Курский перевал - Илья Маркин

«Что ему надо, что пристает? — раздраженно подумал Алеша. — Так и пышет злостью».

Когда Алеша вошел в избу, Гаркуша в одной нижней рубашке сидел мрачный и, яростно орудуя иглой, подшивал к гимнастерке чистый подворотничок. Над ним, то вскидывая, то опуская изломанные брови, стоял Чалый и начальнически строго повторял:

— Подворотнички чтоб чистые были. Пуговицы все, как одна, на месте. И ни одной дырки на обмундировании.

Чалый отвернулся от Гаркуши и, взглянув на Алешины сапоги, отрывисто бросил:

— Вычистить, чтоб сверкали! Щетка и мазь вон там, около моего вещмешка.

— Бачилы? — когда Чалый вышел из хаты, кивнул Гаркуша Алеше и Ашоту. — Тоже мне начальство выискалось! Ну, будь бы сержант. А то ефрейторишко, такой же, як и я, солдат сермяжный.

— А командует! — Со злости он оборвал нитку, плюнул, рванул не полностью пришитый подворотничок, схватил новую нитку и, никак не попадая в игольное ушко, еще озлобленнее продолжал: — Ну, будь бы там моряк, або танкист, летчик, ну артиллерист на крайность. А то ж пехота лаптежная, а задается тоже!

Возможно, Гаркуша буйствовал бы еще не один час, но в избу вместе с Чалым вошел Козырев и, окинув всех взглядом добрых глаз, весело спросил:

— Как, хлопцы, спалось на новом месте?

— Як у той тещи, що зятька любимого принимав! — так же весело ответил вдруг преобразившийся Гаркуша. — Нам бы вареников чугунок та кусок кабанчика килограммчиков на пять!

— Как это говорят украинцы: «Був бы я царь, ее бы сало з салом и спал на мягком сене», — рассмеялся Козырев.

— Ни! Зовсим не так, — буйно встряхивая головой, возразил Гаркуша. — «Був бы я царь, ее бы галушки та вареники, запивал горилкой та валявся б на перине, як тот вельможа, що проспав усе царство небесное».

— И в грязных подворотничках ходил, — едко вставил Чалый.

— Та яки же пидворотнички у вельможи?! — ничуть не смутился Гаркуша. — Це ж тильки нам, бедолагам солдатам, придумали пидворотнички. А вельможи шарфами пуховыми шеи заматывали. Та не простыми, а лебяжьими, из-под пуза белых лебедив. О це як!

Строгое, полное напыщенной серьезности лицо Гаркуши, его ставшие совсем наивными желтоватые глаза и особенно смесь русского и украинского говора были так комичны, что только присутствие Козырева удерживало Алешу и Ашота от смеха. Даже все время суровый Чалый не выдержал командирского тона и улыбнулся не то укоризненно, не то одобряюще.

— Ну ладно, пух так пух, лебяжий так лебяжий, — давясь от смеха, сказал Козырев. — Кончайте сборы и на завтрак!

Когда Алеша вышел из сарая, приспособленного под столовую, к нему подошел белобрысый парень с веснушчатым лицом и, весело улыбаясь, протянул ему руку.

— Тамаев, кажется, да? Будем знакомы. Комсорг роты Васильков Саша. Как настроение? Конечно, вначале, когда еще никого не знаешь, неловко как-то, диковато, а потом привыкаешь. Ты родом-то откуда?

— Из-под Серпухова.

— Да мы же земляки! А я москвич! Так вот, Алеша, положение у нас вот какое: с тобой вместе нас, комсомольцев, девять человек. Собрание послезавтра. С докладом выступит сам командир роты. Ну, а тебе, я думаю, придется быть агитатором или помощником агитатора, так что готовься. А главное — не теряйся, чувствуй себя на высоте. На нас, комсомольцев, все смотрят. Так что — кровь из носу, но не отставать и другим пример показывать! В случае чего приходи в любое время. Я в третьем взводе, во втором расчете. Ну, бывай!..

Утреннее солнце мягко золотило позеленевшие от старости соломенные крыши маленьких, когда-то белых домиков. Из почернелых труб над крышами безмятежно курились дымки. Волнующий запах немудреного варева растекался по всей деревне. На оголенных ветвях старого клена среди темных островков старых гнезд кричали грачи. Еще скованная морозом земля была тверда, но от нее уже текли неуловимые запахи весны.

«Эх, у нас на Оке ребята теперь блаженствуют! — шагая в строю позади Гаркуши, думал Алеша. — Льдины друг на друга громоздятся, скрежет, грохот, костры на берегу…»

— Расчет, стой! Напра-во! — оборвал Алешины мысли резкий голос Чалого.

Алеша взглянул на худенького горбоносого ефрейтора и безрадостно подумал: «Опять начнется: «Ать-два, ать-два! Тверже шаг! Выше голову!»

— Сейчас мы, — сбивчиво заговорил Чалый, — займемся элементами… этой самой… тактико-строевой подготовки. Это значит: перебежки и переползания по-разному — и по-пластунски, на получетвереньках, и… — окончательно сбившись, замялся Чалый. — Ну и вообще так, как надо в бою перебегать и переползать.

