Отечество без отцов - Арно Зурмински

27 июля, когда время близилось к ужину, матушка Берта села за кухонный стол и позвала дочь: «Иди сюда, Дорхен, я хочу написать письмо!».

Она пододвинула ей бумагу и чернила и рассказала, о чем та должна была написать, потому как сама в грамоте была не сильна, и ей было бы неприятно осознавать, что ее мальчик мог удивиться, обнаружив в письме ту или иную ошибку. Они сидели за кухонным столом друг перед другом, между ними лежал листок серой бумаги, на которой обычно писали полевые письма. Рядом стояла керосиновая лампа. Мать ее зажгла, потому что для письма требовался яркий свет, а день был пасмурный.

— Прежде всего, отпиши ему, какой ожидается урожай. Маленький француз прилежно нам помогает, бургомистр Брёзе обещал прислать польскую девушку, но она пока еще не прибыла. На уборку свеклы должны пригнать русских пленных, может быть, их дадут даже и на уборку картофеля. Дедушка уже совсем перестал работать, он лишь ходит по полям и курит там свою трубку. Овес растет хорошо, рожь уже убрана и сложена в амбар. Вчера ястреб унес двух цыплят. Герхард хочет подкараулить его со своим пугачом, но мне думается, что ястреб окажется умнее, чем Герхард со своим приспособлением.

Ты не поверишь, как чудесно в этом году цвели липы. По всей дороге вплоть до кладбища деревня благоухала запахом меда. Учитель Коссак нацедил уже несметное количество ведер, но половину должен был сдать, потому что люди в городе тоже хотели отведать меда.

Я хотела еще сказать, чтобы ты не экономил на еде. Если сможешь приобрести у русских что-нибудь съестное, то сделай это. Поверь мне, большинство людей заболевают оттого, что питаются неразумно. Когда ты приедешь в отпуск, то я наделаю тебе лепешек, а на полдник приготовлю чудесный пирог, а на ужин у нас будут шкварки.

Мать поставила свою подпись под письмом. Но так как внизу еще оставалось место, то Дорхен добавила к этому:

— Сегодня пополудни я встретила на улице Эрику. Она спрашивала о тебе. Ты должен научиться уворачиваться от пуль, пусть они все пролетают мимо.

Борьба требует беспощадного и энергичного противодействия большевистским подстрекателям, партизанам, саботажникам, евреям и полного пресечения любого активного и пассивного сопротивления…, кроме того, самого пристального внимания к действиям солдат Красной Армии, так как следует считаться с коварными методами ведения борьбы.

Особенно непредсказуемы солдаты азиатских национальностей Красной Армии, от них можно ожидать чего угодно. Они коварные и бесчувственные…

Комиссары, взятые в плен в бою или оказавшие сопротивление, должны быть расстреляны на месте.

— Доставь его в штаб полка, — сказал Годевинд. — Пусть они сами решат, надо ли его расстреливать.

Он показал на пленного, который прислонился к березе в нескольких десятках метров от их блиндажа, в то время как другие его соотечественники сидели несколько поодаль в траве. Их передали им танкисты, которые спешили дальше.

— И мы должны их ликвидировать, — ругался Годевинд.

Роберт Розен взглянул на человека, стоявшего у березы. На нем были брюки защитного цвета и светло-серая гимнастерка, которая доходила ему почти до колен. Головной убор отсутствовал.

— Они спросят тебя, почему мы его не прикончили! — прокричал Годевинд ему вслед. — Скажи им, мы ничего о нем не знали, у нас не было переводчика, чтобы допросить его. Определенно, это комиссар, но пусть те господа разбираются с ним сами.

Роберт Розен вскинул винтовку и медленно пошел к березе. Если бы Годевинд приказал расстрелять пленного, то он сделал бы это: расстояние до него было еще довольно большим. Когда пленный увидел, как тот идет к нему, то наклонил голову, казалось, он рассматривает свои босые ноги.

— Он явно боится, — подумал Роберт Розен.

Он остановился в пяти шагах от пленного и снял винтовку с предохранителя. Тот вздрогнул, посмотрел на него и вдруг улыбнулся ему.

Сейчас Роберту Розену труднее было бы это сделать.

Он всматривался в пленного вблизи. Копна светлых волос, голубые глаза, лицо без признаков какой-либо растительности, на шее цепочка, на которой болталась красная звездочка.

— Комиссар? — спросил он.

Пленный устало покачал головой, как будто он уже много раз отвечал на этот вопрос. Правый глаз его нервно подергивался, под носом скопились сопли.

