Вершина мира. Книга первая - Евгения Прокопович

— Наклонись.

Он чуть подался корпусом вперед, а у меня закружилась голова то ли от удушающей вони, исходящей от него, то ли от неожиданной и безграничной власти над живым существом, сходным мне по разуму и повадкам. Я самым жестоким образом подавила в себе это незваное и пьянящее чувство, сходное разве что с азартом, испытываемым мной у игорного стола.

— Ниже, — уже попросила я, чувствуя, как краска заливает мое лицо.

Он переломился почти пополам, так что, я, не поднимая рук, могла дотянуться до его шеи. Я дотронулась до его щеки, заставляя склонить голову на бок, чтобы было удобнее добраться до ошейника. Осторожно, стараясь не ворочать это сомнительное украшение, дотянулась до замка, с силой прижала к нему большой палец. Хитроумный магнитный замок с тихим щелчком раскрылся и широкая полоска жесткой, потрескавшейся от времени кожи точно живая и еще теплая, нагретая теплом его тела, соскользнула в мою раскрытую ладонь. Почти чистая шея оказалась стертой до крови. Я прикусила губу, представляя, какую боль и неприятности это ему доставляло. Чуть сжав напряженные мужские плечи, подняла его и, показав ошейник, все еще свисающий с моей руки отшвырнула вещицу в сторону. Ошейник пролетел через всю комнату, с глухим стуком ударился о начищенный до блеска пол и змейкой скользнул под диван.

— Вот и все, — удовлетворенно заявила я, вытирая руки о штаны.

От звука моего голоса он вздрогнул и отступил на полшага назад. Его недоверчивый взгляд метнулся ко мне, затем заскользил по обстановке комнаты, на секунду остановился на передвижном столике с напитками. И он тут же отвел глаза, делая вид, что столик его нисколечко не интересует.

— Ты хочешь пить? — обрадовалась я возможности завести разговор, повернулась к столику с напитками.

Я налила воду в высокий стакан и протянула парню. Пить хочет до смерти, я же вижу, вон как кадык пляшет, ан нет — стоит как вкопанный! Ишь, какой недоверчивый, лучше сдохнуть от жажды, чем принять стакан из моих рук. Смешно, право! Я шагнула к нему, он попятился, и так до тех пор пока не наткнулся спиной на стену и бежать стало некуда. Я взяла его руку, не обращая внимания на грязь покрывающую ладонь, вложила в нее стакан и подтолкнула к губам. Он настороженно смотрел на меня над ободком стекла и сделал первый глоток. Все верно — главное начать. Жадно глотая выцедил все до последней капельки, вытер губы тыльной стороной ладони. В моей голове уже сформировалось какое-то подобие плана на ближайшее будущее: парня надо помыть, причем срочно, одеть, накормить, дать выспаться и… но это будет потом, а пока надо познакомиться.

— Давай что ли, знакомиться, — не очень уверено предложила я, принимая стакан из его рук и ставя его на место. — Меня Аня зовут, а тебя как?

Парень глянул исподлобья и попытался снова придать себе независимый и непримиримый вид.

— Раб сорок семь, девяносто четыре, госпожа, — с низким поклоном отрекомендовался он. Ух ты, а мы, оказывается, умеем связно разговаривать!

— Так не пойдет, — покачала я головой, — я не могу обращаться к тебе по номеру, к тому же у тебя должно быть имя.

— Нам имена не положены, госпожа, — с показным безразличием изрек он.

— Это ты прекращай, у всего есть имя, — убежденно заявила я. — Как, к примеру, тебя звали твои предыдущие хозяева?

— Ублюдок, скотина, — и, подумав, добавил кое-что еще, способное вогнать в краску и капрала спецназа, а уж они-то известные мастера словесности. — Дальше продолжать? — с долей ехидства осведомился он и, подумав, добавил, — госпожа.

— Не стоит, — покачала я головой, — оно, конечно, красочно, но мне не подходит. Хорошо, с хозяевами понятно, а ты сам как себя называешь? И не говори, что номером, не поверю ни за что!