Смешным и нелепым казались Алеше и сам Чалый в роли командира и эти перебежки и переползания, которыми они, молодые солдаты, в запасном полку занимались чуть ли не каждый день.

— Ну, с кого начнем? — беспокойно оглядывая расчет, проговорил Чалый. — Давай-ка с вас, Тамаев, — остановился он на Алеше и крикнул ему: — Два шага вперед! Ложись! — и, растягивая слова, пропел: — Новая огневая позиция — прямо сто метров, у куста. Короткими перебежками — вперед!

Алеша, забыв и смешную фигуру Чалого и его надтреснутый голос, стремительно вскочил и что было сил понесся к темневшему невдалеке кусту рябины.

— Стой, стой! — почти добежав до куста, услышал Алеша голос Чалого. — Убит, наповал убит! Назад возвращайся, снова повторим.

Ничего не понимая, Алеша понуро вернулся, лег на прежнее место впереди Гаркуши и Ашота.

По команде Чалого так же резво вскочил и еще стремительнее побежал, вкладывая в этот бег все свои силы. И опять Чалый прокричал:«Убит, убит наповал!» — и вернул Алешу в исходное положение.

— Эх, ты! Разве так перебегают? — укоризненно сказал Чалый. — Смотри, как надо.

Он резко шагнул в сторону, словно подломив ноги, плашмя рухнул на землю и сам себе скомандовал:

— Новая огневая позиция — у куста. Короткими перебежками — вперед!

Он вскочил так стремительно и, пригибаясь к земле, побежал так быстро, что Алеша даже не успел заметить, когда Чалый упал, отполз в сторону и снова побежал.

— Видал, коленца выкидывает! — одобрительно сказал Гаркуша и локтем толкнул Алешу. — А ты что же? Герой, на курсах пулеметчиков занимался!

Алеша даже не слышал язвительных слов Гаркуши. Он видел только сухопарую фигуру Чалого, его худое, изрезанное морщинами лицо. Маленьким, беспомощным, совсем ни на что не способным чувствовал он себя и все так же, не отрывая взгляда, напряженно смотрел на ефрейтора.

— Ну вот. А теперь повторим, — шумно дыша, с улыбкой проговорил Чалый и вновь положил Алешу на то самое место, откуда он бежал впервые.

«Пробегу, пробегу точно, как нужно!» — мысленно твердил Алеша. Услышав команду, вскочил, со всей силой рванулся вперед, упал на землю и, отчаянно работая руками и ногами, отполз в сторону.

— Мало, мало пробежал! — остановил его Чалый. — Такая перебежка — все одно гибель. Фашисту и целиться не надо, ты рядом совсем. Повторим-ка снова.

И опять Алеша, злясь на самого себя, бежал, падал, отползал в сторону. Перебежка оказывалась то длинной, то слишком короткой. Отползал он медленно или далеко, вскакивал неповоротливо. Чалый снова и снова возвращал его назад и приказывал повторить перебежку. Измученный душой и телом, в десятый раз вернулся Алеша к расчету. Чалый взглянул на его распаленное жаром лицо и неторопливо проговорил:

— Ну, хватит на этот раз. Смысл, кажется, понял. Бегать вроде с умом начинаешь, а не дуриком.

Теперь настала очередь Ашота. Словно нетерпеливый конь, он не мог стоять спокойно. Не дослушав команды Чалого и, видимо, не чувствуя самого себя, Ашот побежал неумело и смешно. Алеша, всей душой сочувствуя ему, не смог сдержать улыбку. Но неудачной у Ашота была только первая попытка. Возвращаясь на исходное положение, он, казалось, переродился. Почернелое лицо его налилось гневом, огромные, словно без зрачков, глаза яростно блестели, движения рук и ног были резки и отрывисты, бледные губы сжались, и ниже острых скул нервно вздрагивали мышцы.

— Ух, кавказская кровь разгулялась! — с неизменной усмешкой сказал Гаркуша. — Не подходы — зарэжу!..

— Разговоры! — оборвал Чалый.

Еще трижды бежал и возвращался Ашот, с каждым разом действуя все увереннее и спокойнее.

— Молодец! Молодец! — подбадривал его Чалый. — Еще быстрее отползай и пулей вскакивай. Тогда ни один фашист тебя не достанет!

Последним бежал Гаркуша и, к удивлению Алеши, так бежал, что Чалый еще при первой попытке одобрительно сказал:

— Сразу видно, что наслушался, как пульки над головой цвенькают!

Самодовольно улыбаясь, Гаркуша стал в строй и, опять толкнув Алешу локтем, прошептал:

— От тебе и курсы пулеметные!

Усталый и злой, боясь взглянуть на людей, возвращался Алеша с занятий. В голове складывались и мелькали десятки мыслей, ни одна из них не была радостной. Проголодавшись за полдня, он с трудом съел обед и, когда расчет вернулся в свою хату, тайком вышел на улицу.