Вершина мира. Книга первая - Евгения Прокопович

— Сам помыться сумеешь? — он закивал, подтверждая, да, сможет, — Только пообещай, что возьмешь вот это и это, — я показала мыло и мочалку, — воду можешь менять сколько понадобиться. Договорились? — я показала, как обращаться с задвижкой и краном.

— Да, госпожа, — пробормотал Влад, глядя куда-то в пол.

— Вот и хорошо, — порадовалась я, — И повторяю еще раз — не называй меня госпожа, у меня имя есть! Давай, залезай, — я легонько подтолкнула парня к наполненной ванне, — сперва одну ногу, вот так, теперь другую. Не горячо? — я заботливо поддержала его за руку, помогая забраться в воду. Усилием воли сдерживая усмешку, когда он с опаской переступал через высокий бортик. — Теперь садись.

Он, повинуясь моему приказу, осторожно опустился в воду. А ничего держится мужик, с уважением подумала я, спина битая, небось, ноет до слез от горячей воды. Может остаться и помочь помыться? Нет, не стоит. Пусть побудет один, обдумает перемены в жизни, к тому же у меня дел невпроворот.

— Ты только не засыпай, ладно? — проговорила я, обернувшись на пороге. — Если помощь нужна будет — зови. Я здесь, рядом.

…Раб бессмысленно пялился в высокий потолок, выложенный зеленой плиткой в причудливых разводах, ловя неожиданные минуты покоя. Хотелось отдохнуть. Забыть о том, кто он и ни о чем не думать, вытянувшись под горячим водяным покрывалом, ощущая, как тело теряет вес. Наверное, это и есть счастье, прокатилась в голове ленивая мысль. Целая (как там госпожа называла?…а ванна) ванна горячей воды и никого вокруг. Воды было так много, что могло хватить на всю плантацию, и она предназначалась ему одному! Как мылись хозяева, он не знал — раба никогда не пускали дальше прихожей хозяйского дома, а вот в те плошки, что им выдавали не чаще раза в месяц, чтобы помыться, едва помещались ступни. Даже когда был при борделе, такого богатства не видел. Рабов загоняли в душное помещение, воздух в котором дрожал от жары и пара, выдавали обмылок серого мыла и ковшик, которым следовало черпать чуть теплую воду из гулкого металлического бака. Но это было слишком давно, что почти истерлось из памяти. Да, наверное, это счастье, если бы еще не ныли, горя огнем, свежие ссадины, особенно на шее. Влад еле сдерживался, чтоб не начать поскуливать.

Поняв, что отдохнуть не получится, Влад постарался привести в порядок мысли и чувства, окончательно разболтавшиеся после разговора с новой хозяйкой. С предыдущими все было просто и понятно. Не надо было напрягаться, отыскивая им определения и настраивая себя на какое-то отношение к ним. Их всех можно было просто, по привычке, люто ненавидеть, отвечая этим на унижения и боль.

Влад немного сердился на себя — как могло произойти такое, что она за такое короткое время вывернула его наизнанку? Просила поверить ей. Поверишь тут, как же! А вдруг все сказанное ею, правда? Сколько не пытался убедить себя, что верить ей нельзя, а не смог. Поверить-то, как хотелось, не меньше чем жить. Хоть раз, взять и поверить, что все будет хорошо. Ведь она же сказала, что продавать не собирается и пороть не будет. В последнее, зная по опыту, верить особо и не поверишь, а с другой стороны, кабы хотела уже давно перепало. Особенно после того, как раз за разом не выполнял приказов, дерзил, смотрел в лицо и, сорвавшись, орал что-то несусветное. Пятьдесят ударов кнутом, никак не меньше. За каждый проступок. А она промолчала. Может, решила отложить…

Слушая тихое, убаюкивающее шуршание пены, он вспоминал ее глаза, когда бросал ей в лицо едкие презрительные слова, какие не осмелился сказать никому другому, и как кругом шла голова своей нечаянной смелости. А потом, опомнившись, едва сдерживал нервную дрожь в ожидании наказания. Похоже, усмехнулся Влад, выброшенный ошейник плохо влияет на его характер.

Она выслушала его внимательно, ни разу не остановила, что тоже удивительно и не понятно. Сначала показалось — его слова не тронули ее, но потом он заметил отблески грусти в глубине глаз. Она дала ему имя, как будто он действительно имел на это право. А он-то, едва она заговорила об имени, ждал, что снова прилепят обидную кличку, коих у безымянного раба перебывало множество, на них с первого же раза следовало откликаться. Иначе, наказание. 'Влад', - протянул он, вслушиваясь в звуки своего имени. Она назвала и свое… он резко сел в воде и почувствовал охватившую его легкую панику — он забыл, как ее зовут, ничего глупее и придумать невозможно! В досаде прикусив губу, обхватил голову руками. Как он мог это забыть!? И окончательно разозлился на себя — о чем он, спрашивается, думает?

'Как все неправильно!' — повторил он, перебирая в памяти их разговор в комнате, чувствуя, как твердая почва все больше уходит из-под ног и опереться не на что. Он-то рассчитывал, что после его выходки она кинется его продавать, или, что было бы лучше, прибьет на месте, а она наговорила такого… Может он, безымянный раб, хоть на минутку позволить себе представить, что это все правда и теперь все в его жизни будет хорошо? Нет! Тут же одернул он себя. Не может! Этой девчонке что-то от него надо, не может хозяйка просто так снять с раба ошейник и ничего не потребовать взамен. Но чего не хотела бы от него эта сумасшедшая, он ей этого не позволит, хватит! Надоело! Все надоело — подчиняться, постоянно испытывая страх, бороться против них всех, играя с судьбой и возможностями собственного тела, не отпускающего его на свободу. Их слишком много на него одного! Надо сбежать или умереть. По-другому быть не может. Но жить хотелось, как никогда раньше. Его буквально рвало на части от этих противоположностей, заставляя всерьез опасаться за собственный рассудок. К тому же пора бы и определиться, чего именно он от жизни хочет.

Бессонная ночь дала о себе знать, путая мысли, а расслабленное в теплой воде тело начало тяжелеть. Заснуть не давало какое-то смутное чувство: то ли тревога, то ли надежда. Влад потряс головой, отгоняя дрему. Вот хозяйка сказала — продавать не будет, и тут же оговорилась, что им придется прожить рядом всего некоторое время. Вывод напрашивался сам собой, но он был настолько невероятным и неправдоподобным, что Влад думать о нем боялся, не то, что произнести вслух, даже наедине с собой. Может ли это означать, что она даст вольную? Или не может? Влад отогнал абсурдную мысль. Нет, скорее всего, поиграет и свернет шею, как куренку. А вдруг…

Влад медленно поднялся, вытянул из раковины мочалку и твердый кусок кремового мыла, решив отложить решение глобальных вопросов на более спокойные времена, приступил к смыванию с себя многолетней грязи. Он ожесточенно тер мочалкой тело, шипя, когда мыло попадало в распаренные ссадины. Влад открывал задвижку и спускал воду раз шесть никак не меньше, пока кожа не начала поскрипывать под пальцами. Кто его знает, когда еще выпадет такое блаженство.