Русские Вопросы 1997-2005 (Программа радио Свобода) - Борис Парамонов

Ключевский пишет об этом так:

Постоянные внешние опасности создали для московского правительства необходимость многочисленной вооруженной силы. По мере того как эта сила набиралась, возникал и все настойчивее требовал разрешения вопрос, как содержать эту вооруженную массу...

Успешным собиранием Руси московский государь-хозяин приобрел один новый капитал: то были обширные пространства земли, пустой или жилой, населенной крестьянами. Только этот капитал он и мог пустить в оборот для обеспечения своих служилых людей... Таким образом, земля сделалась в руках московского правительства средством хозяйственного обеспечения ратной службы; служилое землевладение стало основанием системы народной обороны. Из этого соединения народной обороны с землевладением выработалась поместная система... В нашей истории немного фактов, имеющих такое значение в образовании государственного порядка и общественного быта, какое имела эта поместная система.

Поместная система, поместное землевладение, поместье, в отличие от так называемой вотчины - наследственной земельной собственности, - это условное землевладение, определяемое необходимостью содержать и экипировать для службы воина-дворянина. И земля, и крестьяне, на ней и для него работавшие на этой земле и утратившее право уйти с нее, то есть прикрепленные, крепкие земле, не были собственностью такого помещика-дворянина. Жалование ему этой земли и крестьян было именно жалованием - по-нынешнему сказать, зарплатой за государственную военную службу. Оно было пожизненным и наследственным постольку, поскольку продолжалась служба дворянина и его потомков. Нет службы - нет и земли, то есть служба была обязательной. Если дворянин бросал службу, он сам в конечном счете попадал если не в крепостное состояние, то в податные сословия. В Московском государстве службой или податью были обязаны все. Иначе - татарская неволя, участь рабов чужой и чуждой силы.

Что было потом? Государство укрепилось: степных кочевников завоевали, Крым покорили, установили твердые границы и ко второй половине 18 столетия достигли небывалого ранее внешнеполитического могущества. Поместная система себя изжила. Тем не менее крепостное право - прикрепление, закрепление крестьян усилилось. Ключевский:

Образовался худший вид крепостной неволи, какой знала Европа, - прикрепление не к земле, как было на Западе, даже не к состоянию ... а к лицу владельца, то есть к чистому произволу. Так, в то время, когда наше крепостное право лишилось исторического оправдания, - в это именно время у нас началось усиленное его укрепление.

Самый значительный эпизод этого процесса связан с Манифестом о вольности дворянской от 18 февраля 1762 года, когда дворяне были освобождены от обязательной военной и всякой иной службы. И тут Ключевский произносит едва ли не самые знаменитые в его знаменитом курсе русской истории слова:

Манифест 18 февраля, снимая с дворянства обязательную службу, ни слова не говорит о дворянском крепостном праве, вытекшем из нее, как из своего источника. По требованию исторической логики или общественной справедливости на другой день, 19 февраля, должна была бы последовать отмена крепостного права; она и последовала на другой день, только спустя 99 лет.

Вот эту девяностодевятилетнюю оттяжку необходимого государственного акта мы по существу и отмечаем через сто сорок лет после наконец-то состоявшегося его принятия, - но при этом прошедшее с лишком столетие в свою очередь было временем, вместившем в себя новый регресс, ниспадение вниз Сизифова поднятого, наконец, в гору камня, и само слово "наконец" на деле никакого конца не означает. В России опять все нужно начинать с начала.

Наибольший парадокс российской истории заключается в том, что в России освобождение воспринималось, да и становилось тяжче рабства. В этом парадоксе нужно разобраться.

Ни в коем случае нельзя сказать, что освобождение крестьян - не только личная независимость от помещика, но и наделение их частью помещичьей земли (давно уже ставшей безусловной помещичьей собственностью) - было воспринято ими так же, как нынешнее "освобождение" советских людей от работы, социального обеспечения, сплошь и рядом и от зарплаты. Такую параллель проводить нельзя. Ни с чем оказались не крестьяне-земледельцы, а дворовые - помещичьи слуги, в незапамятные времена оторванные от земли. Это их настроение и, можно сказать, мировоззрение выразил чеховский Фирс, назвавший волю несчастьем. Если с чем-то в прежней России можно сравнить нынешние лишения россиян, так это именно с участью дворовых. Их забыли, как Фирса, уехавшие в Париж господа. Серьезной проблемой для освобожденных крестьян стали выкупные платежи за отошедшую к ним помещичью землю. Восемьдесят процентов общей выкупной суммы сразу же заплатило правительство, но на крестьянство лег этот долг, растянутый на 49 лет. Мы не будем здесь обсуждать проблему крестьянского малоземелья, только заметим, что она была если не выдумана, то неправильно истолковывалась: суть дела была не в недостатке земли и не в помещичьем ею владении ( к 1916 году в руках крестьянства было 90 процентов пашни и 94 процента скота, экспроприировать у помещиков почти ничего не оставалось), - дело было в неправильном землепользовании, в сохранении на селе пресловутой земельной общины. Земля не была у крестьян на начале частной собственности, ею владела община, что, несомненно, сковывало хозяйственную инициативу. Своеобразный крестьянский социализм - одна из констант русского исторического бытия. На этой основе и возникли в России первые социалистические теории, знаменитое народничество. Оно в общем-то совершенно правильно описывало одну несомненную черту национальной жизни: русский человек не был буржуазным. Хорошо это или плохо, открывает ли это какую-то небывалую на Западе перспективу или, наоборот, лишает всякой возможности западного типа развития - уже другой вопрос, который тут обсуждать тоже незачем (тем более, что он давно решен). Но вот что обсудить интересно и необходимо - это вопрос о роли государства в российской истории: даже не то, была ли эта роль благой или негативной (такой громадный феномен невозможно оценить однозначно), но возможно ли в России вообще создать независимое от государства общество или государственный диктат - это русский рок?

