Портки - Жан Ануй

Председательша. Всё это не кажется Суду убедительным. А, что касается дочки?

Ада. Она на неё похожа, госпожа председательша, вот в чём дело! Точная копия в миниатюре. Те же повадки кошачьи, кокетство, то же мурлыканье! Вот почему их слишком уж нежные отношения не кажутся мне нормальными. Я ведь родила её, выкормила, воспитываю с чистым сердцем, и вы видели результат? Она меня ненавидит!

Председательша (посоветовавшись с заседательшами). Ваше свидетельство является гипотетическим, так что Суду не представляется возможным принять эго к сведению. Имеется ли у вас ещё что-нибудь сообщить прежде, чем слово будет предоставлено защите?

Ада (отчётливо). Да, госпожа председательша! Мой муж — это типичный представитель фаллократа, уверенный в себе гегемон, как говорил Шарль дё Голль, который знал в этом толк! Он у меня отобрал всё! Девственность, прелестную юность, мои мечты, приданое… всех моих служанок одну за другой, и лучших подруг по пансиону! И, в конце концов, его несогбенный фаллос, кормящийся, как чудовищный идол, чужими жертвами, уменьшился по моему адресу до размеров нелепого истуканчика. Наконец, этот человек растоптал меня окончательно, зачав в чреве моей личной горничной африканское чадо! Чаша моя переполнена! Во имя отвоёванных свобод и достоинства французской женщины, во имя сопротивления и его святых мучениц, я требую… требую со всей строгостью применить к чудовищу этому справедливый закон!

Она с достоинством идёт и садится на своё место.

Лебеллюк (тихо, обращаясь к Леону). Если ей удалось склонить Суд, то по карманам тебе катать, считай, больше нечего! Ты, как их предпочитаешь, вкрутую иль всмятку?

Председательша. Слово предоставляется защите!

Лебеллюк. Я буду краток!

Леон (усмехается и бросает). Когда таланты срезаны, на сестру вся надежда!

Лебеллюк (бросив на него чёрный взгляд). Принимая вызов обвиняющей стороны, я, перво-наперво настаиваю на том, чтобы в пределах этого праведного Суда отдать должное Французскому Женскому Сопротивлению и его мученицам, которые только что были упомянуты. Каково, друзья мои, было положение женщины до революции, которую мы все теперь с радостью принимаем, благодаря чуду, случившемуся на выборах, в результате которых подавляющим большинством голосов власть перешла к вам, сударыни, и таким образом позволила утверждению в нашей стране долгожданного матриархата… итак, каково., каково же было положение женщины до революции? Да революции положении женщины в обществе, где мужчина был всё, а она — ничего, было плачевным. Но, чем же не хотела она быть веками? Термин двусмысленный и требует разъяснений. В течение тысячелетий женщина была вещью). Даже в современных обществах, преуспевающих в экономике и стоящих, что называется, на пике прогресса, тем не менее, до сих пор покупают… покупают женщину! Мы даже не в состоянии оценить весь ужас этого слова! В наших западных краях, напротив, любопытным образом, уже веками, с институтом приданого, фамильный патер покупал себе зятя, чтобы отделаться от дочери, но с моральной точки зрения, это не лучше, согласитесь… не лучше! Будь то для утверждения собственнических чувств или чтобы от них избавиться, парадоксально, но женщина стоила). Омерзительное понятие цены, при невольном содействием жертвы, пятнало женщину веками до самого последнего времени. Отношения жертвы и палача всегда были загадочными, даже великие философы, например, господин Сартр, говорили об этом. И, тем не менее, в глубине существа с давнего времени, из, можно сказать, преисторической тьмы женщина сопротивлялась положению, которое было противно её достоинству. В противоречие устоявшемуся представлению женщина больше не хотела стоить). Однако мужчина… лицемерный двуличный, уверенный в себе господин, — как удачно напомнила нам обвиняющая сторона, — хотел, чтобы она стоила, стоила, если так можно выразиться, во что бы то ни стало! Чтобы лучше властвовать над нею и уничижать! «Я не хочу, не хочу!» — теряя надежду, кричала угнетённая женщина, чувствуя, что, щедро одаривая её, мужчина унижал её именно до вещи! «Я не хочу драгоценностей! — кричала женщина, — Не хочу платьев! Не надо мне ваших поганых норковых шкур! Я не хочу телевизоров, утюгов, средств для завивки волос, громоздких аппаратов для мытья посуды! Я не-хо-чу!» — кричала женщина. «Хочешь!!!» — коварно усмехаясь, отвечал ей безжалостно-самодовольный самец, помахивая, как кнутом истязателя, чековой книжкой. «У тебя будет всё! ВСЁ! И ты будешь вещью!» Грустная эпоха, ваша честь, которая, к счастью, стала теперь пережитком! Что же мы лицезреем сегодня, уважаемые дамы, когда триумфальный свет феминизма купает нашу бессмертную родину в радостных лучах? Справедливость. Справедливость, которая, наконец-то, подняла голову, согбенную в течение тысячелетнего рабства. Победа!!! Женщина работает! Извечное проклятие Адама, которым так гордился мужчина, она взяла на себя! Теперь и она зарабатывает хлеб свой в поте лица своего! Она уже служит в армии… в Израиле, в Африке и в Китае, скоро будет служить и у нас! Я знаю, что законодатели думают об этом, и мы ждём этого со следующим этапом реформ. Но осторожно, уважаемые дамы, ничто нет под луной совершенного! Несправедливость сопротивляется, госпожи судьи! Возмездие Адамова проклятия противостоит! Мужчина ещё не рожает в муках! И перед этой последней несправедливостью, наша совесть бунтует! Я знаю, что наверху об этом напряжённо задумались. Знаю, что под мудрым руководством президентши республики, всегда внимательной к развитию нравов, комиссии мудрецов уже созданы, они склонились уже над этой проблемой. Так что, исполненные доверия, мы ждём будущего, полного равенства! Теперь, госпожи судьи, я должен сказать несколько слов о моём подзащитном. Скромный, даже смиренный, относящийся, должен признать, терпимо к Адамову року, он каждое утро, потея, трудился над статьёй в «Фигаро»). Я обращаюсь к вам, ваша честь, госпожа председательша, истинной мастерице пера, не побоюсь этого слова, которой вы являетесь! (Польщённая Мария Абортова жеманится.) Я обращаюсь к великолепной романистке, авторше столь изощрённой и смелой, под влиянием которой произошёл решительный поворот в наших нравах, уверен… уверен, что это вопрос короткого времени, скандинавский характер, известно, всегда отличался медлительностью… и яркий труд живой монументши нашей словесности, будет по праву удостоен Нобелевской премии!

