Ловцы снов - Елизавета Александровна Рыкова

– Я вас не заметила… – сконфуженно промямлила девушка с бумажным стаканчиком.

– Конечно, – отозвался субъект. – Обычно я невидим. Требуется специальный ритуал, чтобы дать кофейному демону материальную оболочку в этом мире. Каждый раз, когда я хочу стать человеком, жрицы тайного культа приносят мне жертвы. Чаще всего это кофе в бумажном стаканчике. И тогда я принимаю человеческое обличье. К сожалению, жрицы почти всегда промахиваются… в том смысле, что не попадают в места, предназначенные для усвоения кофе. У меня, по крайней мере. Говорят, среди моих собратьев есть и те, кто впитывает кофе исключительно боками. Везучие гады.

Субъект медленно отвёл ладонь в сторону. Незнакомая девушка и Эгле удивлённо ахнули – за его рукой тянулась тонкая бежевая струйка. Судя по всему, крючконосый воспользовался каким-то заклинанием, отделившим кофе от его одежды. Наверное, тем самым заклинанием, о котором мне говорил Кейн, когда я разбил нос.

– Прошу меня извинить, сеньора, кофе я вам не верну, – серьёзно сообщил он девушке, стряхивая струйку в клумбу у крыльца. – Хоть вы и промахнулись, но жертва есть жертва.

– Простите, пожалуйста, – пробормотала она, опустив голову.

– Чепуха, – отмахнулся крючконосый, – было бы глупо ожидать, что вы попадёте в нужную точку невидимой цели. Здесь нужны годы практики. И не расстраивайтесь, что кофе был едва тёплый, лично я могу вас за это только поблагодарить. Было бы очень обидно воплотиться в человека с ожогом на боку.

Кем бы ни был этот тип, он явно не любил становиться причиной чьего-то чувства вины. Не уверен, что неловкие ситуации разруливаются именно так. Но Эгле и незнакомая девушка улыбались.

Внутри меня словно переключилось несколько треков. Вот укол зависти, потому что в моём присутствии Эгле не будет так улыбаться, её слишком давит моя слабость; вот слабое удивление новому чувству, такому нормальному; вот мысль, что голос крючконосого кажется мне знакомым.

Пока я стоял, пытаясь вернуть контроль над мыслями, девушка успела испариться, а меня заметила Эгле. Кивнула в знак приветствия. Поняв, что я слышал часть разговора, она выразительно посмотрела на «кофейного демона» и подняла брови. Я понял, что она спрашивает, хочу ли я с ним разговаривать. Я отрицательно покачал головой и изготовился исчезнуть за поворотом.

– Здравствуй, Сим, – дружелюбно сказала эта крючконосая скотина, разворачиваясь ко мне.

– Здрасьте, – отозвался я, вытаскивая наушник. – А кофейные демоны всегда выпендриваются перед девчонками, которым в отцы годятся? – И повторил жест, которым он вытянул жидкость из ткани.

Не то чтобы я собирался хамить. Но чего он ожидал? Что я с воплями радости бросаюсь на шею всем незнакомцам, которые знают моё имя? Если так, надо было срочно дать ему понять, как всё обстоит в действительности. Это честно.

– Так и знал, – удручённо покивал он, – надо было подождать, пока она накинется на меня с салфетками. Или нет, лучше с носовым платком. Он бы остался у меня, а я бы потом искал хозяйку по всему городу, чтобы вернуть. Романтика.

Логично.

Гад.

Но всё-таки. Почему у него такой знакомый голос?

– Искать по всему городу? – Я приподнял брови. – Вряд ли для вас это сложно. Похоже, вы тут всех знаете.

– Нет, только подопечных Альбина Кейна, – спокойно возразил крючконосый, словно не заметив издевки. – Мне известно, что их тут всего двое. Хотя оба ходят с плеерами, довольно легко понять, кто из них Эгле Вайс, а кто – Сим Нортенсен.

Он ещё и из шайки Кейна. Отлично.

– А что, больные una corda у нас теперь достопримечательность? Надеюсь, Кейн не слишком задирает цены на посещения?

Эгле уже успела обосноваться у меня за спиной и теперь предупреждающе шипела, но меня понесло. Безнадёжно.

– Приходите ещё. Можете договориться с нами и отдавать нам ровно в два раза меньше, чем сейчас платите Кейну. А мы не скажем ему, что вы приходили поглазеть на нас.

Крючконосый не оскорбился. Он смотрел на меня разочаровывающе спокойно. Кажется, с любопытством.

Даже его глаза похожи на песок, подумал я. Точнее, на песочное дно на морском мелководье – в полный штиль, когда солнце в зените, оно бывает вот таким, зеленоватым с золотистыми прожилками.

Не люблю море в штиль. У него тогда как будто тоже una corda.

– Сеньор, простите, – несчастным голосом сказала Эгле, – наш автобус подходит…

– Не смею вас задерживать. – Он ласково улыбнулся Эгле, чуть поклонившись.

…Уже когда мы сели в автобус, я медленно сказал вслух:

– Нет, не может быть.

Эгле вопросительно покосилась на меня.

– Он не может быть из этой бледной шайки, – пояснил я. – И вообще он не отсюда. Эта рожа за последние года два солнца видела больше, чем мы с тобой за всю жизнь. И под больничными лампами он явно дольше часа в месяц не проводил.

Эгле молчала, и я продолжил:

– Странно это всё. Какой-то мужик, знакомый Кейна, но не имеющий отношения к больнице, случайно встречает нас на улице.

– Не знаю, кто он, – хмуро отозвалась Эгле, – но ты вёл себя не очень-то красиво. Я понимаю, что una corda заставляет тебя разводить людей на сильные эмоции. Но почему бы не попробовать их веселить, а не бесить?

– Я похож на клоуна? – хмыкнул я.

Эгле ничего не ответила. А я вспомнил, как она улыбалась, когда крючконосый заливал про кофейных демонов. Стало совсем мерзко.

Я зажал кнопку, активирующую плеер, нацепил наушники. Голос начал знакомую песню, и мне почти тут же полегчало. Ненадолго, но за это время я успел подумать, что, наверное, Эгле права. Ненадолго – потому что…

А если представить, что Голос не поёт, а говорит? И на алинге, а не на кэлинге?

Я помотал головой и снова сказал:

– Не может быть.

От слишком резкого движения металлический ёж в моей голове взбесился. Ох, парень, ну сидел же ты тихонечко всё это время…

– Что с тобой? – Эгле моментально обернулась ко мне.

– Да нормально всё, – отмахнулся я. – Немножко голова утром болела, а тут ещё и этот… я расстроился, в общем.

– Ну-ну, – неопределённо сказала Эгле, снова отворачиваясь к окошку. – Кричи хоть, если что.

***

За столом Альбина Кейна сидел робот с мозолями от ручки на бледных пальцах. Раз в сорок минут робот клал ручку на стол Альбина Кейна и дёргал невидимую струну. Свет разгорался ярче, пальцы становились бледнее, мозоли вежливо напоминали о себе и тут же покорно умолкали, снова соприкоснувшись с ручкой. Кейну не пришлось трогать сами струны в больничных лампах, ни разу, на самом-то деле, не пришлось, но он