На мой вопрос парень решил гордо отмолчаться, а я досчитала про себя до десяти. Если каждая наша беседа будет напоминать что-то подобное то, я либо прибью его, либо меня сдадут в психушку. Второе вероятнее.

— Хочешь молчать — твое право, — отступилась я, — но тебе все равно придется выбирать себе имя.

— Как прикажите, вы хозяйка, — едва заметно поморщившись, откликнулся он.

— Э нет, — покачала я головой, — не перекладывай с больной головы на здоровую. Это дело касается только тебя. Если ты будешь жить со мной, а ты будешь, раз остался, учись принимать решения самостоятельно. Как видишь, требования у меня не велики. Ну что, давай, начнем?

— Да, что вам вообще от меня надо? — он вскинул голову и впервые сам посмотрел мне в глаза, помолчал немного, я не мешала, прекрасно понимая, высказано далеко не все. — Разговариваете как с равным, а кто я такой? У меня нет прошлого, да и будущего тоже не будет. Все, что я имею, это только настоящее, да и то мрачное, как ночная шахта. Подчинить вы меня все равно не сможете, многие пытались, да не вышло, — горько усмехнулся он. — Сделать из меня вещь для постельных дел — радость не большая. Так что единственное, что вам остается, убить меня, потому как побои на меня уже давно не действуют. А убить меня очень просто, потому что меня вроде и нет вовсе, не мне об этом вам рассказывать, да и жизнь моя не стоит и речного камня, не то, что денег, за меня заплаченных. Вы требуете честного разговора, да я вам не ровня. Пытаетесь дать мне имя, словно я обычный, да вот помеха здесь небольшая — раб я, им рожден, им и сдохну. Так чего же тянуть? — и, не видя никакого отклика с моей стороны, он продолжал, — Как, однако, у вас, хозяев, все просто! Сейчас вы говорите — решай сам, даете некоторую свободу. А потом, когда я почувствую себя почти человеком, вам это не понравится, и я опять скачусь в разряд скота… — он только махнул рукой.

Это походило на истерику человека, балансирующего на самой грани и со всей ясностью понимающего, что дальше ничего уже не будет, а значит сейчас можно быть честным. Адреналин, помешанный на дыхании смерти. Именно эта гремучая смесь, подмешиваясь в кровь, заставляет человека совершать безумные поступки, зачастую перетаскивая из того мира в этот, наполняя душу висельным восторгом. А впрочем… Я пригляделась. Да, это была истерика, но не совсем. Нет, не так, это больше походило на направленный взрыв, будто за истеричными выкриками стоял холодный рассудок. Чего добивается? Пока не ясно. Это был тот редкий случай, когда я пожалела, что моя основная специальность хирургия. Психиатрия тут не помешала бы.

— Отношение к тебе, — серьезно сказала я, стараясь не выдавать охватившее меня напряжение, — зависит только от тебя самого. Я не собираюсь тебя продавать, если ты это имел в виду. Пороть тебя каждый день, да и вообще, тоже не входит в мои планы, у меня просто на это нет ни сил, ни времени. Что до одалиски, в нашем случае это будет одалиск, в отношении тебя даже близко нет таких желаний. Да и ты, признаться, в своем нынешнем состоянии мало кого можешь вдохновить на что-то подобное. Если же мне, как сейчас, так и в будущем понадобится подобная разрядка, я найду, где ее получить, не прибегая к твоим услугам. Все остальное, что касаемо нашего совместного существования, исключительно в твоих руках. Я не обещаю тебе легкой жизни — характер у меня не сахар, но так как нам придется прожить некоторое время бок обок, давай попробуем жить в ладу. Надеюсь, я доходчиво объяснила? — Дождавшись его кивка и невнятного бормотания, я продолжила, — а теперь кончай хамить и раздевайся, тебе жизненно необходимо помыться. От тебя такая вонь, что мухи и те передохли. Да и отдельная просьба — прекрати называть меня госпожой! — я развернулась и пошла в ванную комнату, прихватив дорожную сумку, стоявшую у дивана.