Дамы суда удовлетворённо квохчут, умиляясь с ложной скромностью.

Лебеллюк. Обращаясь к вам, ваша честь, мне бы хотелось упомянуть о фаллосе моего подзащитного… Да. Я сожалею, что в силу обстоятельств нельзя было присовокупить его к вещественным доказательствам, которые мы привыкли видеть в залах суда на столе секретаря. Тогда бы все смогли убедиться собственными глазами, что фаллос моего подзащитного, непропорционально раздутый обвиняющей стороной, есть не что иное, как скромный конец литературного работника!

Леон (встаёт, вне себя). Я требую слова!

Председательша. Я вам его не даю!

Уязвлённый, Леон садиться на место; Лебеллюк продолжает, но Леон мстит ему пинками под столом.

Лебеллюк. Пусть дамы будут снисходительны к этим хвастливым детям, которыми, по большей части, мужчины являются, а литераторы особенно! Чтобы не быть голословным, возьмём, скажем, Стендаля! Бессмертный Стендаль, автор «Любви»). Кто был это убогий Анри-Мари Бейль, сударыни? Толстый бедняга, блиставший, видимо, только на чёрной лестнице, как он сам признавался… так как приличные женщины даже не удостаивали его взглядом. Великий Бальзак? Грузный, выпускающий пар кофейник, и ничего более! Куча измаранной бумаги, наложенная в сердцевине одиноких ночей! Лишь плачевная история с пани Ганской! Или Тургенев? Великолепный барин, которого Бог, по выражению педофила Достоевского, одарил всем: талантом, богатством и красотой… чтобы он всю свою жизнь таскался по пятам замужней певички, в надежде, что она, наконец, наступит на него каблуком? Не будем и говорить о Ламартине, про которого блестящий ум сказал, что если бы речь шла о мужчине, то его звали бы просто Мартын. Или бедняга Мольер, которому не наставлял рогов только ленивый… или Никола Буало, теоретик классицизма, который в возрасте двух лет спал в траве, когда проходивший мимо гусак взялся сделать навсегда платоническими его будущие любовные связи! Монтень откровенно признаётся, что часто разочаровывал надежды дам. Удовольствия Жан-Жака Руссо были скорее утехами одинокого странника, чем подвигами мужа! Не имея средств к существованию, он вступил в связь со служанкой гостиницы, которая так и не научиться узнавать, который час, но он, не питая к ней ни малейшей любви, тем не менее, обвенчался с ней после двадцати лет совместной жизни! Всё это, сударыни, только хвастовство! У самца, а у литературного самца особенно, развито наследственно замаскированное бессилие, компенсированное у последних яркими бумажными подвигами. Именно таким я вижу моего подзащитного. История с горничной меня не интересует… это всё пересуды! А незаконный ребёнок оказался плодом цветного доставщика из лавки Потана! Он был очевидно способнее! Однако мой подзащитный, в котором нуждается Франция, нуждается Академия, нуждается издательство газеты «Фигаро» не попросит добровольной кастрации только потому, ваша честь, что в ней попросту не нуждается! Я закончил. Я ни на чём не настаиваю. Мудрый суд услышит меня!