Абхазские рассказы - А. Аншба

Базала поднялся на покрытый молодыми дубками холм, за холмом лес оборвался, и глазам крестьянина открылось обширное кукурузное поле, раскинувшееся в плодородной речной долине.

То здесь, то там виднелись хурма и клены с подсаженной к ним виноградной лозой. Виноград уже созрел, и с ветвей деревьев свисали плети лоз с тяжелыми гроздьями ягод...

Ну и хороша же княжеская кукуруза, ох как хороша! Нежно-зеленая, сплошняком, ровно-ровно разрослась она на бархатистой, жирной, свежемотыженной земле. Ну и урожай будет у князя, хороший урожай, очень хороший! А тут же, за обсаженной колючим кустарником канавой, крохотное поле Базалы. Тяжело поднялся на перелаз хозяин этого поля и впился глазами в жидкие всходы кукурузы. Поистине, нечему радоваться! Высокие заросли сорняка заполнили поле, глуша и без того желтую, как будто загубленную засухой кукурузу. Да и плешин немало — на многих местах всходы не поднялись вовсе. А как же могло быть иначе? Посеяна была кукуруза наспех, на обработку земли времени не хватало. Нет, не надо обманывать себя — на урожай рассчитывать не приходится!..

Базала спустился с перелаза на свое поле и, собрав все силы, ударил по земле мотыгой. Но мотыга отскочила, как будто наткнувшись на цeмeнт. Болью отдался удар в слабых руках Базалы, и жгучие слезы повисли на его выцветших ресницах.

«Эх, было бы у меня хотя бы сейчас время помотыжить землю, можно было бы еще собрать кукурузу хоть на полгода! Но где оно — это время? Да и где взять силы? Ведь надо сначала управиться с работой на князя. И что-то мы будем есть в этом году? В прошлом еще удалось кое-как свести концы с концами и не продать единственную надежду семьи — телушку... А теперь, пожалуй, придется. Но если и продашь, хватит ли этих горьких денег на то, чтобы запастись кукурузой почти на целый год? А как будешь жить, когда телушки не станет? Прощай тогда мечты о молоке для больного мальчика». Слезы текли непрерывно по темному лицу бедняги, и он размазывал их загрубелыми от постоянной тяжелой работы руками. Базала перелез со свoeго участка обратно и тяжелым шагом направился к княжескому полю.

Туда со всех сторон поодиночке и группами уже стекались крестьяне — понурые, оборванные, измученные. Каждый нес на плече неизменную мотыгу. Они становились длинной, растянутой цепью другза другом и с видимой неохотой принимались за подневольную работу. Натужно кряхтя, заставил себя взяться за мотыгу плохо отдохнувший Базала.

Когда солнце стояло высоко, показывая час дневного доения коров, у Базалы уже так болела спина, что казалось, никакая сила не могла бы заставить его разогнуться. И как раз в этот момент у перелаза захрапел вороной — и князь Хабуг, закинув за кол поводья и взмахнув тяжелой плетью, легко скинул на землю свое тучное тело.

— Ну как, все на работе?

Его маленькие, потонувшие в припухших веках глаза, пронзительно оглядели каждого и остановились на Базале.

— Эй, ты, что мотыжишь как сонный? Руки, что ли, отсохли? А поскорее не можешь? Ну, живо, живо, еще живее!

Жирный голос князя гремел грозными раскатами, и под тяжелым взглядом господина все зашагали быстрее. Вскоре они обогнали Базалу. Он остался один. Он задыхался, дрожал как старый пес, всем телом, морщинистый зоб при каждом взмахе мотыги мотался туда и сюда. Несчастный собрал весь остаток сил и догнал шедшего впереди крестьянина.

— Да что у вас, помер кто-нибудь, что ли? Что это вы все словно в воду опущенные? Почему песни не затянете, да повеселей? — сказал князь и стал рукояткой нагайки ворошить землю, проверяя, не оставил ли кто-либо сорняков, засыпав их землей.

— Вот так работа! Как мотыжишь? — заорал багровый от злобы князь, обнаружив несколько травинок позади Базалы.

Крестьяне оглянулись на крик. Никто не вступился за товарища — каждый дрожал за себя. Базала бросил мотыгу, покачнулся и упал на колени перед князем. Слезы стекали по его начинающей преждевременно седеть бороде на политую его же потом землю. Чуть слышный голос несчастного то и дело прерывался, но с мужеством отчаяния он все умолял и умолял господина позволить ему сегодня помотыжить свое маленькое поле — ведь кукуруза на нем желтеет уже, гибнет. Лицо князя почернело, как будто подернулось грозовой тучей. Задыхаясь от бешенства, он наклонился к Базале и процедил сквозь зубы: — Надо бы оседлать тебя, как выжившего из ума старого осла, да вот беда — седла для такой грязной спины жалко.

С этими словами князь сильно толкнул в грудь Базалу рукояткой плети, и тот неуклюже свалился на землю, как мешок.

