40° по Валентину (СИ) - Багрянцева Влада

— Бля… Ну уважение, хули, — проговорил он с легким сомнением в голосе.

— Ну! Уважать надо партнеров и товарищей своих. Вот как ты Лёхе подогнал все конспекты, когда он с пневмонией провалялся. Я охренел, как ты знатно нашу историчку окучивал, чтобы она ему зачет нарисовала. А когда Тихий с родаками разосрался? Помнишь, он у нас по очереди жил весь семестр. А меня на стажировку к своему бате пихнул, вот я понимаю — по-пацански. Короче, какие интересы у чувака, какие проблемы, может, чё помочь, как поддержать.

— Все ясно, сенкьюрити, Игорян. Да хэзэ, нет у него проблем, как по мне. Я его проблема.

Макар, глубоко задумавшись, плюхнулся на холодное переднее сиденье его машины. Ждавший их у выхода Лёха молча сел сзади, стараясь не пересекаться с ним взглядами. Игорь включил плеер, и в салоне стало пободрее, но до дома Макара с Лёхой они больше так и не разговаривали. Он помог затащить покупки в квартиру и, не раздеваясь, собрался на выход.

— Лёх, я тебя послезавтра жду.

Тот нехотя посмотрел на него, Макару показалось, даже виновато, но только кивнул и вышел, а следом ушел и Игорь, который подбрасывал Лёху по пути к себе.

Как-то внезапно все стало пиздец сложно. Макар плюхнулся на диван в гостиной, устало потер глаза руками и принялся бесцельно щелкать каналы. Хотелось чего-то, но он стремался писать Вале слишком часто, хотя если уж начинал, то его несло. Поэтому засунул телефон под подушку и открыл на телике приложение с фильмами. Нарыл там ретро-пиздострадания, снятые в те времена, когда он, по всей видимости, был еще в проекте, и нажал на «плей». Через три часа, ковыряясь в глазу, как имбецил, Макар решил, что утопнуть тот чел должен был в любом случае. Иначе бы концовка не была такой жесткой и раздирающей. А история любви, в которой двое людей из совершенно разных слоев общества никак не могут быть вместе, не тронула бы их с Валечкой сердечки. Макар не смог пересилить себя, открыл сообщения в ватсап и написал:

«Ну, допустим, тот мужик был не хуйло».

«Ок)» — пришло через десять минут, когда Макар уже почти уснул с телефоном в руке.

Пошла жара

— Ты фрикадельки погрел? Там еще картошка запеченная в фольге и фасоль…

— Мам, я нормально питаюсь.

— Знаю я, как ты питаешься, опять своей фигни с глюкаматом набрал.

Валик покосился на пустые пакеты, торчащие из мусорного ведра.

— Глутамат, мам. Мононатриевая соль глутаминовой кислоты, — поправил он по привычке. — Фрикадельки погрею, обещаю, не переживайте. Как бабуля?

Разговором о бабуле и ее засоленных подосиновиках маму удалось нейтрализовать — Валик чувствовал, что назревает опять беседа о выдуманной впопыхах Веронике, потому вежливо слушал эпопею, когда надо «дакая» и хмыкая. Потом маму позвали чистить снег с крыльца, она наказала Валику следить за комнатными цветами и отключилась. Валик, отняв телефон от уха, с опасением — и, блядь, надеждой — посмотрел на экран. Пустой — ни оповещений, ни пропущенных, ни сообщений. Макар молчал со вчерашнего вечера, и вроде бы это должно было радовать, но ничего, кроме беспокойства и досады, Валик не чувствовал.

Может, Макар, увидев вчерашний ответ, натыканный Антоновым перстом судьбы, подумал, что Валик дал слабину и можно теперь осадить? Типа выждать, что он сам напишет? Типа первый?

А вот хуище. Такой же непропорциональный и неаккуратный, какой ему прислал Макар.

Раньше Валик в себе этой ноты стервозности не замечал и мнительности тоже, может, потому, что с реактивами, колбами и микроскопами не нужно было взаимодействовать на эмоциональном уровне. Все просто — определенное вещество или смесь веществ вызывает определенную реакцию, не нужно задумываться, почему это происходит и с какой целью. А друзья у Валика всегда были сами с прибабахом, их действия предугадывать было бесполезно — взять того же Калмыка, который летом на отдыхе у деда заблудился в степи — в степи! — приперся на чью-то кошару, и там его чуть не порвали чабанские собаки.

— Они не гавкают, — рассказывал потом Калмык, поднимая штанину и демонстрируя шрам на ноге. — Даже не рычат. Короче, предупреждения не было, ребят.