Можно подумать, что государство, закрепив крестьян сначала за землей, потом за помещиками, то есть, учитывая собственные нужды в первую очередь, никак не думало о самих крестьянах. Но это не совсем так. Государству в России едва ли не всегда был присущ оттенок своеобразного патернализма - покровительственного отношения к подданным, к крестьянам в первую очередь.

Послушаем еще раз Ключевского. Он говорит о передаче в крепостной деревне помещикам функций государственной власти, когда государство препоручило им податной сбор. По существу обязательная служба дворян продолжалась, приняв окончательную свою форму как полицейско-фискальная. И это было не право, но обязанность: помещик был ответствен за своевременный сбор налогов, податей в пользу государства.

Ответственный плательщик стал и обязательным сборщиком, - пишет Ключевский. - (...) За обязанностью податного сбора вскоре последовала другая служба, сама собою из нее вытекавшая. ...В апреле 1734 года издан был указ, обязывавший помещиков кормить своих крестьян в неурожайные годы, ссужать их семенами, чтобы земля впусте не лежала; дополнительный указ того же года грозил за нарушение апрельского закона жестоким истязанием и конечным разорением. Доверив помещикам эксплуатацию такого важного финансового источника, как подушная подать, необходимо было оградить его от истощения эксплуататорами.

Понятно, что, ликвидировав крепостное право, государство сняло с себя эти покровительственные функции и не могло больше принуждать к тому дворянство. За сбор податей - в том числе упоминавшихся выкупных платежей - стала ответственной крестьянская община, сельское общество, как оно официально называлось (кстати, сохранение общины реформой 19 февраля главным образом этим мотивом и объяснялось: пресловутая круговая порука). Но в неурожайные годы обязательной помощи ожидать крестьянам было уже не от кого. В голодный 1991-й год пришлось зашевелиться самому обществу, Льву Толстому и другим светлым личностям.

Хочется обсудить еще один сюжет, хорошо иллюстрирующий сложную и всячески неоднозначную роль государства в российской истории. Это очень известный сюжет - декабристы, подробно изученный, но, как мне кажется, не до конца понятый большинством даже профессиональных историков.

Декабризм изучался и понимался главным образом как вопрос политико- идеологический, тем самым как бы подтверждая тезис о том, что русское общество, русская мысль определялись отвлеченными идеями, а не конкретными социальными интересами (мысль в 1905 году высказанная и подробно аргументированная великим социологом Максом Вебером). Социальный характер декабризма как движения преимущественно дворянского не был понят никем за исключением дореволюционного еще историка-марксиста Покровского, - а его трактовки пропали втуне, потому что он был в середине 30-х годов дезавуирован самими большевиками. Марксизм - как вполне допустимый методологически экономический материализм, а не коммунистическая утопия - помог Покровскому (еще до революции, повторяю) увидеть в движении декабристов дворянский классовый интерес. Цели декабристов были - ограничить, если не уничтожить вообще самодержавную монархию именно как форму сильного государства и вторая - главнейшая с точки зрения экономического материализма - способствовать дворянскому хозяйствованию, ликвидировав крепостное право, но при этом освободить крестьян без земли, превратить их в батраков, вынужденных за копейки работать на помещиков. То есть освободить помещиков от тяжелой, государством на них возложенной обязанности быть представителями власти в деревне, от этой самой полицейско-фискальной службы. Помещикам дорога была земля, а не крестьяне, не владение ими, бывшее головной болью дворянства, дыркой в его голове, а не источником каких-то экстраординарных удобств. Вот выразительнейший пример того, кто был кто: по конституции декабриста Никиты Муравьева, крестьянам после личного освобождения выделялось две десятины земли на двор, - тогда как по проекту государева слуги Аракчеева (того самого!) в царствование еще Александра Первого, в этом гипотетическом случае они получали две десятины на душу. (Мы не говорим о проектах якобинца Пестеля - необычного декабриста, якобинца, бывшего в движении исключением, а не правилом.) И можно с известным основанием сказать, что в случае победы декабристов русским крестьянам стало бы не лучше, а хуже. Это пример позитивного действия государственного патернализма в России. В этих случаях государство выступало как надклассовая сила - а не как орган диктатуры дворянского класса. Этот квази-марксисткий предрассудок нужно отвергнуть, как его отвергал, кстати сказать, Ленин, говоривший, что самодержавие было силой, стоявшей в определенной степени над интересами так называемых эксплуататорских классов и умело маневрировавшая на противоречиях между ними и крестьянской массой. Уж кто-кто, а Ленин понимал имманентную динамику государства, самостоятельность власти как некоего мета-социального начала.