— Ты мотыжишь чудесную кукурузу, посланную нам господом богом. Так что же ты зеваешь? Работай лучше, работай быстрей — быстрей и кончишь. Тогда очередь дойдет и до твоего поля... Эй, вы, — грозно повысил голос князь, обращаясь ко всем работающим, — мотыжьте, как следует — чтобы больше я травы не видел!

А полуденное солнце палит и палит. Пот заливает крестьянам глаза. Спины и плечи болят, как будто на части разламываются.

В горле у всех пересохло. Пора бы, ох пора отдохнуть и перекусить в доме князя его подневольным работникам! И вот уже на большом чистом дворе перед княжескими хоромами под старыми развесистыми липами на широких скамьях, перед длинными, расставленными покоем столами сидят, наслаждаясь тенью и отдыхом, измученные крестьяне. Они ждут обеда. На кухне уже хлопочут княжеские слуги — таскают кувшинами воду, варят мясную похлебку, готовят мамалыгу; весело трещит огонь в очаге, все веселее и звонче звучат голоса крестьян, многочисленная дворня шныряет из кухни к столам и обратно.

Базала улегся на землю около могучего корня старой липы, положил на него тяжелую, будто свинцом налитую, голову, но заснуть ему не удавалось: ломило все тело, да и мысли мешали, ох, эти мысли — они снова и снова возвращаются к пожелтевшему, гибнущему полю Базалы... Когда же сон сжалился над беднягой, приснилась ему красавица его — золотистая телушка с белым пятном на лбу и большими кроткими глазами. Но досмотреть этот сладостный сон не удалось Базале: его разбудили товарищи пора обедать. С трудом поднялся он на ноги, разбитый, словно свалился с высокого дерева, повел кругом помутневшими глазами, мало что соображая, заставил себя съесть кусок мяса, чтобы не свалиться на княжеском поле, — знал Базала, что грозит ему, если ослабеет и упадет. Кусок застревал у него в горле, есть не хотeлось, мутило. И все лезли бедняге в голову неотвязные мысли.

Опять вспомнил он об оставшемся дома больном сынишке. Если помрет — хоронить не на что... Не на что и жить...

— Как-то мой мальчик сейчас, жив ли?

Беспокойство завладело Базалой, и оно же придало ему новые силы. Он решил сбегать домой, пока его товарищи обедают.

Страх за жизнь ребенка подгонял Базалу всю дорогу, и, чуть не задохнувшись от непривычно быстрой ходьбы, он не вошел, а ворвался в свою тесную, черную от копоти лачугу.

Жив сынок, жив, слава богу! И даже лучше ему — узнает отца, есть просит! И опять вспомнилась Базале гибнущая кукуруза, и как будто нож вошел в его измученное заботами сердце. Скоро, ох скоро наступит день, когда Базала ничего не сможет дать своему голодному сыну! Что же будет тогда, о-хо-хо, что же это будет? Посидел Базала у кровати сына, приласкал его, отдохнул немного — и пора бы уже в обратный путь.

«Дай загляну в загончик за домом, проведаю заодно и свою телушку, хорошо ли она пасется», — подумал Базала.

Сказано — сделано. И что же он видит — пуст загончик, нет телушки, как в воду канула. Со всех ног помчался Базала обратно в лачугу, чтобы спросить, где же телушка. Жена и дети испуганно переглянулись: они сами отвели утром в загон свою любимицу, да и немного позже ее там видели. Куда же она могла деться? И верно, некуда ей было деваться, тут она где-нибудь — может, на водопой ушла. Прибодрился Базала и поспешно отправился вслед за детьми на поиски. Обыскали все кругом, были на водопое, обошли все обрывы на высоком берегу — не упала ли не ровен час телушка в реку, — нет, нигде нет телушки... Крепко ударила беда Базалу по сгорбленной трудом и заботами спине, хоть домой не возвращайся, хоть в яму головой...

Но время не стоит на месте, надо спешить на княжеское поле, нельзя опаздывать, надо бросить все. И Базала поручил дальнейшие поиски жене и детям, а сам бодро, как только позволяли усталые ноги, зашагал на поле князя.

И вовремя: его товарищи уже выходили со двора на работу.

Едва нагнал их задыхающийся от быстрой ходьбы Базала. В горле у него словно застрял ком, не давая свободно вздохнуть. Пить! Пить! Хоть глоток воды! На столе, у двери кухни, стоял большой кувшин, запотевший снаружи каплями холодной росы. Стремительно бросился к нему Базала и вдруг остановился как вкопанный: он увидел недавно, видно, снятую коровью шкуру от той, думать, коровы, которую работники съели нынче за обедом. Что-то знакомое почудилось Базале при взгляде на эту шкуру, что-то недоброе почуяло сердце Базалы. Осторожно глянул он по сторонам — нет ли опасного человека, соглядатая князя? Как будто нет... И, низко пригнувшись, тайком, как вор, развернул Базала шкуру — золотистую шкуру, из которой выкатилась голова молодой коровы с темными глазами и белым пятном на лбу...