Ловцы снов - Елизавета Александровна Рыкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А я сейчас понимаю, что всё-таки вскипятил твои мозги. Прости, друг, выходит, это из-за меня ты теперь такой придурок.
– Слушай, я сегодня же вычеркну тебя из завещания. Не видать тебе пластмассовой блок-флейты как своих ушей! И камень «куриный бог» ты тоже не получишь.
– И не надо. Хочешь, я тебя с ними захороню? Будешь как древний царь. Что ещё положить в твою нищебродскую сокровищницу? Коллекцию разноцветных стёклышек? Хотя нет, они пойдут на украшение твоей могилы. Я выложу ими надпись: «Здесь лежит величайший придурок всех времён и народов». Мне ведь хватит стёклышек?
– Добрый ты… а ведь я, между прочим, внёс тебя в список того, что обязательно должен был вспомнить.
– Ага. Внёс. В контексте «ты потерял память из-за Альбина Кейна, напинай ему за это, когда выздоровеешь».
***
– …Нет. Сам питайся своим супом из травы.
– А ты будешь сидеть и на меня смотреть?
– Я могу отвернуться. Это очень легко, я тебя научу. Смотри, вот так вот – раз…
– Когда Эгле вырастет, мы с ней напишем книгу. Она будет называться «Как жить, если твой лучший друг – придурок».
– Пишите-пишите. Я не замедлю с ответным ударом. У меня давно есть одна идейка для песни, я тоже название придумал.
– Что-нибудь вроде «Самый занудский зануда в мире»?
– Точно.
– Ты чудовищно предсказуем. Так, в последний раз спрашиваю – чай будешь?
– А я в последний раз отвечаю – нет, ни за что на свете, отстань от меня со своей варёной травой раз и навсегда. Видимо, не так уж я предсказуем, раз ты всё ещё надеешься на какой-то другой ответ.
– Просто я пытаюсь привить тебе правила хорошего тона. Я даю тебе шанс на другой ответ. Например, такой: «Нет, спасибо огромное, я не рискну лишать тебя этого напитка богов, друг мой, но обязательно сложу балладу о твоей щедрости».
– Нет, друг мой, обойдёшься без баллады. А то все узнают, что у тебя есть напиток богов и что ты им щедро делишься. Хотя нет. Одну я всё-таки напишу. Я напишу балладу о том, что ты – воплощённое зло.
– Это ещё почему?
– Потому что я уже битых десять минут пытаюсь узнать у тебя координаты ближайшего дружественного кофейника, а ты отвлекаешь меня этими замордованными листиками!
– Не ори. Я выдал тебе эти самые координаты, как только ты спросил. Причём нарисовал на листочке, как туда дойти. Ты сунул его в карман и принялся мотать мне нервы.
– Правда? А… точно. Извини.
– Кофейный демон, тоже мне.
– Откуда ты знаешь?
– О, ты не поверишь, сколько всего известно нам, чайным вампирам… Ладно, ладно, мне Эгле рассказала. Давай, шуруй за своим эликсиром жизни. Постарайся материализоваться через пятнадцать минут, у меня как раз вода остынет до нужной температуры.
– Жалкие смертные совсем обнаглели. Где это видано, чтобы кофейные демоны сами себе жертвы приносили?
– Я могу принести тебе в жертву немного мелочи, только обещай развоплотиться прямо сейчас.
***
В пустой палате было хорошо. Там были большие окна, а за окнами – солнечный июньский день. Поэтому дурацкие больничные лампы были выключены. То есть, царила блаженная тишина. Ну, начала царить, когда я вытащил наушники.
Я наконец-то пришёл в себя самостоятельно. Судя по календарю, я провалялся трое суток. Сейчас надо было проанализировать информацию, благо, голова вроде работала. Более того, в ней сохранилась информация о том, что происходило вокруг. Ну, в те моменты, когда меня выносило на поверхность тёмного потока. Не сомневаюсь, меня навещала Эгле, но этого я не помнил. Меня всегда будил Голос… в смысле, Марсен.
Чёрт. Я так привык воспринимать Голос как нечто отдельное. Иногда – как часть себя. А теперь придётся как-то осознавать, что у него есть имя и человеческое тело. И крючковатый нос, да.
Но это полбеды. Или даже треть беды. Его ведь теперь ещё и выключить нельзя. Ну, то есть, можно. Но это, во-первых, называется «вырубить». Во-вторых, преследуется по закону. И, в-третьих, очень проблематично.
И да, оказывается, у Альбина Кейна действительно есть друзья. Ну, наверное, в детстве он был не такой занудный. Хотя… судя по подслушанным пикировкам, он всё ещё умеет говорить по-человечески. Просто тщательно это скрывает. Да что там, у него даже чувство юмора есть, страшно представить. Он весьма достойно держался во всех перепалках.
Ещё я понял, что они оба, Кейн и Марсен, за словом в карман не лезут. И хотя оба довольно безжалостны, мне, как оказалось, по-настоящему ни разу не доставалось. Пока.
Интересно, когда мы с Эгле станем «друзьями детства», будем ли мы так же обмениваться колкостями? Будут ли у нас пикировки, свидетели которых будут то ржать до упаду, то беспокоиться, не пора ли нас растащить?
Размечтался, ехидно одёрнул я сам себя, приличные люди столько не живут. Слышит Изначальная Гармония, я – первый кандидат стать приличным человеком. Из нас двоих, по крайней мере.
И мне вдруг стало отчаянно обидно. За окном мерзопакостная солнечная погода, в которую глаз толком не открыть, море наверняка вот этого вот противного золотисто-зелёного цвета, ещё и отвратительно тёплое небось. А я лежу тут, как идиот, к тому же, совсем один. Трачу время, которого вообще всем не так уж много отпущено, а мне ещё и порцию урезали. Удивительно, думал я, прислушиваясь к глубокой внутренней обиде. Всегда был спокоен на этот счёт. А теперь – поди ж ты.
Чёртов крючконосый.
Словно в ответ моим мыслям, дверь палаты приоткрылась. В щель просунулась разлохмаченная голова Эгле.
– Привет, – шёпотом сказала Эгле, расплывшись в улыбке.
От неожиданности я тоже улыбнулся. Хотя и не так широко.
– Марсен сказал, что ты уже не спишь, – сообщила Эгле, проскальзывая внутрь. – Так-то я тут уже минут сорок сижу.
Марсен, значит, сказал. Настроение у меня слегка подпортилось.
– Не сплю, – подтвердил я. – Много я пропустил интересного?
Эгле сморщила нос и помотала головой:
– Что тут могло происходить интересного, если ты сутками дрыхнешь и только с боку на бок поворачиваешься?
Я чуть не сказал «подлизываешься?» Но вовремя спохватился. Эгле бы мне этого не простила. А мы видимся впервые за четыре дня, я не мог себе позволить всё испортить.
– Я хочу пнуть тебя в ногу, – серьёзно призналась Эгле. – В правую. Повернись, пожалуйста.
– За что? – Удивился я, на всякий случай отодвигаясь.
– За попытку самоубийства, вот за
