Краткий миг - Варвара Рысъ
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она уже давно не мыслила цитатами, как в молодости, но теперь вспомнилось из «Анны Карениной»: «Одно сновиденье почти каждую ночь посещало ее. Ей снилось, что оба вместе были ее мужья, что оба расточали ей свои ласки. Алексей Александрович плакал, целуя ее руки, и говорил: как хорошо теперь! И Алексей Вронский был тут же, и он был также ее муж. И она, удивляясь тому, что прежде ей казалось это невозможным, объясняла им, смеясь, что это гораздо проще и что они оба теперь довольны и счастливы».
Почему это невозможно в нашей культуре? Мусульманин может иметь двух жён, а она почему не может иметь двух мужей? Ведь где-то в мире, она читала, есть полиандрия — многомужие. В Непале, кажется. Или на Тибете. Или там и там. Два брата иногда женятся на одной женщине. Или даже не братья… Фу, какая чушь лезет в голову с недосыпа. Прасковья даже помотала головой, чтобы вытряхнуть из неё несанкционированные мысли.
Машка сделала кофе себе и матери, разложила в мисочки неизменный творог с вареньем, который ели они на завтрак. Потребление молочной продукции теперь считается патриотическим делом — поддержкой активно развиваемой молочной отрасли. Прасковья молчала: была уверена, что заговорит Машка. И она заговорила.
— Видела я твоего Светова, — произнесла с некоторым вызовом, глядя, впрочем, не на мать, а в творог. Прасковья не отреагировала, ожидая продолжения. И оно последовало:
— Была его лекция у нас на факультете, для прикладных лингвистов. Я в этой лингвистике ни бум-бум, но поняла, что Dr. Theodor Light из Мельбурна — это он, и пришла. Смотрится он вполне годно, надо признать.
— А как лекция?
— Я же сказала: я в этом ничего не смыслю, — пожала плечами Маша, — но народу было много, задавали вопросы. Были и явно не наши, а чистые инженеры, не менее половины. Твой Светов просто распластывался, отдавал себя народу без остатка, по любому поводу готов был рассказать байку, как что-то там использовали и что из этого вышло, почему не вышло, что следует изменить, такой метод, сякой метод…
— По-английски-то ты понимаешь? — поинтересовалась Прасковья.
— Вестимо, — обиделась Машка. — К тому же Светов очень внятно выражался, прям из кожи вон лез, чтоб быть понятым и понравиться: всем всё разъяснял, готов был помогать, какому-то немытому похмельному аспиранту сам вызвался что-то посчитать — представляешь? Отец родной он этому аспиранту! Явно набивался на народную любовь. Сорвал аплодисменты, хотя, как ты понимаешь, на лекциях аплодировать не полагается.
А потом вышел из здания и пошёл к реке, к смотровой площадке. Я за ним. Когда его почитатели отстали, окликнула.
— Как окликнула? — спросила Прасковья.
— Ну как? Богдан Борисыч! Не Mr Light же мне его звать. Он остановился. Узнал. Вернее, сообразил, что это я. Весь такой элегантный, любезный, комильфотный, прям английский джентльмен эпохи Оскара Уальда, — произнесла Машка издевательским порхающим тоном, соответствующим, по её представлению, образу английского джентльмена. А потом совершенно изменившимся, злым голосом:
— Аферюга, проходимец, дамский угодник, бабник, говоря по-простому… ух, ненавижу.
— Ну и что было дальше? — строго спросила Прасковья. — Придерживайся фактов.
— Факты? Пожалуйте факты. Он остановился и, глядя в голубую даль, продекламировал: «Какие странные повторы в моей бессмысленной судьбе!» И после театральной паузы: «Твой брат Мишка меньше месяца назад тоже подошёл ко мне после лекции». Представляешь наглость: обратился ко мне на ты.
— Продолжай! — поморщилась Прасковья.
— Я, естественно, наглость не спустила. Сказала: «Мы с Вами, господин Светов, брудершафта не пили». А он смотрит на меня наглым взглядом и изрекает безумным каким-то голосом: «А это идея! Может, выпьем? Тут в домах возле метро есть симпатичный бар. Выпьем, Машенька, за встречу». Мама! Убей Бог, я не понимаю, как можно этого клоуна принимать всерьёз. Гони его взашей! К тому же, очень возможно, он алкаш. Иначе с какой стати ему знать, что в домах у метро есть бар? Я тут сто лет учусь, и ничего такого не знаю. А он один раз оказался — и в курсе.
— Может, ему похмельный аспирант указал, — предположила Прасковья. — Ну и пошли вы в бар?
— Естественно, нет! За кого ты меня держишь? — вознегодовала Машка. — Я решительно отказалась. Тогда он предложил прогуляться. Какова наглость?
— Не вижу особой наглости в прогулке на смотровой площадке, — поморщилась Прасковья. — И что же было дальше?
— А дальше я сказала то, за чем пришла. Я серьёзно и со всей определённостью заявила: «Богдан Борисович, я требую, чтобы Вы немедленно прекратили Ваши домогательства к моей матери Прасковье Павловне Петровой. Оставьте в покое нашу семью». Он смотрит своим безумным взглядом и говорит с эдаким эротическим пришепётыванием: «Маша, не вмешивайтесь в жизнь других людей, даже если эти люди — Ваши родители». Ну тут я за словом в карман не полезла: «Вы, Светов, мне не родитель. А в жизнь других людей вмешиваетесь именно Вы».
— И что же тебе ответил Богдан? — Прасковья ощутила болезненный спазм в груди.
— Он изрёк что-то вроде: «Родительство — это необратимо и от нас не зависит». Не помню дословно, но по смыслу — вот это. Ну я ему выдала: «Я, — говорю, — не считаю Вас отцом, Вы — чёрт, а я человек и хочу быть человеком». Тут уж он мне нахамил. Смотрит эдак с прищуром и говорит с усмешечкой: «Человеком? Это амбициозная задача, Маша. Вам придётся много работать над собой!». Представляешь?
— Что представляю? — спросила Прасковья.
— Хамство! Якобы сейчас я не человек. Ну, я, по правде сказать, не удержалась и высказала что думала. Это я, конечно, зря. Я сказала: «А Вы, Светов — сволочь!». Говорю это тебе, потому что он всё равно донесёт.
Прасковья ощутила мгновенную сердечную боль: она безумно жалела Богдана, которого мучила Машка. Она не злилась на Машку, Машка — это просто явление