— Он мой ровесник, — подумал Роберт Розен и удивился тому, что таких молодых парней превращали в комиссаров. Пуля разорвала левую брючину русского, на бедре были видны след от касательного ранения и запекшаяся кровь.

Хорошо, что Годевинд не приказал его расстрелять, сейчас ему было бы очень непросто сделать это. После того, как Роберт Розен увидел вблизи умоляющие глаза пленного, его полуоткрытый рот, всю его печальную беспомощность, ему было бы очень трудно выполнить приказ. Определенно, русский хотел что-то сказать, может быть, объясниться, но поскольку не понимал немецкого языка, то предпочитал молчать. Наверное, он осознавал, что непонятные слова будут восприниматься еще хуже, чем просто молчание.

— Я освобожу ему руки, чтобы он мог вытереть себе нос, — вдруг пришло в голову Роберту Розену. Когда он развязывал узел, ему стало окончательно ясно, что он имеет дело с одним из комиссаров. На рукаве гимнастерки пленного он обнаружил темную полоску, след от нашивки. Прежде, чем его взяли в плен, тот успел сорвать ее. Видимо, там тоже был известен приказ о комиссарах.

Роберт Розен обыскал его карманы, нашел нож и зажигалку, все это забрал, оставив ему лишь платок, чтобы тот мог вытереть нос. Он удивился тому, какие у русского длинные, изящные пальцы.

— Пианист, — подумал Роберт Розен. — Или студент, которого вытащили из аудитории и отправили на фронт. Он предложил ему сигарету. Обычный ритуал перед расстрелом: последняя сигарета.

Пленный покачал головой. Он не курил, или же он просто не хотел умирать?

— Ну, тогда пошли! — Роберт Розен указал на протоптанную тропинку, ведущую в березовую рощицу. Пленный нерешительно двинулся, за ним на расстоянии десяти метров следовал Роберт Розен, держа винтовку наперевес. Остальные пленные смотрели им вслед, один из них вскочил и прокричал чье-то имя. Они видимо, подумали, что сейчас грянет выстрел. Через пять минут немецкий солдат выйдет из рощи, вытирая руки о брюки.

Следуя за пленным, Роберт Розен следил за его движениями, очертаниями его фигуры, за тем, как тот размахивает своими руками. Парень потерял свой поясной ремень и вынужден был постоянно поддергивать брюки, со стороны это выглядело довольно комично. Почему он не хромал? Ведь покрытая кровавой коростой рана должна была причинять ему страдания.

— Он знает, что я не выстрелю ему в спину, — подумал Роберт Розен. — Пока он идет передо мной, он чувствует себя в относительной безопасности.

За рощей они пересекли открытый участок местности. Это был цветущий луг, при виде которого каждый мог бы подумать, что война уже закончилась. Над травой разливалось ласковое тепло, ветер как будто что-то нашептывал, летние облака тянулись с запада на восток, птицы напевали свои песни.

— В штабе они его ликвидируют, — подумал Роберт Розен. — Сами господа не будут марать себе руки этим, они прикажут тебе расстрелять пленного. И ты будешь вынужден сделать это, потому что приказ есть приказ. Ну и зачем тогда делать такой крюк? Годевинд облегчает тебе выполнение задачи: посылая тебя с этим пленным, он предоставляет тебе свободу действий. Расстрел был бы самым легким решением.

Полчаса назад он мог бы сделать это без особых проблем. А сейчас он ужаснулся мысли, что ему придется расстреливать человека, вынужденного удерживать спадавшие брюки, у которого на бедре рана, и который выглядит таким же юным, как он сам.

— Сколько времени отпущено ему еще на жизнь? — спросил он себя и понял, что этот вопрос относится и к нему самому. Сколько времени проживет еще Роберт Розен? В круговерти войны на ответ зачастую дается не более полусуток.

— Если он студент, то должен быть связан с медициной, — подумалось Роберту Розену. Его изящные пальцы могут работать со скальпелем. Они ощупывают человеческое тело, перевязывают гниющие раны, вот только свою рану на бедре он не смог перевязать.

В одной из лощин они устроили привал. Роберт Розен велел пленному сесть на траву, сам уселся на пне несколько выше и на безопасном расстоянии.

— Как зовут тебя?

— Александр.

— Откуда ты?

— Из Самары.

Это название ему ничего не говорило. Может быть, в этой Самаре имелся университет, где Александр изучал медицину?

Хотя Роберт Розен сам не курил, тем не менее, он решил устроить перекур. Для этого он даже использовал зажигалку пленного.