Сдаёшься? - Марианна Викторовна Яблонская

завтракать до сей поры не ставши. Оно б таких мужиков к нам на деревню дерева валить — живо б на ноги вскочили. А засорено-то, а намусорено-то, надышано-то, наплевано-то, как в свинарнике! Нет уж, беспременно в женскую перейду. Или свинаркой ехать опять в деревню? Там оно почище будеть. А что это вроде как это, дымно?.. (Находит окурок.) Батюшки! Батюшки светы! А курил-то кто здеся? Чейный огарок? Твой? Твой? Сичас иду к самому жалиться. А сам мне сказавши: «Кто как курить будеть — бежи напрямки ко мне и докладай. Не хотять порядком лечиться, чужова труду не жалеють, нехай местов зазря не занимають. Враз выпишу — пущай хоть под забором помирають!» (Идет к двери.)

Николай Тимофеевич. Да, Дусенька! На держи! Пользуйся, пока я сам сором не стал, покуда меня убирать не придешь, это потруднее будет. А этот сор, он что? Пух. Махни полтора раза метлой — и нету.

Тетя Дуся (пряча рублевку). Я и говорю — чаво он, мусорочек-то? Чаво огарок? Мушины, чай, не привыкши. Оно шваберку пойтить принесть — мусорочек прибрать.

Голос медсестры. По пала-а-там! По пала-а-там!

Слышно шарканье многих ног, песня обрывается на полуслове. Тишина. Потом в тишине возникает уверенный стук нескольких женских каблуков, он приближается.

Тетя Дуся. Батюшки, да кажись уже оход началси? (Выглядывает в коридор.) Так и оно, оход. И чаво-то ноне так рано? Батюшки светы! Да кажись, напрямки сюды, к вам в палату несуться. Я теперича и мусорочек прибрать не поспела — усё к тому, шоб вас не будить спозоранок. Чай, спите тут, как ведмеди! (Заталкивает мусор ногой под кровати.) Ох, чаво деется! Да и подносу поди надоть отнести — ровен час, нагорит за вас — ходящим больным и нате — завтрак в палату!

Хватает поднос и выбегает из палаты. Уверенный стук каблуков уже рядом. В палату входит Л и д и я А л е к с е е в н а, в р а ч — ф т и з и а т р и м е д с е с т р а. Все в марлевых масках.

Лидия Алексеевна. Доброе утро, больные.

Аркадий. Здравствуйте.

С е р ь м я г и н лежит, не поворачиваясь.

Лидия Алексеевна. Нина, а почему в палате при больных форточка открыта? Вы разве не знаете, что наших больных при проветривании помещения нужно выводить? Сырость какая на улице!

Медсестра (закрывая форточку). Не знаю, кто и открыл, Лидия Алексеевна! Разве за ними уследишь?

Лидия Алексеевна. Серьмягин! (Н и к о л а й Т и м о ф е е в и ч молчит.) Спит?

Медсестра (трясет С е р ь м я г и н а). Серьмягин! Серьмягин! Проснитесь!

Николай Тимофеевич. Ну, слышу я.

Медсестра. А чего не отвечаете? Завотделением в палате! Вставайте!

Николай Тимофеевич (не поворачиваясь). Мне теперь вставать вроде бы больше ни к чему — мне теперь надо привыкать навсегда лежать. Навечно.

Медсестра. Вставайте, Серьмягин, вставайте!

Лидия Алексеевна. Оставьте его, Нина. Пусть лежит. Сейчас он у нас сам как миленький на ноги вскочит. Ну, Серьмягин, могу вас обрадовать. Поздравляю вас и себя. Все в порядке у нас, Николай Тимофеевич. (Н и к о л а й Т и м о ф е е в и ч молчит.) Серьмягин, Николай Тимофеевич, вы слышите?

Николай Тимофеевич. У вас-то, наверное, все в порядке! Один человек плана по смертности не превысит — так что премии не лишится. Можете теперь от меня ничего не скрывать.

Лидия Алексеевна. Да что с вами, Серьмягин? Что я должна скрывать?

Николай Тимофеевич. Ничего. Я и без вас все знаю.

Лидия Алексеевна. Вот и прекрасно. Можно подумать, что вы не рады.

