.
Фаина не хотела никого будить, пока полностью не придет в себя и хоть что-нибудь не вспомнит. В безуспешных схватках с собственной разбитой вдребезги памятью она вновь уснула. Сложно было разобраться, что из доступных обрывков не выдумка – ничто не казалось ей достаточно убедительным, чтобы происходить в недалеком прошлом. А пульсирующая боль под переносицей наводила на мысль, словно ей запретили вспоминать что-то очень важное. Самое главное утеряно по чьей-то воле. Получится ли у нее восстановить это? Ладно. Сейчас нужно поспать, а то сил совсем нет. Дальше будет ясно.
Проснулась она от шума: ее соседи по палате играли в шашки, даже не стараясь вести себя тише, словно были уверены, что ее это не разбудит. В помещении было уже гораздо светлее, чем в прошлый раз. Раздвинутые шторки пропускали яркий столб света, в нем плавали четко различимые пылинки. С непривычки хотелось зажмуриться, но Фаина жаждала рассмотреть соседей.
Они водрузили шахматную доску на тумбочку между койками, предварительно составив на пол поднос с пустыми тарелками, бутылочки с водой и какие-то пакеты, и расположились напротив друг друга в позе лотоса, обмотавшись одеялами. Тут Фаина поняла, что в помещении прохладно. Утро? – подумала она, наблюдая, как женщина под сорок играет в шашки с худым подростком лет пятнадцати, и оба так увлечены, что не обращают на нее ни малейшего внимания. Словно с ними в палате никого больше нет.
Кажется, женщина выигрывала, а подросток злился, но пытался держаться молодцом. Наверное, уже не в первый раз терпит такое ужасное в глазах подрастающего мужчины унижение, как проигрыш взрослой женщине. Фаине вспомнилось, как много лет назад она играла в шашки с отцом, а вот в шахматы так и не научилась – слишком много правил, следовать которым ей не хотелось. Отец… как же он выглядит? Когда она в последний раз видела его, разговаривала с ним? Не вспомнить.
Ее мучал вопрос, почему эти двое ведут себя так, словно в паре метров от них нет спящего человека? Которому, возможно, нужен нормальных отдых. Шутят, смеются, спорят, роняют шашки на пол, гремят доской, которая норовит съехать на бок и опрокинуться, уничтожив все шансы довести партию до конца в первозданном виде.
Ком в горле заставил ее прокашляться. Женщина и мальчик так испугались, что подпрыгнули на своих местах, словно коты, наткнувшись на огурец за спиной, и уронили, наконец, треклятую доску, сразу же забыв о ней. От изумления они не двигались с места, пока последняя шашечка не закатилась под кровать, где и завалилась на бок, завершив какофонию. Испуганные взоры пиявками присосались к Фаине, и она не знала, что можно сказать в этой ситуации: поздороваться, извиниться? Представиться?
– Добрый день, – сказала она и не узнала свой голос, таким охрипшим он был, словно она уже очень давно ни с кем не говорила.
Игроки переглянулись, затем, не теряя настороженности, встали со своих мест и подошли к ее постели, позабыв обуть шлепки.
– Утро, – поправил мальчик ломающимся голосом.
– Не поняла? – переспросила девушка, разглядывая его интересное лицо, еще наполовину детское, но уже и наполовину мужское.
– Сейчас еще утро, – коротко объяснил он.
Фаина посмотрела на окно. Она только что пришла в себя, часов у нее нет, так что откуда бы ей знать это?!
– Вас же, кажется, Фаиной зовут? – спросила женщина.
– Да. А
