Петру Гроза - Феодосий Константинович Видрашку
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гроза, как обычно, встал рано, попробовал подняться к крепости — было холодно и очень скользко. Тогда он решил пройтись по пустым аллеям городского парка, но озяб и вернулся домой. На сердце была непонятная тревога. С ним это случалось не так часто.
На столе лежала газета «Хория». Подчеркнута строка — «В день 8 января». Сегодня как раз 8-е.
Дети после рождественских каникул пошли в школу. Жена Анна на кухне. Слышно, как течет вода. Анна моет посуду. «Почему же она сегодня моет посуду? Кто дежурный по дому?» Быстрыми шагами он идет к ней. Но уже вода выключена, посуда на месте.
— Хочешь кофе? — спрашивает жена.
— Нет, Ани, нет… Хотел узнать, кто же сегодня у нас должен мыть посуду. Почему это делаешь ты?
— Девочки спешили в школу. Отвыкли за каникулы…
Он поднялся наверх, на второй этаж. Открыл по порядку комнаты детей. Все вещи, книги, пособия на месте, убраны кровати. Задернуты занавески. Он отодвигает их, проверяет, стерта ли пыль с подоконников, чисты ли стекла. Все в порядке. Вот так и надо. В этом доме никакой прислуги, никакого «парникового» воспитания. Дети должны все делать сами. Правда, мать их иногда жалеет, делает работу за них, вот как сегодня.
— Ани, ты не сердись, но ты не должна была сегодня делать работу девочек, пусть они сделают, когда вернутся из школы. Это их обязанность…
Жена не успела ему ничего ответить — раздался звонок.
Петру Гроза открыл дверь. У порога стояла делегация крестьян. Но это были не те крестьяне, которые при встречах с имущими, с «отцами» страны, останавливались, наклоняли низко головы и говорили со страхом в голосе: «Целую ручку, барин». Это были хозяева, на чьих лицах читался гнев, решимость и бесстрашие. Они пришли прямо из зала городского театра. Он переполнен. Крестьяне, прибывшие на призыв газеты «Хория» со всех концов края, заполнили и театр, и прилегающие к нему площадь и улицы. В зал пустили лишь по одному делегату от каждого села.
О том, что делается в зале, о чем там говорится, сообщают по радио. Зал потребовал, чтобы сейчас же явились, как на суд, девские политиканы, промышленники и помещики, разбогатевшие на обмане простого народа. Были оглашены их имена. Пусть придут и держат ответ! Пусть отчитываются, куда ведут страну!
Перед Петру Грозой стояла делегация во главе со старым крестьянином, мудрым Абелем Бэнясой. Он говорил будто заранее заученную речь:
— Приглашают и вас на отчет, господин министр. Вы сын этого народа. Мы подняли вас, как и многих других, к высоким почестям, поставили под ваши зады мягкие кресла министров. А для нас ничего не изменилось, ничего сладкого для нас, а только одна горечь! Сейчас призываем вас к ответу, расскажите, что сделали со страной! Пусть народ услышит!..
Гроза не задумавшись направился с ними.
У входа в театр к нему подошел знакомый крестьянин и шепнул:
— Меня, господин министр, попросил дожидаться вас адвокат Филимон. Говорит, вам не надо заходить. Там горячо, все полыхает!
— Полыхает? — спросил Гроза — Тогда я лезу!
Перед этим в зале уездного театра произошло невиданное. Любопытное местное мещанство — чиновники, коммерсанты, лавочники, их жены пробрались в верхние ложи посмотреть, что же будет, что задумала эта чернь в овечьих тулупах и мерлушковых шапках, так называемая талпа цэрий — основа страны. Крестьяне, заполнившие партер, начали скандировать:
— Да здравствуют крестьяне! Да здравствуют крестьяне!
Верхние ложи молчали. И партер обратился к ним:
— Кричите и вы «да здравствуют крестьяне!», иначе кишки выпустим! — И достали острые чабанские ножи — неразлучные спутники крестьян этих мест.
И тогда верхние ложи трусливо оставили театр.
Когда поднялся на сцену Петру Гроза, в зале еще кипели страсти и никто не стал приветствовать «господина министра». В это время выступавший с трибуны говорил о банке «Дечебал», 85 процентов акций которого принадлежали Петру Грозе.
На трибуну один за другим поднимались крестьянские делегаты и говорили о своем горе, о своих нуждах. Бывший министр знал о многом и многое предполагал, но что соберутся крестьяне и устроят этот суд над своими эксплуататорами и угнетателями, над общественным строем страны — этого он не мог представить.
Сейчас он слушал.
Одни ораторы сложили свои речи в стройные стихи, другие приводили народные предания и сказки. Адам Мариш из Козин стал рассказывать притчу про голодную, зажатую скалами змею. Она плакала, и проезжий горец пожалел змею, отодвинул скалы. А змея, оказавшись на свободе, сказала: «Теперь я есть хочу, приготовься — я сожру тебя».
— Так и наши депутаты, — продолжал Адам Мариш, — пока они не избраны — обещают молочные реки, как только оказываются наверху — обо всем забывают.
— Мы пришли сюда, — говорил Ион Мога Филерю из Хэрцэгани, — подгоняемые тяжестью жизни, бедностью и страданием. Эта троица стала постоянной гостьей в доме каждого из нас. А среди «народных» депутатов не нашелся ни один, который бы там, в парламенте, сказал во весь голос, что в этой стране нет никакой справедливости для низов, для крестьян. Но пусть знают правители, что мы не дадим им вернуть нас к временам крепостного права… Чтобы послать сюда, нас одевали всем миром. У кого рубаху взяли, у кого штаны, у кого шляпу. Вот до чего нас довели.
Говорит Мирон Беля из Лешник:
— Когда окончилась мировая война, уцелевшие вернулись домой и нашли разоренное хозяйство, могилу жены, а дети разбрелись по белу свету. Каждый стремился начать все заново. Но даже золы в очаге не было. С чего начнешь? Стали занимать деньги в банках у банкиров, которые всю войну грели своих жен и накапливали монету. В первые годы мы платили им проценты и не заботились о том, что нужно платить и завтра и послезавтра. А проценты росли и росли. Превысили самую сумму, взятую взаймы. Так, одним плати проценты, другим — налоги, третьих выбирай в парламент, потому что они обещают избавить и от налогов и от банков. А на самом деле получился один обман. Нас, страдающих, большинство. Мы организуемся и объединимся,
