Вершина мира. Книга первая - Евгения Прокопович

Раб потерся спиной о стену, со злорадным удовольствием пачкая грязными лохмотьями и телом выскобленную до блеска поверхность: заживающая кожа все время немилосердно чесалась…

Поход к портье не занял много времени, и уже минут через пятнадцать держа в руках объемистый пакет с ключами и документами, я поднималась в номер. Выйдя из лифта, я увидала, что действующих лиц у моих дверей, к сожалению, прибавилось. Над моим приобретением стоял Эжен, задумчиво почесывая нос. Увидав меня, он забавно вздернул правую бровь и поинтересовался:

— Это что?

— Не что, а кто! — поправила я друга.

— Ну, хорошо, кто? — не отставал Эж.

— Понятия не имею, — честно призналась я, скривив унылую рожу. — Вот познакомлюсь, обязательно расскажу.

— Ты хочешь сказать, что это, — кивок на раба с опаской косящегося на Эжена из-под копны спутанных волос, — твое?

— Да, — пришлось признаться мне.

— Ну, ты, мать, даешь! — неодобрительно хмыкнул он, — Отойдем, разговор есть, — и первым двинулся в сторону окна, кивком приглашая следовать за ним.

Я мысленно плюнула и поплелась за Эжем. Он уперся ладонями в подоконник, задумчиво полюбовался копошащейся внизу улицей, и не глядя на меня, спросил:

— И где ж это тебя так угораздило? Ведь говорил же Дмитрий Петрович не отпускать тебя одну! Неприятностей сейчас не оберемся! Хочешь совет?

— Не хочу! — честно ответила я, Эж мое заявление проигнорировал.

— Избавься от него пока не поздно — на станцию с домашним скотом не пускают!

— Не думала, что ты такой циник, — покачала я головой.

— Я не циник, а реалист, — перебил он меня.

— А он не скот, — парировала я, — и, насколько я помню, устав станции запрещает лишь коммерческую деятельность, а про движимое имущество там ничего не сказано!

— Не сказано, — согласился Эжен, — но ты взрослый человек и должна понимать, что командование от этого в восторг не придет, и ты вполне можешь вылететь со станции! Это же готовый прецедент! Анька, ну подумай, зачем тебе эти стрессы? Проблем же с ним не оберешься, к тому же скоро будут приняты поправки к закону и рабовладение окончательно станет незаконным!

— Вот когда примут, так сразу же и отпущу, — упрямо заявила я, пропустив мимо ушей его мрачный прогноз о моем будущем. Настойчивость Эжена раздражала и укрепляла в уверенности оставить покупку себе.

Он хотел еще что-то сказать, но слов так и не нашел, только выматерился на неизвестном мне языке и, качая головой, заспешил в свой номер разбалтывать новость.

Я посмотрела ему вслед в древнерусской тоске. Сейчас он такого про меня наболтает, что и за год не разгребешь. Да и прав он, черт бы его побрал! Шила в мешке не утаишь, но перспектива общественного порицания и возможной потери работы была не настолько пугающей, чтобы последовать совету друга и сломя голову лететь продавать раба. Я оглянулась, парень сидел на полу, упершись подбородком в грудь и неловко подобрав под себя ноги. Руки, наверное, совсем затекли, он еле заметно поводил плечами, стараясь хоть как-то восстановить кровообращение. Есть небось хочет до тошноты и на полу сидеть холодно. Ну и как его продать, а? Как отступиться, если знаешь, что это для него верная смерть? Клятву Гиппократа давала? Помнишь? '…Помогать наравне как мужчине, так и женщине; как свободному, так и рабу…' Веришь? Отрабатывай, раз случай выпал! И нечего сомневаться, иначе грош тебе цена! Замок поддался, и кандалы с глухим стуком упали на пол, носком туфли откинула их подальше и распахнула дверь:

— Заходи! — сделала я приглашающий жест. Он не шевельнулся. Мне пришлось второй раз за утро устроиться в неудобной позе. На этот раз я не церемонясь повернула его к себе и, посмотрев в глаза, сообщила. — Слушай сюда, дружок, я тебе не надсмотрщик и рукоприкладством заниматься не буду, это противоречит моим принципам. Сегодняшний подзатыльник не в счет — ты нарывался. Кандалы на тебе расстегнуты, и я предлагаю тебе выбор: или ты заходишь в мой номер и остаешься со мной. Я гарантирую, что за отвратительное твое поведение тебе ничего не будет. Или ты перестаешь пугать добропорядочных граждан своим видом, и сваливаешь отсюда.