Николай Тимофеевич. Лидия Алексеевна, поздно, поздно передо мной комедию разыгрывать!

Лидия Алексеевна. Какую комедию? Так я, пожалуй, обижусь — это же редкая удача! (Н и к о л а й Т и м о ф е е в и ч молчит.) Так вы что, мне не верите? Нина, дайте мне, пожалуйста, историю болезни. Вот и снимок ваш здесь. (Берет снимок, идет к окну.) Подойдите сюда, Серьмягин. Посмотрите. Да встаньте же вы, наконец. (Н и к о л а й Т и м о ф е е в и ч неохотно встает и медленно подходит к ней.) Ну что, видите? Это же просто удача!

Николай Тимофеевич. Так вот же они, каверны, мне Люда в них пальцем ткнула и так сказала: каверны остались кавернами!

Лидия Алексеевна. Люда! Нет, это безобразие, товарищи! Люде надо объявить выговор! Ей же категорически — категорически! — запрещено расшифровывать больным снимки!

Врач-фтизиатр. Я поговорю с ней, Лидия Алексеевна.

Николай Тимофеевич (идет и ложится на кровать). Выговор ей мне теперь не поможет. Мне теперь уже ничего не поможет. Оставьте меня.

Лидия Алексеевна. Так ведь Зуева не видела вашего старого снимка, и потому она не может судить. Эти плотные пятна на снимке — рубцы зажившей обызвестковавшейся каверны. Отличить на снимке каверну от рубца не просто. Здесь еще имеет значение качество пленки. Но я-то уже здесь тридцать лет работаю, я-то ясно вижу, что это рубцы.

Николай Тимофеевич (садится). Черт… неужели мне… мне все-таки повезло?

Лидия Алексеевна (улыбаясь). Повезло.

Николай Тимофеевич. Значит, пронесло?

Врач-фтизиатр (улыбаясь). Значит, пронесло.

Николай Тимофеевич. А почему же сейчас РОЭ тридцать пять?

Лидия Алексеевна. И это знаете, Серьмягин! Ну, Нина! И что за любознательный больной!

Врач-фтизиатр. Этот анализ, Серьмягин, к нашей фтизиатрии прямого отношения не имеет. Со стороны легочной патологии у вас все анализы — норма. Может быть, у вас ОРЗ было, когда кровь брали, или воспаление миндалин…

Лидия Алексеевна. Ложитесь, я вам аппендикс пощупаю, на всякий случай.

Врач-фтизиатр. Не надо, Лидия Алексеевна. Вчерашний общий анализ крови — абсолютная норма, РОЭ — двенадцать. (Достает из папки и покалывает анализ.)

Николай Тимофеевич. Выходит, я уже совершенно здоров?

Лидия Алексеевна. Выходит, практически здоровы. Живите. Поздравляю вас!

Врач-фтизиатр. Только вам надо беречься.

Николай Тимофеевич. И значит, я могу идти домой?

Врач-фтизиатр. Хоть сейчас. Только перед уходом зайдите ко мне. Я дам вам несколько рекомендаций и назначу поддерживающие курсы на весну и на осень.

Лидия Алексеевна. А тебя, Аркаша, я попрошу после обхода зайти ко мне. Твой снимок сейчас профессор смотрит.

Врач-фтизиатр. Поздравляю вас, Серьмягин. И чтобы никогда не курить. Уважаемый профессор Эйнес говорил, что курить туберкулезнику — это все равно что ковырять рану ржавым гвоздем.

Медсестра. Поздравляю вас, Серьмягин.

Николай Тимофеевич. Спасибо, Ниночка! Вот что значит наша советская медицина — мертвяка на ноги поставила! Верно, браток Аркаша?

Аркадий. Верно.

Николай Тимофеевич. А между прочим, Ниночка, вы сегодня замечательно выглядите!

Медсестра (поправляя прическу). Разве? Спасибо.

Уходят. Пауза. Потом Н и к о л а й Т и м о ф е е в и ч как-то боком идет к двери.

Аркадий. Поздравляю вас, Николай Тимофеевич.

Николай Тимофеевич (хочет уйти). Спасибо.

Аркадий. Николай Тимофеевич, вы сейчас выписываетесь, а я, наверно, здесь