Краткий миг - Варвара Рысъ

— Он мне отвечает голосом эдакого Чайльд-Гарольда: «Мне, Маша, и самому это приходило в голову, но потом я понял, что это не так. Это самоуничижение, которое паче гордости». Этому наглецу, мамочка, не откажешь в артистизме. Этим он, видно, тебя и взял. Это ещё бабушка говорила. Говорила, что он тебя охмурил, опоил дурманом, лишил своей воли, подмял, крутил тобой, как хотел, а ты всё терпела и всё прощала. К тому же у него ноль застенчивости. Плюнь в глаза — божья роса. Но я этого не допущу, мамочка!

— Чего не допустишь? — не поняла Прасковья.

— Чтоб он к тебе опять прилип. Я его отважу.

— И что ты сделаешь? Выйдешь на тропу войны с собственным отцом?

— Он мне не отец, мамочка! — негодующе закричала Машка.

— Хорошо, пусть так, — поморщилась Прасковья. — Чем же закончилась ваша встреча?

— Он сунул мне свою карточку и тоном провинциального трагика продекламировал: «Маша, если Вам потребуется какая-то помощь, информация — пожалуйста, обращайтесь. Мы же с Вами отчасти коллеги. Рад быть полезен чем смогу». Ты видишь: ему всё нипочём. Наглость беспредельная, абсолютная. Смутить его — невозможно. Бабушка совершенно права. А дальше отвесил элегантный полупоклон — и пошёл. Я подождала, чтоб он подальше ушёл, и тоже пошла в сторону метро. Но Светов твой не ушёл, вижу — на лавочке сидит, весь такой задумчивый, лепит снежок. Вроде холодно. Впрочем, он чёрт, ему, может, не холодно. Вот и всё.

— Дай-ка мне эту карточку, — попросила Прасковья.

— Какую карточку? Световскую? Да я её выбросила в первую урну.

— Почему? — спросила Прасковья и тут же поняла глупость вопроса.

— Потому, мамочка, что я стараюсь не загрязнять окружающую среду и выбрасываю мусор в урну.

— Маша, — Прасковье не хотелось спорить с Машкой. Раньше надо было воспитывать. — Маша, ты многого не понимаешь. Не о Богдане — о жизни. Прошу тебя, не лезь в эту ситуацию. Ты способна её только ухудшить. При любом развороте событий ты не пострадаешь. Ты взрослый человек, будешь работать. Ведь ты же едешь на гражданскую службу — верно? Ну а потом, когда вернёшься, многое будет видеться по-другому. Потребуется помощь — у тебя есть я, есть Гасан, есть бабушка и дедушка, баба Зина. Я сожалею, что рассказала тебе о Богдане. Мне померещилось, что ты меня поймёшь. Это была слабость с моей стороны. Может, глупость. Да скорее всего, глупость.

— Мама, я ненавижу Светова! — пылко воскликнула Машка.

— Напрасно. Разумеется, это твоё дело, Маша, но это глупо и несправедливо. Ненавидеть вообще плохо. Для себя же плохо. В твоём случае и нерасчётливо даже. Иметь в друзьях зрелого, опытного, умного человека, притом очень великодушного и расположенного к тебе — было бы вовсе не лишним. Мне пора. — Прасковья поставила кружку в мойку и вышла.

Удивительное дело, как формируются убеждения. Машка выросла в обществе главным образом тёти Зины. Тётя Зина никогда плохого о Богдане не говорила. И не думала. Плохое говорила бабушка, с которой Машка общалась гораздо меньше. И вот — пожалуйста: убеждённая ненависть к родному отцу. Да, плохое, притом сенсационное, «заходит» гораздо быстрее и легче, чем хорошее. Недаром это главные темы народной прессы. Вообще, думать плохое — легче и проще, чем думать хорошее. Думать хорошее — это карабкаться вверх, думать плохое — комфортно съезжать вниз. Думать плохое — энергетически выигрышно. Не выигрышно, конечно, но менее затратно. Именно поэтому большинство людей думает о других плохо. Как пропагандист она это знает, а в своей семье — непростительно облажалась. Хороша, нечего сказать! Не знала, ну просто понятия не имела, что думает родная дочь о родном отце.

Огорчило ли её это знание? Нет, не огорчило. Вернее, так. Умственно огорчило. Как принято говорить в политическом обиходе, разочаровало. Disappointed. А эмоционально — нет, не затронуло. Есть один человек на свете, который затрагивает эмоционально — это Богдан. Чёртушка. А остальные… Родители, дети, Гасан — постольку-поскольку. С ними она корректна, в меру сил справедлива, дружелюбна, но и только. На них её не хватает. Думать о том, что они думают и чего они не думают — так она бы не смогла делать и десятой части того, что делает ежедневно и много лет. В сущности, со своими домочадцами она мало знакома и не слишком стремится познакомиться.

11

Тогда что? Тогда надо просто взять и оставить всех этих знакомых незнакомцев и уйти к Богдану. Просто прийти и начать жить. А потом развестись с Гасаном, на любых условиях, зарегистрироваться с Чёртушкой — и плевать на всех. Так что же она виляет? Чего она, в сущности, боится?

Она призналась себе: боится за свою карьеру. После того, как власть взяли военные, на самом высоком уровне поставлена задача бороться за укрепление семьи. Инициатором была не она, но пропагандистское оснащение — это было дело её ведомства. Мало того, именно она в первом лице много говорила и писала о том, что человек с сомнительной личной жизнью — политически неблагонадёжен, ему нельзя доверить значительный пост в государстве, что верность и чистоплотность — понятие единое и распространяется равным образом на служебную и личную жизнь. Собственно, так оно и есть.

По нынешним временам странно подумать, что четверть века назад (всего четверть века!) среди высших лиц государства были трижды разведённые, с детьми от разных браков, с «официальными» любовницами, которых назначали на важные должности. И всё это варево самодовольно бурлило и пенилось, и играло всеми цветами и красками, и считалось в порядке вещей: а как по-другому-то? Таков мир, такова человеческая натура — это было необсуждаемое представление. Более того, сервильные социологи, психологи и всякие там антропологи от имени науки утверждали, что всё именно так и должно быть, и современный человек не может и не должен всю жизнь жить с одной женой или с одним мужем, а надо менять их несколько раз в зависимости от потребностей каждого жизненного этапа. Даже термин придумали: «последовательная моногамия».

И вдруг всё волшебно переменилось. Началось после провала революции, а продолжилось и набрало обороты при новом царствовании, как всё чаще говорят меж собой высшие функционеры, пардон, руководители. Говорят, вроде иронически, точно апробируя новый-старый термин, а заодно и реальность, которая этим термином обозначается. Говорят, точно проверяют ногой возле берега, крепок ли лёд, можно ли на него ступить.

Президента теперь называют Государем. Была идея даже провести референдум по