Хозяйская дочка отогнала собак, перевязала его и накормила высушенным на солнце и немного засиженным мухами сыром из овечьего молока и лепешками.

— Мухи там еблись на этом сыре, а ты жрал! — скривился Антон.

— Я думал, точечки такие черные — это специи, — ответил Калмык. — И жрать хотелось, вот и жрал!

После этого за ним и закрепилось погоняло «дитя степей», и Калмык точно понял бы Валика, как и Антон. Но пока ему все равно лучше не рассказывать.

Валик полил цветы, перемыл посуду после того, как к обеду свалил Антон, подумал и вяло вбил в поисковик волшебные слова, открывающие мир силиконовых доек и загорелых попок. Подпер рукой подбородок и принялся прокручивать колесико мышки, листая ниже и ниже, без энтузиазма наблюдая в перемотке, как «блондинка сосет большой член байкера в подъезде» и «кончил по второму кругу на пухлый пирожок секретарши». От одних названий веяло половой дисфункцией, и Валик вспомнил, почему никогда не читал описаний к порнухе. Учитывая, что и смотрел ее от случая к случаю, а ведь у того же Антона имелась любовно собранная видеобиблиотека на компе, спрятанная в скрытой папке, на случай если мама решит посидеть в «Одноклассниках».

Так и не вдохновившись, Валик закрыл ноут, взялся за справочник с таблицами, чтобы рассчитать формулу, которую давно собирался приложить к своему опыту с эфирами, но быстро понял, что не может понять ни строчки. Когда экран телефона загорелся сообщением, Валик дернулся, как последний идиот.

— Вы издеваетесь! — протянул он вслух, прочитав сообщение от оператора о том, сколько у него осталось бесплатных минут.

На улице вечерело. Валик вспомнил, что хотел купить молока, оделся и вышел из подъезда, смотря себе под ноги и пиная крышку от фанты. Настроение было на нуле или еще ниже. Обратно он шел в свете фонарей, выхватывающих пятнами остатки снега. Зима в этом году случилась поганая, снег шел часто, но не держался и двух дней, превращаясь в кашу, и оставалось только надеяться, что на Новый год выпадет нормальный, настоящий снег.

Вспомнив про Макара и его приглашение, Валик фыркнул — тот, наверное, уже и не помнит, что ляпнул.

И все равно мысли лезли сами по себе. Занятый ими, Валик не сразу увидел пришедшее сообщение, а увидев, снял очки и перечитал: «Ну, допустим, тот мужик был не хуйло».

Валик хотел спросить, о каком мужике Макар сделал этот великолепный в своей ясности вывод, но вспомнил «Титаник». Макар что, смотрел эту древность? Не похоже на него. А что тогда похоже? Валик о нем и не знал толком ничего, может, Макар еще тот романтик и соплежуй.

Настроение потеплело сразу на несколько градусов, но Валик себе в этом не признался, и некогда было — по телику крутили что-то вполне годное, по крайней мере документалку о способах измерения сейсмической активности Валик мог смотреть с удовольствием.

С Антоном договорились встретиться тридцать первого в шесть — тот, как всегда, покупал подарки в последний момент и попросил сходить с ним в ювелирку.

— Ты только джинсы черные надень, ладно? И свитер с оленями, — сказал друг по телефону, пока Валик копался в шкафу.

— Тебе принципиально, во что я буду одет? — удивился Валик.

— Нет, но доверься моему опыту — лучше черные джинсы, потому что все диваны потом становятся липкие от какой-нибудь разлитой мурни, а на черном не слишком видно будет, во что ты сел. А свитер с оленями — ну это классика, Вэл. Не в рубашке ж ты попрешься с жилеткой.

Придерживая телефон плечом, Валик перевесил рубашку и жилет в ромбик в дальний угол и нащупал рукав очередного кашемирового свитера с белыми оленями на груди, который обожала мама. Валик его тоже любил — он пах чем-то приятным и его было приятно трогать, он был тонкий, но довольно теплый.

После ювелирки они с Антоном должны были пойти к Машиной подруге, которая снимала квартиру с одногруппницами, и «тусить», как сообщил Антон, до утра. И Валик думал, что так оно и будет, хотя написал Макару, что придет к нему. Но Макар не писал весь вчерашний день, и это был отличный повод соскочить с темы, но Валик до сих пор не знал, как поступить. Заявиться к Макару, потому что пригласили, отметиться и уйти, чтобы тот потом не доебывался — а ведь мог — после курантов и не портил праздник. Или написать самому с вопросом, ждут ли его, или забить на все и отмечать как положено: танцуй как бабочка, жаль… жаль, что недолго, потому что намешал коньяк с вином.