Я буду не в обиде и с удовольствием избавлюсь от строптивого раба. Я даже заявлять о тебе не стану. Но прежде чем уйти подумай, тебе нужна одежда, деньги, снять ошейник и многое другое. Без этого по твоему виду быстренько определят, что ты беглый. А насколько я знаю, вашего беглого брата не жалуют. Так что тебя пристрелят сразу возле отеля, и это в лучшем случае, потому как могут выловить вольные охотники, слышал о таких? — он угрюмо молчал. Про охотников был чистый блеф, я о них ничего не слышала, более того, я сама их изобрела только что. Но судя по его лицу, что-то подобное все же существовало, я, ухмыльнувшись, констатировала, — Конечно, слышал. А знаешь, что будет, если они тебя поймают? Нет? Так я расскажу — ты пойдешь по второму кругу. Выбор за тобой. На раздумья ровно минута, затем я закрываю дверь на замок, и можешь катиться куда хочешь, но когда поймают и приведут ко мне, я сделаю вид, что в первый раз тебя вижу.

Я медленно поднялась и вошла в номер, неплотно притворив за собой дверь, прошла в гостиную и тяжело опустилась в кресло. Если я в чем-то ошиблась со своими доводами, то обрекла парня на верную смерть. Хотя, никакого выбора у него нет. Это ж не выбор или остаешься, или тебя пришибут. И хотя инстинкт самосохранения самый сильный в этом мире, я немножко волновалась. Надо же, права была служащая — нажила себе головную боль. С другой стороны, не хочет оставаться со мной — его проблемы, в конце концов, что с ним делать ума не приложу, тем более, он сделал все что мог, чтобы меня от него отвернуло.

…Ему казалось — напугать его уже не сможет никто. Но этой девчонке, которую он при желании смог бы удушить одной рукой, это удалось. Хотя напугать сказано громко, а вот растревожить и смутить, это в самую точку. Еще более непонятно оказалось то, что когда к нему в коридоре подошел тот парень, очевидно, ее друг, она отправила его восвояси, вместо того, чтобы попросить помочь ей справиться с непокорным рабом.

Он потер затекшие от кандалов запястья, воровато оглянулся и, поднявшись, пробрался к черной лестнице. Он был уже готов рвануть на себя стеклянную дверь и скатиться вниз по лестнице. Вон она, долгожданная свобода, греет за окном теплыми лучами не успевшую еще запылиться нежно-салатную траву.

Положив руку на блестящую дверную ручку, он вдруг остановился, задумавшись. Зерно сомнения, заброшенное ею в мятущуюся душу, дало богатую поросль. Хорошо, он сейчас выскользнет отсюда, проберется до нижнего этажа, при определенной доле удачи, может быть, выскочит на улицу, а дальше-то что? Он оглянулся на зеркало, оттуда на него все так же смотрело грязное полуголое чучело. Она права, промелькнула в голове грустная мысль, схватят сразу же, не успеешь и двух шагов сделать. Да, ты получил сиюминутную свободу, а что ты с ней делать будешь? В таком виде и без денег далеко не набегаешься — словят через несколько часов, если не сразу при выходе. К побегу надо хорошо подготовиться, а сбежать можно и в другой раз, когда обстановка будет более подходящей. Когда не будешь в центре города, и на каждом шагу не будет шнырять патруль. Да и не будет она ничего с тобой делать, пока не доберетесь до ее дома. Не в номере же операциями заниматься! Похоже, придется вернуться к хозяйке, пока еще не поздно, переступить через себя, покориться и унизительно вымаливать прощение. Она же обещала прощение, правда, хозяевам верить нельзя, а нет, так ляжешь под плеть, не привыкать.